Представление Дурова было очень впечатляющим. Оно являлось, по правде говоря, одним из основных аттракционов юпатовского цирка. Обычно он начинал своё шоу со сбора животных и птиц, которых звал голосом и свистом, первыми выходили кошки и собаки, затем шли куры, утки и свиньи, потом обезьяны, а последними — крысы и мыши. Думаю, вы удивлены, читая про крыс и мышей, но то, что я говорю — чистая правда. Эти маленькие животные в каждой мелочи были такие же смышлёные, как и остальные необычные артисты.

Когда все птицы и звери были в сборе, Дуров давал им знак аплодировать собачке, выступавшей первой. Остальные собаки лаяли, кошки мяукали, птицы кудахтали, кукарекали и громко крякали, обезьяны верещали, свиньи хрюкали, а крысы и мыши пищали. Затем по мановению его палочки все замолкали в один и тот же миг. Их дружное послушание ясно свидетельствовало о непревзойдённых способностях Дурова.

Я опишу два трюка, которые делали животные. Все крысы и мыши взбирались по длинному канату, который поднимался к самому куполу цирка, через большую маску в виде кошачьей морды с широко открытой пастью. В этой пасти все они исчезали, чтобы оказаться в сундуке с обратной стороны, его затем опускали и ставили на поезд. О, я, конечно же позабыл! Мне надо рассказать вам о нём. К концу действия появлялся миниатюрный поезд. Не такой уж маленький, знаете ли, достаточно большой, чтобы каждый из зверей поместился внутри. Паровоз работай на мощном заводном механизме. На него забирались две обезьяны, чтобы изображать машинистов, остальные были проводниками во главе с начальником поезда. Кошки и собаки залезали в вагоны с пометкой «1-й класс», куры и утки во второй класс, а свиньи в 3-й класс, при этом крыс и мышей, которые всё ещё сидели в сундуке, обезьяны- проводники загружали в багажный вагон. И тогда поезд отправлялся, завершая в такой весьма новаторской манере шоу Дурова, причём всегда под громкие аплодисменты.

С Дуровым я проработал довольно долго, благодаря моим способностям к дрессировке. Многому я научился у этого замечательного человека, так же, как выиграл от моего общения с «Могучим Кураткиным», когда работал в цирке Андржиевского. Затем, когда однажды заболел кассир, меня поставили на его место. Это была перемена к лучшему, если смотреть по заработкам, но я не особо заботился об этой работе, хотя высоко ценил оказанное мне доверие. И, как только кассир поправился, я снова запросился работать на арене, и моё желание уважили довольно скоро.

На этот раз, однако, меня не вернули к Дурову, а включили в группу наездников. Нас было пять человек, и мы, бывало, неслись полным галопом, вставали в рост на спины лошадей и исполняли акробатические трюки и эквилибристику, пока они бежали по кругу. Меткая стрельба тоже была особенностью этого шоу, мы палили на скаку из ружей по движущимся мишеням из ратных положений. Мы также занимались джигитовкой, работая с саблями и пиками. Мы исполняли все эти номера, о которых вы, может быть, читали в описаниях выступлений казаков — а может быть, и не читали.

Позднее меня перевели в группу выступающих под куполом на воздушной трапеции. Вот где мне чрезвычайно нравилось! Но меня оставили в ней ровно настолько, чтобы достаточно хорошо её освоить, а затем снова перевели, на этот раз — к укротителю диких зверей. Видите ли, у Юпатова было так заведено, чтобы любого, более-менее способного к определённой работе, приучать к ней, чтобы в случае необходимости или обстоятельств, когда ведущий артист не мог выступать, ему всегда имелась замена.

Обучение у укротителя сильно отличалось от шоу Дурова. Это постоянно было связано с большой опасностью, и поэтому казалось мне захватывающим. Пару раз я еле спасся, но мне всегда везло, и я выходил из опасных ситуаций без серьёзных ран. Я сейчас вспомнил о старых временах, когда несколько месяцев назад выступа! в эдинбургском театре Уэйверли Маркет, где французского укротителя сильно покалечили дна молодых льва. Я бросился со своего места, ибо хорошо умею обращаться со львами, особенно молодыми, но к тому времени, когда добрался до клетки, их уже отогнали ударами железных прутьев, так что бедняга смог выскочить оттуда. Несомненно, многие из вас тогда читали про это в газетах.

