В форте Смит человек, который занимал мысли Джинни, отмечал свой день рождения. Он не мог поверить, что она ушла из его жизни. Письмо ее было язвительным и страстным, и он понял почему: капитан Купер уехал, не передав письма. Никто не видел, как она уехала. Она не была записана пассажиркой ни на пароходе, ни в почтовой карете. Лошадь ее исчезла. Ему сказали, что в тот день из города уехала только одна женщина, Кора Майерс, жена солдата, переведенного из форта Смит в форт Билкнап в Техасе. Куда же она исчезла? Никаких следов… Стив чувствовал, что тоска сжала его сердце, словно змея… змея, заползшая в его душу после смерти его лучшего друга. А теперь он потерял и Анну! Красавицу и умницу Анну, которая поняла его, как никто до сих пор не понимал. Она сказала ему, что он растравляет свои душевные раны и поэтому они не заживают… И не подпускает к себе никого, кто бы помог ему залечить эти раны. Как она была права! И еще она сказала, что настанет время, когда он захочет отринуть свое тяжелое прошлое и примет помощь того, кто захочет помочь ему в этом. И вот — время настало, а ее нет. Он признал справедливость ее слов о том, что беды ожесточили его, ожесточили даже больше, чем он думал до встречи с Анной. И это ожесточение, словно едкая кислота, разъедало его душу — и разрушит ее совсем, если Анна не спасет его. Стив не винил ее в том, что она уехала, — его небрежность оправдывала ее поведение. Она даже имела право счесть его предателем. Но это было не так. Он просто не сразу осознал, что она ему необходима, что он любит ее. А теперь он, наверное, ее потерял. Его беспокоила какая-то тайна, скрытая в ее письме. Она могла быть в опасности, а он бессилен помочь ей. Проклятье! Он ненавидел это чувство бессилия.

Он недоумевал, что у нее за таинственное дело, в чем она его обманывала, в чем хочет признаться. Если б только он не уехал в тот вечер, не повидавшись с ней. Если б не оставил ей денег — она бы не могла убежать от него без единого пении. Если бы вложил записку в конверт с деньгами… Но он мог доверить клерку деньги, а записку тот бы непременно прочитал — это был любознательный субъект.

От запоздалых сожалений толку не будет. Во время путешествия в фургонах она льнула к нему, а он оттолкнул ее, заявив: «Решай свои проблемы, а свои я решу сам». Если бы он не был так настроен, он давно бы узнал ее тайну. Она простила ему его обманы, и он должен был понять и простить ее. Она любила его, жалела его; даже в последнем письме, оскорбленная им, она говорит об этом. Как он переживет месяц в ожидании известий от нее? Он должен сказать ей, что любит ее. И должен узнать ее тайны.

Не замешана ли она все-таки в делах Клана? Он спросил Тимоти Грэхема, которого арестовали в Сент-Луисе, тот не имел о ней никаких сведений. Или скрыл их. Он знает совершенно точно, что она не была сообщницей бандитов — она спасалась от них. И он уверен, что сейчас дело, которое она должна разрешить, не имеет связи с Кланом. Она дала ему понять в записке, что это — личное дело. Куда бы она ни направилась, он мог только надеяться, что с ней все благополучно и скоро он получит от нее известия. А до этого он разрешит свое дело — отомстит, наконец, за погибшего друга, убийцу которого до сих пор не удалось выследить.

Срок в двенадцать дней, который Джинни назначила самой себе, прошел, а она не решилась раскрыть Бену и Нэн свой обман и передать письмо Джоанны. Она называла себя трусихой, но она действительно боялась — боялась причинить боль Бену, боялась покинуть счастливое спокойствие ранчо, боялась сгинуть в Колорадо, не разыскав отца. Можно протелеграфировать капитану Куперу, запросить его, вернулся ли Стив, а если вернулся, нанять его проводником в Колорадо. Но он может туда совсем не вернуться, а другой возможности его разыскать у нее нету. Может быть, он убит — у нет ведь опасная работа. Имеет ли она право жить на ранчо, предаваясь несбыточным мечтам?

Нет, она не имеет права жить здесь, называясь Джоанной. Она дарила Чарльзу радость, разыгрывая его Анну. Она подарила радость Бену, разыгрывая его Джоанну Теперь она должна подарить радость собственному отцу. Пришла его очередь. Два обмана принесли ей только волнения и печали. Настало время стать самой собой.

