Поэтому нам где угодно будет хорошо вдвоем, думал Стоун.

— Замечтался? — поддразнила Джинни.

— Да, от тебя заразился — сны наяву! — отшутился он.

Допив свой кофе, она спросила:

— О чем же ты все-таки думаешь?

— Строю планы на будущее, Джинни; знаешь, как я тебя люблю, как горжусь, что ты — моя? Я словно заново родился.

Покраснев от удовольствия, Джинни встала и обняла Стоуна; он притянул ее к себе на колени. Его пальцы блуждали по ее щеке; она прижалась головкой к его обнаженной груди и слушала стук его сердца. Вдруг она удивленно подняла голову:

— Ты побрился?

— Для того чтобы не колоть своей щетиной это нежное личико, — усмехнулся Стоун.

Она провела рукой по его подбородку и сказала:

— А мне бородка нравилась…

Они целовались, пока страсть не разгорелась с новой силой и не привела их на этот раз на левую койку.

Потом оба выкупались, оделись и поцеловались на прощание, хотя Джинни ждала Стоуна домой к концу дня.

— Не выходи из дома, женщина, и даже в окно не выглядывай, пока я не позову тебя. Я назову тебя по имени, больше никому не откликайся. Здесь бродят отчаянные бандиты и отпетые мошенники. Если кто-нибудь будет просить хлеба или уверять, что он ранен, болен, — даже не откликайся, не открывай! Понятно?

— Да, сэр. Будьте осторожны и возвращайтесь пораньше.

— Будет исполнено! — Он вскочил на гнедого и исчез за деревьями.

Джинни заперла дверь изнутри и осмотрелась в хижине. Огонь был потушен, чтобы дымок не выдал издали присутствия людей в хижине. Но вблизи ее присутствие выдаст лошадь… и ее могут украсть… Джинни на всякий случай зарядила ружье, но потом вспомнила наставления Стива: «Не открывай! Не показывайся! Не подавай голоса!»

«Повинуйся, женщина!» — сказала она себе.

Женщина! Вот в чем дело. Он недаром беспокоится за нее — она вспомнила алчные взгляды бандитов из шайки Барта… Да, Стоун прав: она должна затаиться, ничем не выдавая своего присутствия в хижине.

Он вернулся во второй половине дня. Она порывисто обняла и поцеловала его, как только он вошел.

— Как я рада, что ты вернулся!

— Ух ты, если меня так встречают после короткой отлучки, что же будет, если я на неделю уеду?

— А то будет, что я веник об твою спину обломаю, если на неделю вздумаешь уехать! — Она сердито ткнула его кулаком в живот. Стоун откинул голову и засмеялся.

— А ведь на ранчо мне придется на несколько месяцев от тебя уезжать. Слыхала про перегоны скота?

Джинни читала о них в ковбойских романах.

— А я с тобой буду ездить!

— Ну, как же, и бэби под мышкой! Нет, это ни к чему.

— Это хитрая уловка, чтобы сбежать на пару месяцев от жены.

Он поцеловал ее в кончик носа.

— Да не волнуйся, отец любит перегоны и будет заниматься ими, пока не состарится, а я буду управлять ранчо в его отсутствие.

— Ну, а еще какую хитрую уловку ты придумаешь, чтобы удирать от жены!

— Никакой! — победоносно ответил Стоун.

— Попробуй только. Чего доброго любовницу заведешь! Или мальчика.

— Что за разговоры! Где ты такого набралась, женщина?

— В Англии у многих мужчин есть любовницы и любовники. И в Америке — тоже.

— Но не у меня. Стоуну Чепмену нужна только женщина — ты, Джинни.

Она покраснела.

— Прости, что я глупая и ревнивая. Я так тебя люблю и с таким трудом тебя завоевала! Поэтому я так боюсь тебя потерять…

Он взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза.

— Я всегда буду с тобой, женщина. Я люблю тебя. Да другим женщинам я и не нужен, такой упрямый и грубый. Что ты во мне нашла?

— Любая женщина сочтет за счастье быть твоей. Мне просто повезло, что ты этого не понимаешь. Если бы мне предложили выбирать между тобой и серебряным рудником, я бы выбрала тебя. Хочешь, я отдам его тебе?

Стоун знал, что она говорит искренне.

— Я не возьму его, он твой.

— Половина все равно твоя.

— Заявки на имя Клэя нет, она была сделана после его смерти на твое имя. Рудник принадлежит тебе, если Мэтт…

— Для меня не имеет значения, каким образом была сделана заявка. Клэй был компаньоном отца, и половина рудника принадлежала ему, а после его смерти, по завещанию, тебе.

