Ататюрк: «Да. Но я полагаю, что никакое собачье дерьмо не отражает уважения к вашему девизу. Вы говорите мне, что ваш департамент в сочетании с усилиями коллег не в состоянии решить требования, как выразился Гражданин Добровски, перехода от вертикальной системы жизни к горизонтальной?»

Мюллер: «Я такого не говорила. Я просто…»

Ататюрк: «Вы сказали именно так».

Мюллер, поднимаясь со стула и свирепея: «Я не говорила! Что я сказала…»

Ататюрк, слегка втыкая в гостью художественное орудие: «Ну, ну. Не распаляйтесь. Сохраняйте спокойствие. Будем логичными. Придерживайтесь фактов. Вы государственная служащая, вам не к лицу проявлять неуважение к системе и выглядеть самонадеянной».

Мюллер уселась обратно, сжимая кулаки. Лицо ее сделалось красным. «Я не самонадеянная, а вы отошли от темы. Вы…»

Ататюрк: «Наоборот, вы сбились с нее. Пытаетесь все запутать и напустить туману, сбить нас с толку».

Мюллер сартикулировала что-то явно непроизносимое. У знакомого пациента, Петра Абдуллы, Кэрд спросил:

— Что она сказал? Это по-русски?

Абдулла засмеялся.

— Е… твою мать. — Потом повторил ругательство по-английски. Старая русская брань! Я не слышал ее много лет!

Осушая до капли свой стакан «дикого турка», Бриони Лодж заметила:

— Трудно поверить, что все это отрепетировано. Чиновники знают, какую роль они играют. Правительство не разрешило бы участвовать в передаче никому, кто запросто лезет на стенку. Все это спектакль с целью протащить государственную пропаганду и дурачить при этом зрителей, чтобы она им не наскучила.

Дверь в комнату открылась и вошел, сияя лучезарной улыбкой, один из гостей. В руках он держал коробку, в которой перекатывались бутылки.

— Эй! Все! Я ухитрился добыть еще выпивки! Я приобрел разных друзей, они одолжили мне это. Я в долгу у них. Ничего! У меня хватит срока расплатиться. Но какого черта?!

Несмотря на возникшее вавилонское столпотворение, Кэрд продолжал смотреть ИНТЕРИМ. Тбилиси, первый секретарь Департамента транспортного планирования, утверждал, что опросы, проведенные среди тридцати четырех процентов населения, показали: семьдесят девять процентов опрошенных против отмены существующей системы. Ататюрк оспаривала эти результаты. Она заявляла, что проводившие опрос контактировали только с теми гражданами, биографии которых свидетельствовали об их консервативности. А значит, все эти опрошенные будут заведомо противиться радикальным изменениям. Тбилиси же отрицал это, заявляя, что опрос проводился на основе произвольной компьютерной выборки. Ататюрк засмеялась и сказала, что Тбилиси вполне застуживает отведать ее тычка. Ее, Ататюрк, персонал выполнил произвольную проверку двадцати трех тысяч тех самых опрошенных. Компьютер сообщил, что все они придерживаются консервативных взглядов. Без сомнения, выборочная проверка выявила бы некоторое число граждан менее традиционных взглядов.

Тбилиси ответят, что он с возмущением услышал сказанное и убежденно не верит в правоту Ататюрк. Однако он уведомит директора Центра информации об опросах и голосованиях о выдвинутом обвинении. Сведения перепроверят и сообщение будет сделано в надлежащее время. «_Н_а_д_л_е_ж_а_щ_е_е_ время, — сказала Бриони. Она вернулась в кресло с джином в стакане, — что означает: если публика забудет, никакого сообщения не последует».

После нескольких неуместных и грубых шуток программа вернулась к теме. В резюме высокие лица предложили несколько подходов. В итоге все сошлись на том, что система Новой Эры должна оставаться. Просто невозможно ее разрушить. По крайней мере не ранее, чем удастся избавиться от регулируемого деторождения, как высказалась Ататюрк. Затем придут нужные для строительства новые люди грядущих поколений. Ататюрк согласилась, что потребуется очень долгий период. Возникнут другие проблемы. С учетом всех этих препятствий как можно осуществить такие перемены?