Когда моё обучение у дрессировщика закончилось, меня перевели в труппу борцов, сопровождавших цирк, у Юпатова была такая труппа, как и у большинства других цирков, путешествующих по Континенту[6]. Здесь меня мяли, швыряли, иногда я получат по уху. Вот шрам, с которым теперь щеголяю и про который думают, что он остался у меня от бокса. Это совсем не так! Я получил это «украшение» от парня по имени Сергей Николаевский, могучего гиганта, весившего около 22 стоунов[7]. Николаевский был капиталом юпатовской труппы борцов, и если надо было кого напугать, это дело поручалось ему. Он был, как говорят в Америке, «крутой» парень.

В общей сложности я пробыл в юпатовском заведении около 18 месяцев, переезжая с места на место. Но в борцовском номере я выступал около шести месяцев, потом появилась возможность сделать собственный номер, такой, который я всё время вынашивал в своём сердце. Эта перемена случилась довольно любопытным образом, как вы увидите.

Однажды вечером мы, борцы, после особенно изматывающего представления собрались у очага в нашей квартире, ели, пили, пребывали в обычном для нас весёлом настроении, когда разговор зашёл на тему силы. Николаевский, наш вожак, был, по всеобщему признанию, самым сильным в нашей компании, когда дело касалось чистой и простой борьбы. Он не был самым умелым в болевых захватах, но, как я вам сказал, он был настоящий гигант, крайне грозный человек. Но помимо борьбы мы ничего не знали о его возможностях вне борцовского ковра. Никогда, знаете ли, не возникала необходимость проверить их.

В соответствии со своим положением капитана борцов за Николаевским всегда было последнее слово. «Вы все сильны, — сказал он, — но я сомневаюсь, что среди вас найдётся тот, кто сделает одну простую вещь, какую я вам сейчас покажу. Пойдёмте все со мной, и посмотрим».

Итак, как было сказано, мы встали со своих мест и пошли за ним в другой конец цирка, где на колёсных платформах стоял рад клеток с дикими животными.

Когда мы все собрались, Николаевский подошел к одной из них, где беспокойно и злобно метался король цирка — гигантский бенгальский тигр. Пробормотав зверю несколько слов, чтобы успокоить его, наш вожак взялся своими жилистыми руками за два прута клетки и, презирая постоянную опасность быть разорванным, стал тянуть, пока не выгнул эти прутья наружу. «Кто-нибудь из вас может сделать это? — сказал он. — Думаю, что нет. Однако этого никогда не узнать, пока каждый не попробует».

Мы посмотрели на прутья, на тигра и друг на друга. Но никто не выступил, чтобы попытаться повторить трюк нашего вожака. «Довольно! — крикнул один из наших. — Здесь никто не может этого сделать, кроме Сергея Николаевского. Чего тут пробовать и зря тратить время?»

Но я в этом не был уверен! Насколько я знал, только что показанный силовой трюк по-настоящему серьёзен, так как прутья клетки тигра очень крепкие. Но это не значило, что никто другой не способен исполнить его. По мне, так я думал, наш вожак сказал мудро: пока все не сделают попытку, нельзя знать это наверняка. Итак, раз никто больше не желал опробовать свои силы в этом испытании, я решил сам сделать подход.

Услышав это, вся компания очень развеселилась. Но не Николаевский. «Не смейтесь, — сердито приказал он, — хотя Засс самый невысокий из вас, у него самое храброе сердце. Давай. Александр, посмотрим, что ты можешь сделать! Я хорошо знаю, что твоя сила во много раз больше, чем твой рост».

Обозлённый насмешками своих товарищей, но очень обрадованный словами нашего вожака, я принялся повторять то, что он сделал. Тигра я не боялся, гак как он знал меня хорошо, и хотя тот разъярён, был уверен, что зверь на меня не бросится. Итак, нисколько не беспокоясь насчёт тигра, (я тоже сказал ему нескольких слов), я сосредоточил все свои силы и внимание на том. что собирался сделать. И очень скоро обнаружил то, что казалось таким чудесным для собравшейся компании, вовсе не было таким тяжёлым. Легко я раздвинул два прута клетки. Даже легче, чем это сделал Николаевский.