— Я люблю тебя, — сказала она. — И всегда любила. Но Рим для тебя дороже, чем я.

— Но у меня не было выбора, — начал он с неожиданной горячностью. — У Акция я попал в плен. Когда я пришел в себя, я был уже в шатре для раненых, у Октавиана. Мне предложили либо примкнуть к Октавиану, либо… либо мне пришлось бы умереть.

— Ты ведь не Октавиану присягал, правда? Ты дал клятву верности Риму.

Его молчание было красноречивее любых слов.

Диона кивнула, словно он ответил ей.

— Что ж, теперь Рим правит Египтом. Мы пропали. Ты рад тому, что оказался прав?

— Зачем ты так? И смерть Клеопатры и Антония — тяжелый удар для меня. А что до Египта…

Он умолк, пытаясь проглотить комок в горле, и, немного погодя, продолжил.

— Я просил, чтобы мне дали должность в Александрии. Конечно, не наместника — это слишком хлопотно, тем более что я не был консулом. И я никогда палец о палец не ударял, чтобы стать претором. Не гожусь я для столь высокого ранга… Но им нужны люди, которые наведут здесь порядок, которые знают город, понимают, что ему нужно и чего он хочет.

— Да, это не всегда одно и то же. — Дионе всегда нравилось смотреть на него, даже сейчас, когда сердце разрывалось от боли. — Что ж, теперь ты найдешь себе жену-римлянку — пусть Roma Dea будет счастлива.

Луций Севилий казался таким оскорбленным, что она с трудом удержалась от смеха.

— Ты и вправду думаешь, что она такая сентиментальная? Roma Dea хотела только верности, исполнения долга — и получила это. Какое ей дело до счастья рабов? И потом, у меня, — добавил он быстро, — уже есть жена.

— Но не по законам Рима.

— Законы Рима могут меняться.

— У меня больше не будет детей. Мариамна забрала все.

— Одной ее вполне достаточно.

«Упрямый римлянин», — подумала Диона, но она уже почти не сердилась, наоборот, хотелось рассмеяться. Ох, как она ненавидела римлян. И любила… Ей придется всю жизнь иметь с ними дело — если, конечно, она не изберет путь царицы. Но путь этот — увы — был для нее заказан. Она хотела жить.

Даже в таком безумном мире. Даже без Клеопатры.

— Когда римская империя обратится в прах, — сказала она, — Египет по-прежнему будет жить…

Он кивнул.

— Да, и я вижу это. И радуюсь. Египет дорог мне — так же, как и империя, которая, кстати, пока не пала и, думаю, долго еще не падет. До моей смерти — наверняка. А потом меня это вряд ли будет волновать.

Несмотря на все усилия, Диона прыснула. Она никогда не умела долго сохранять серьезность в присутствии этого мужчины — мрачного римлянина, которого, считалось, напрочь покидало чувство юмора.

— Я буду сражаться с Римом. Я сделаю все, чтобы сохранить Александрию и Египет.

— Не сомневаюсь, — согласился Луций Севилий. — Иначе ты будешь не ты.

— Иногда мне хочется, — сказала Диона, помолчав, — чтобы ты умел ссориться, как обычный мужчина.

— А зачем мне быть обычным? — поинтересовался он.

Зачем? В самом деле, зачем?

— Ах ты, тупой римлянин!

— Упрямая египтянка!

Они улыбались друг другу. Было уже очень поздно. Они казались совершенно глупыми, блаженно-глупыми, но были живы и смеялись, хотя мир этот кончился.

А в конце, как знали древние египтяне, всегда бывают зерна; а зерна дают всходы, цветы и плоды — и заново творят мир.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.