— С меня хватит, — отрезал Кэрд. Он встал и протянул руку Бриони. Как вы?

— Я давно уже на другой волне.

Последовавшие десять дней показали ему, что его новая личность развила в себе заметное чувство сострадания. Оно явилось откуда-то из глубин, словно Левиафан, великодушный Моби Дик [Белый Кит — персонаж романа американского писателя Германа Мелвилла (1819–1891) «Моби Дик»], и проглотило его.

При виде несчастного человека он делал все возможное для его утешения. Он тревожился о нем, пока не чувствовал, что бедняга, как он выражался, более не погружен в болото уныния. Он творил добро изо всех сил. Долгие часы проводил в беседах с одинокими людьми, а было их поболее, чем удавалась ему объять. И гэнки попадали в круг его внимания. Больше того — он тянулся к ним. Что бы ни думали о них узники, гэнки были людьми и слишком часто — одинокими и несчастными. Он говорил и шутил с ними и даже оказывал им небольшие услуги. Ему известно было, что отдельные гэнки и многие больные считали потому его ослом-сосунком.

Однажды во время сеанса лечения доктор Брашино объявила:

— Вы решительно обретаете характер. Некоторые здесь уже обращаются к вам Сен-Джеф. Другие… гм… Сен-Зануда.

— Всегда найдутся злобные или, скажем, непонимающие, — откликнулся он.

Она кивнула.

— Откровенно говоря, я озадачена. С одной стороны, вы — находка для психиатра, с другой — полная фрустрация.

— Я и сам не могу постичь этого. Но я ведь не должен поступать так или по-другому, чтобы _б_ы_т_ь_ таким или иным. Жизнь — вот, что важно. Поступки. Действия. Философия стремительности!

— Пока то, что вы делаете, во добро вам и другим. Но вы излишне активны. Вы потеряли в весе.

— Стараюсь сохранять умеренность в еде. И мне это удается.

— Вам нравится пища?

— Да, весьма. Но я не стремлюсь переусердствовать. Я постоянно ощущаю энергию и бодрость. Вы должны быть довольны. Я более не чувствую себя призраком и не воспринимаю других людей как скопление атомов.

— Возможно, потому, что вы сжигаете себя. Когда горючее иссякнет… А может, и нет. Тем не менее, я рада вашему заметному успеху.

На короткое время наступило молчание. Кэрду хотелось, чтобы сеанс окончился сейчас. Ему со многими нужно поговорить. Эти люди нуждались в нем.

Минуты три она пристально смотрела на него слегка хмурясь. Затем сказала:

— Что касается меня, я буду просить отпустить вас вскорости. Считаю, вы готовы вернуться в общество. Я также полагаю, вы не собираетесь обращаться вновь к революционным делам. Станете образцовым гражданином — в этом я абсолютно уверена.

Она вздохнула. Он ждал. Арлен продолжила:

— Если бы все зависело от меня, вы стали бы свободным человеком через несколько недель. К сожалению, не все в моих силах. Многие психиатры хотели бы продолжить изучать вас. Они думают, что смогут анализировать вас, выявить, чем вы живете. Дураки. Я им так и сказала. Это не прибавило мне популярности среди коллег, хотя меня сие не больно заботит. Мое положение достаточно прочно. Я ведь как-никак внучка Мирового Советника.

Вдобавок к психиатрам и психологам есть еще Мировой Совет. Они должны быть совершенно уверены в вас. Их согласие отпустить вас решит все. Приняв решение. Советники используют вас как средство пропаганды, как витрину. Вашу свободу станут рекламировать как свидетельство великодушия и сострадания правительства. Не рассчитывайте на особую уединенность после освобождения. Ни за кем на Земле не станут следить так плотно, как за вами.

— Значит, есть вероятность выбраться отсюда?

— Шансы есть. Вы чувствуете какое-либо возбуждение при мысли об освобождении?

— Немного, как вам известно. Зачем вы спрашиваете? Вы же можете наблюдать мою реакцию на экране.

Она рассмеялась.

— Здесь одна из проблем, связанных с вами. Никто не виноват, и менее всего я, в том, что машина не способна выявлять ваши истинные реакции. Это обстоятельство заставляет Мировой Совет сильно нервничать от мысли, что на Земле есть один «не читаемый машиной» человек.