— Но ты не представляешь, какое это богатство…

— Фрэнк говорил, что миллионы. Деньги — это замечательная вещь, Стоун, особенно когда ты беден. Но счастья они не дают. Моя семья была богата, и все разлетелось в пух и прах. Любовь и друзья — надежнее денег. Я хотела бы не иметь этого рудника, если это вернуло бы к жизни мою Джоанну и твоего Клэя.

— Я верю тебе, Джинни, мы будем жить и работать на ранчо, и у нас будет все, что нам нужно.

Она просияла.

— Мы можем помогать твоему племени, купим много земли, где им будет хорошо и просторно. Купим им еды, одежды, построим школу. Их не надо превращать в белых, навязывать им чужой образ жизни, но помочь им мы обязаны, не то этот недобрый мир поглотит их.

— Ты — чудо, женщина, — изумленно и восторженно воскликнул он, — всегда думаешь о других. Как во время путешествия в фургонах. Слабая, неопытная, ты заботилась обо всех своих подругах. Твой план — замечателен.

— Значит, надо его осуществить.

— А если твой отец жив? Ведь заявка принадлежит ему.

— Половина — тебе.

— А если Мэтт не признает завещания Клэя?

— Он не будет оспаривать твои права, если захочет сохранить дочь.

— Ты хочешь сделать это ради меня, ради моего народа?

— Да, Стоун. Когда мы поженимся, мы будем едины, и ты, а не отец, будешь для меня первым человеком в мире. Так и в Библии сказано. Жестоко и несправедливо принимать сторону своих родителей против мужа. Ведь я права?

— Да, моя бесценная любовь, ты права.

— Теперь расскажи мне, где ты ездил.

— Я ничего не разведал в округе. Никто не ведет разработок. Значит, после Клэя и Мэтта никто не обнаружил месторождения.

— Ну что ж. Как насчет ужина, чтобы подкрепить свои силы к ночи?

— Как раз то, что мне сейчас нужно: еда и ты, женщина.

В четверг утром Джинни и Стоун собрались ехать в Денвер. Они заперли ставни и двери, подняли лестницу. Стоун привязал седельные сумки, заметив:

— Всего семьдесят миль, продвигаться будем медленно. Горные проходы, крутые склоны — дорога трудная.

— Так что я не должна мечтать в пути? — лукаво спросила она.

— Но мы приедем в город к вечеру, отели в Денвере отличные, и постели там мягкие. Мы сможем наверстать то, что упустили в Виксбурге. Мы… — вдруг он замолчал и приложил палец к губам.

— Что случилось? — шепотом спросила Джинни.

— Кто-то ходит внизу.

Тревожно заржал Чуун, и они услышали мужской голос:

— Спускайтесь, мистер Чепмен, мисс Марстон. Не то мы возьмем вас в осаду или подожжем хижину. Пути к бегству нет, мы окружили этот дом. Сдавайтесь.

— Боже мой, Стоун! Это Фрэнк Кэннон… Он так быстро нагнал нас?! — прошептала Джинни.

— Мы обманем их, любовь моя, — сказал Стоун, — и скроемся в лесу. Доверяй мне и слушайся. — Он быстро объяснил Джинни свою уловку.

— Выходите оба, не то стреляем, — вскричал Кэннон.

Стоун обнял Джинни и прижался к ее губам. Она длила горькое прощание, прильнув к нему и не отпуская его. Она боялась нависшей угрозы и не хотела потерять его навсегда. Когда он снова обнял ее и прильнул губами ко ее рту, она затрепетала при мысли, что этот поцелуй — последний.

— Отвечай, Чепмен, не то мы будем стрелять, — снова вскричал Кэннон.

Джинни понимала, что Стоун боится подвергнуть ее опасности. Она решила притвориться спокойной и ободрить его.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Мы справимся с этим.

— Конечно, справимся, будь сильной и смелой. Начнем действовать.

Он высунулся в окно и крикнул:

— Эй, Кэннон, иди-ка сюда! Сюрприз для тебя! Не вздумай стрелять — я сразу пристрелю твою невесту. Предлагаю тебе сделку: ее жизнь за твое признание в убийстве Марстона и Кессиди. — Он выставил перед собой в окне Джинни, которую держал нарочно грубой хваткой, приставив к ее затылку, пистолет; руки она заложила за спину, изображая, что они связаны.