Певец замолчал, уселся на камень и, казалось, начал бормотать молитвы, которые, однако, скорее звучали как заклятья. Журчанье горных ручьев, тихий шелест сосен странно сплетались с голосом отшельника, и Убальдо, сломленный сном, снова опустился на свое ложе.

– Прошу простить мой вопрос, мудрый рассказчик, но… Насколько далеки от нынешних дней описываемые события?

– Не дальше жизни человеческой… – непонятно объяснил рассказчик. Похоже было, что вопрос девушки вывел его из некоего оцепенения. – Однако сие вовсе не важно…

Сафият покорно склонила голову.

Гость же вновь полуприкрыл глаза и продолжил:

– Едва заблестели на вершинах первые утренние лучи, как отшельник разбудил рыцаря, чтобы показать ему путь домой. Радостно вскочил рыцарь на коня, а его странный спутник молча пошел рядом с ним. Скоро они достигли вершины последней горы, и их глазам внезапно открылась сверкающая долина с ручьями, городами и замками, озаренная прекрасной утренней зарей. Казалось, что отшельник был удивлен не менее незадачливого Убальдо.

«Ах, как хорош мир!» – смущенно воскликнул он, прикрыл лицо руками и поспешил обратно в лес. Покачав головой, рыцарь устремился по знакомой дороге к своему замку.

Любопытство, однако, в скором времени снова привело Убальдо в эти места, и после недолгих поисков он оказался у пещеры. Отшельник встретил его не так мрачно и напряженно.

По подслушанному ночному пению Убальдо догадался, что отшельник жаждет искупить тяжкие грехи, но ему показалось, что незнакомец бесплодно сражается с искушением, ибо во время недолгой беседы было заметно, как прорывалось подавленное земное страдание в его безумных и горящих глазах, причем все черты незнакомца странно искажались.

Это побудило доброго рыцаря к частым посещениям, чтобы всей силой своего неомраченного духа помочь и поддержать страждущего. Отшельник не открывал своего имени, не рассказывал о своей жизни, казалось, его страшило прошлое. Но с каждой встречей он становился спокойнее и доверчивее. Доброму рыцарю однажды даже удалось уговорить отшельника погостить в его замке.

Был уже вечер, когда они подошли к замку. В камине запылал жаркий огонь, рыцарь велел принести самое лучшее вино, которое у него было. Отшельник впервые почувствовал себя почти уютно. Он очень внимательно рассматривал оружие, мерцавшее в отблесках каминного огня на стене, а потом молча и долго глядел на рыцаря.

– Вы счастливы, – сказал он, – и ваш уверенный, мужественный образ вызывает во мне почтение и робость, через страдания и радости с волнением и спокойствием идете вы по жизни, отдаваясь ей, как корабельщик, который точно знает, куда он должен править, и никакие чудесные песни сирен не собьют его с пути. Рядом с вами мне часто кажется, что я или трусливый глупец, или безумец. Есть люди, опьяненные жизнью, – но ах, как страшно потом становиться трезвым!

– Брат прав: нет иного способа! Не уговаривать же ее, в самом деле.

– Воистину… Да и кто она такая, чтобы тратить силы на уговоры? Приказать – и вся недолга!

– Брат, она не подчинится – ибо за сотни лет никчемные твари слишком много возомнили о себе, начав задумываться даже о своих правах. Приказа может быть недостаточно: а вот от магии, забытой в этом презренном мире высокой магии, ей не отвертеться!

– Да будет так!

– К тому же ночь страсти еще никому не мешала…

– О да, а после этого сия падшая никому и вовсе не будет нужна. О ней и не вспомнят…

– Брат, оставь свою надменность до поры… Ночи полнолуния еще надо дождаться. Дождаться в этом мире!

Все четверо умолкли. Им оставалось только ждать. Однако именно это они умели лучше всего…

– Рыцарь, уважаемая, не хотел оставить без отклика необычные высказывания своего гостя и потому настойчиво просил доверить ему историю своей жизни. Отшельник ответил:

– Если вы мне обещаете молчать о том, что я вам расскажу, и разрешите мне не называть никаких имен, то я это сделаю.