Завтра она пошлет телеграмму в форт Смит. Если Стив там, он не откажет ей в помощи. Как только она получит о нем сведения или как только он прибудет, она все расскажет Бену и Нэн.

Джинни оделась к обеду и собралась спуститься в столовую, но какое-то тревожное предчувствие вдруг охватило ее.

— Стоун, наконец-то ты вернулся, сынок, — улыбаясь, сказал Бен. — У меня сюрприз для тебя: сестра твоя вернулась из Англии. А Стелла умерла.

Молодой человек выглядел ошеломленным.

— Джоанна здесь?!

— Да, и она — красавица. Ты не должен волноваться: половина ранчо — твоя, я уже оформил завещание.

Глядя в сияющие глаза отца, Стоун не мог сдержать порыв бушевавшей в его груди бури.

— А ты сказал ей, что я?.. — Вопрос прозвучал словно выстрел. Бен понурил голову.

— Нет, сын. Не хватило духу.

— Важнее всего сохранить чистоту имени Чепмен, — язвительно заметил Стоун. — Ты только об этом заботишься. Я, мать и даже твоя драгоценная Джоанна — это маловажно.

— Но ведь и ты носишь это имя, сын, — тихо промолвил Бен. — И ничем не запятнал его.

— Я ношу это имя только как приемыш! А хотел бы носить его по праву. Половина твоего наследства не возместит мне того, что люди не знают, чья кровь течет в моих жилах. Всю жизнь я вынужден лгать, когда меня спрашивают о моем происхождении. Ты отверг меня с рождения, поэтому на мне клеймо бастарда. Моя мать любила тебя и служила тебе тридцать лет. Даже когда Стелла узнала о вас и уехала, ты и не подумал жениться на моей матери. Сейчас Стелла умерла, но ты найдешь еще какую-нибудь увертку и не женишься на маме. А все твердишь, что любишь ее!

Стоун подступил к отцу и, нагнувшись, бросал слова ему прямо в лицо, нависая, словно башня, над широкоплечим Беном. Он знал, что отцу больно слышать его слова, но сдержать себя не мог. Он должен открыть Бену глаза. Теперь, когда он сам узнал, что такое любовь, у него было оружие, чтобы обратить на человека, который, отрицая любовь, обидел его мать и его самого, обидел и мать Джоанны, и Джоанну тоже. Не понимая, что такое любовь, его отец нанес ущерб четвертым!

Первый раз Стоун возмутился против отца, но в своем возмущении не знал удержу:

— Как может хороший человек одновременно спать с двумя женщинами? — кричал Стоун. — Ты жестоко и эгоистично поступал с обеими. Ты оскорблял и обманывал всех нас! Ты все еще считаешь, что моя мать недостойна стать миссис Беннет Чепмен, потому что она — индианка племени апачей, врагов и грозы белых. Во мне твоя кровь, и ты даешь мне в наследство половину ранчо, но из-за моей индейской крови ты не признаешь меня перед людьми своим сыном. А я хочу, чтобы все знали, что я ношу твое имя по праву рождения, по крови. Я любил тебя. Я работал для тебя и рядом с тобой, Я не знал правды о себе, когда ты ссорился со Стеллой, я услышал от других, что я — твой родной сын. Ты сам не сказал это мне. Всю жизнь я останусь ублюдком индейской… — он не выговорил слова «шлюхи», так как не смел назвать так свою мать. Да и чужие осмеливались произнести это слово только шепотом, да и то, если Беннета Чепмена не было поблизости. — Это нехорошо, отец. Пойми меня, это недостойно.

— Я ранил тебя глубже, чем думал, Стоун, и это меня печалит. Но сейчас не время ворошить прошлое. Сойдет к обеду Джоанна, она не знает о нас с Нэн, и не надо, чтобы узнала из перебранки, Давай поговорим об этом позже.

— Всегда у тебя «позже», отец. Ты не думал, что может быть для меня будет уже поздно, когда ты, наконец, признаешь меня? Когда у меня будут дети, я хочу, чтобы они знали свой род, своего деда.

— Времена и нравы меняются, сын…

— Не в нашей стране, а я повсюду побывал. Индейцев ненавидят и презирают, и я не смогу жить как незаконный сын индианки — все пути будут мне закрыты. Я хочу мира, отец. Я приехал домой, чтобы обрести мир и спокойствие. Пойдешь ли ты мне навстречу сейчас или, как я уже сказал, когда будет уже поздно? Ты согласен со мной?