Рыцарь поклялся в этом. Он пригласил свою супругу, в молчании которой был уверен, чтобы и она послушала рассказ, давно ожидаемый ими обоими. Она пришла, неся одно дитя на руках, а другое ведя за руку. Это была высокая прекрасная женщина на исходе отцветающей юности, ласковая и нежная, как закатное солнце. Ее появление привело отшельника в явное смятение, он раскрыл окно и долго смотрел на ночной лес, чтобы прийти в себя. Успокоившись, он подошел к ним, они все сели поближе к пылающему камину, и он начал рассказывать:

– Осеннее солнце сияло и согревало цветные туманы, скрывавшие долины вокруг моего замка. Музыка смолкла, праздник заканчивался, и веселые гости разъезжались в разные стороны. Это был прощальный праздник, который я давал в честь самого любимого друга моей юности, отъезжавшего сегодня со своим войском, чтобы в крестовом походе помочь великому христианскому воинству завоевать землю обетованную. С самой ранней юности крестовый поход был единственным предметом наших желаний, надежд и планов, и даже сейчас я погружаюсь с непередаваемой грустью в воспоминания о том милом и прекрасном времени, когда под высокими липами на склоне горы, где стоял мой замок, мы вместе следили за плывущими облаками, провожая их в ту благословенную, чудесную страну, где герои жили и воевали в светлом блеске славы. Но как быстро все изменилось во мне! Барышня, цветок прелести и красоты, которую я видел всего несколько раз и которую с первой встречи полюбил неодолимой любовью, о которой сама барышня ничего не знала, приковала меня к моим горам. И вот теперь, когда я вошел в силу, чтобы воевать, я не мог уехать и отпускал друга одного.

Она тоже была на празднике, и я безмерно блаженствовал, созерцая ее красоту. Утром, когда я помогал ей вскочить на коня, я осмелился открыть ей, что только ради нее не иду в крестовый поход. Она ничего не ответила мне, только посмотрела, как мне показалось, испуганно и быстро умчалась.

Рыцарь и его супруга, услышав это, посмотрели друг на друга с явным удивлением. Но гость этого не заметил и продолжил рассказ:

– Все уехали. Через высокие сводчатые окна солнце освещало пустые залы, где звучали только мои одинокие шаги. Я выглянул из окна – в молчаливых лесах изредка слышались удары топоров дровосеков. Какое-то неописуемое томление овладело мною в эти часы одиночества. Я не мог этого выдержать, вскочил на коня и отправился на охоту, чтобы дать стесненному сердцу вздохнуть.

Я долго скакал и наконец, к своему удивлению, оказался в местности, которая мне была совершенно неизвестна. Задумавшись, с соколом на руке, ехал я по прекрасной долине, освещаемой косыми лучами заходящего солнца, в ясном голубом воздухе осенние паутинки летали, как клочки вуали, высоко над горами звучали прощальные песни улетавших птичьих стай.

И вдруг я услышал, как недалеко от цепочки гор перекликались валторны. Какие-то голоса сопровождали музыку валторн пением. Никогда раньше музыка не наполняла меня таким чудесным томлением. Я был вне себя от этих звуков, проникавших прямо в сердце.

Мой сокол, как только зазвучали первые аккорды, испугался, взвился в небо с пронзительным криком и не вернулся ко мне. Я же не мог устоять перед песней валторн и пошел вслед за ней, растерянный и смущенный. Песня то звучала вдали, то слышалась совсем рядом.

И вот я вышел из леса и увидел белый замок на горе. Рядом с замком, с вершины и до кромки леса, чудесный сад сиял яркими красками, окружая замок волшебным кольцом. Все деревья и кусты, раскрашенные теплой осенью, были пурпурными, золотистыми и огненными. Заходящее солнце бросало лучи на прелестные газоны, фонтаны и окна дворца.

Я заметил, что околдовавшие меня звуки валторн доносились из сада, и среди этого сияния под дикими виноградными лозами я увидел, признаюсь, с некоторым испугом, барышню, которой были заняты все мои мысли: прогуливаясь, она пела. Увидев меня, дева замолчала. Мальчики-пажи в шелковых одеждах поспешили ко мне и увели моего коня.