Следующими были собаки. Всё шло замечательно. Я показала ей, что они умеют делать, а что ещё нужно репетировать.

— Хорошо, хорошо, — прошептал Самсон. Он выглядел уже веселее.

Когда мы вернулись домой, Джози смеялась:

— Я надену в следующий раз сапоги, только больше не водите меня по самым грязным местам!

Она промочила ноги насквозь, но мы все весело хохотали. Лёд в наших отношениях растаял».

Через некоторое время Бетти стали отпускать домой. «Она стала тучной и могла делать лишь несколько шагов, опираясь на два костыля. Она не могла сама одеваться. От шеи до таза она была закована в стальной корсет, что причиняло ей дополнительные страдания. Ей разрешили покинуть клинику лишь потому, что она сказала, что здесь есть кому ухаживать за ней. Моя мама приходила одевать её, готовила еду, укладывала в постель. Первое время после возвращения Бетти я спала рядом с ней. В конце концов Сид оставил свою работу, чтобы за ней ухаживать.

Бетти добилась того, что начала выходить на улицу на костылях, несмотря на сильные боли. Но вся её решимость не могла изменить реальность: ей было суждено ходить теперь только так.

Она приобрела инвалидную коляску и стала больше передвигаться, потом даже устроилась работать на фабрику игрушек, сидя на конвейере. То, что она могла теперь сама зарабатывать деньги, наполняло её жизнь смыслом и было хорошей терапией. Она оставалась весёлой и энергичной».

В 1958 году Джеки окончила школу, и Засс пригласил её выступать в рождественские сезоны с Чипперфилдским цирком в «Бингли Холл» в Бирмингеме. Родители поняли, что девочку не удержать. Она великолепно управлялась с собаками и была незаменимой помощницей. На следующий год Самсон взял её с собой за море — в Ирландию на гастроли цирка Джона Джеймса Даффи. Они выступали семь дней в неделю, состав артистов был международный, и, как вспоминала Джейн, Засс говорил на всех языках, кроме французского и арабского. В Рождественский сезон 1959-60 года они вновь выступают вместе в программе цирка доктора Хантера в театре «Эмпайр» в Белфасте (Северная Ирландия). По следам этих выступлений ирландские газеты писали тогда о 73-летнем Зассе как о «старейшем в Европе дрессировщике диких животных», иногда даже ошибочно называя Засса профессором. Отмечали, что ни в один из трёх приездов дрессировщик не повторился в показе номеров, хотя выступал он всё с той же командой: собаки и обезьянка — «Семейка Джоли».

В Хокли Александр Иванович Засс жил, по сути, в перерывах между гастролями, и каждую весну, как говорят соседи, вновь и вновь собирался в путь. Летом 1960 года Засс получил письмо из Москвы от сестры Надежды, завязалась его переписка с племянником Юрием Шапошниковым. «Дядя Шура», как он подписывал свои послания, писал на великолепном русском языке, используя свои фирменные бланки: «Уникальный дрессировщик животных», «Настоящий Самсон — Засс и его весёлая постановка с собаками «Семейка Джоли». Ноябрь 1960 года: «Дорогой Юра! Прости, что долго не писал: был в отъезде. На прошлой неделе приехал домой, страшно был обрадован, даже сначала не поверил, когда мне сказали, что меня вызывают по телефону из Москвы. Как это вы там ухитрились узнать мой номер телефона? Я очень и очень рад был услышать твой и Надин голос и ещё раз благодарю. Если бы я только мог получить контракт к вам, я бы привез много новых номеров. В настоящее время буду сидеть дома до Рождества, потом опять уеду на 2-3 месяца, а гам видно будет (...) Прости, что пишу на старой бумаге, тороплюсь на поезд. Еду в Лондон на один день (...) Остаюсь любящий твой дядя Шура».

Ещё через год, 6 ноября 1961 года Александр Иванович писал сестре Наде: «Приехал вчера домой и застал письма ваши. Спешу ответить. Сезон в этом году был не очень удачным. Дожди, и переезды были трудные. Я тоже, как и вы, живу без особых перемен. Начал обучать молодую лошадь (что со мной на фотографии) под седло. Оказалась очень понятлива. Здесь тоже настала осень и нужно приготовить грядки в огороде на лето. Про львов и леопардов ты спрашивала, живы ли они, иль нет? Они все теперь в зоологическом саду, и их у меня нет. Получила ли ты моё последнее письмо, где я тебе и Юре посылал по четыре или по три карточки с лошадьми, и где я в саду за самоваром с моими знакомыми? Если не получила, я пришлю тебе новые.

В Лондоне выступает украинская труппа танцоров. Прибавления семейства ни у меня, ни у моих животных нет, если не считать кошек. На Рождество постараюсь найти контракт недель на шесть, потом опять домой.

Дорогая Надя, не сердись, если не пишу много. «Понять — простить». Теперь у меня больше времени, и я буду писать часто. Желаю вам всем доброго здоровья и успеха в делах. Целую всех. Твой брат Шура».

В зиму 1961-62 года Засс тоже не усидел на месте — в феврале неделю провёл в Лондоне на съемках цирковой программы вместе со своими любимцами — собаками и обезьянкой. Но среди этих бесконечных поездок задумался Самсон и о более дальнем путешествии: он пытается выяснить, сможет ли вернуться в Англию, если отправится в Советский Союз навестить родных как обычный турист? Ведь британского подданства у него так и нет. И ещё: «Если останусь в России, то могу ли получить работу как тренер или преподаватель по физкультуре?»

Тем летом в его доме-фургоне случился пожар. 74-летний Самсон отважно бросился внутрь спасать из огня шимпанзе. При этом он получил ожог головы и серьёзно повредил глаза. Говорят, после этого инцидента он так и не смог оправиться. В понедельник, 24 сентября 1962 года, по словам Бетти, Алек весь день не находил себе места: «Он постоянно повторял, что, наверное, скоро умрёт и что даже лучше пусть он умрёт, чем будет болеть». Он был настолько уверен, что ему недолго осталось на этом свете, что дал Бетти подробные инструкции по поводу своих похорон. При этом настаивал, чтобы она заказала могилу с таким расчётом, чтобы потом когда-нибудь они могли быть похоронены там втроем. Алек сказал своей Бетти, что мечтает о тихих похоронах на кладбище при церкви в Хокли, и чтобы она ехала за ним на своей маленькой голубой инвалидной коляске... Он хотел также быть погребённым «утром, когда солнце начинает светить», потому что цирковые всегда снимаются с места рано утром. «В цирке это называется «ранний дозор», — сказал Сид, — когда весь цирковой поезд приходит в движение».

Их друг скончался рано утром в среду в больнице соседнего городка Рошфорд. Накануне вечером его доставили туда с сердечным приступом. Похороны состоялись в соответствии с пожеланиями Самсона. Пресса отозвалась на событие броскими заголовками: «Умер сильнейший человек мира», «Последние дни Самсона». Но это были всего лишь местные газеты...

Сидней (Сид) Тилбэри умер два года спустя, и его, согласно завещанию Самсона, похоронили в той же могиле.

Ещё в 2006 году, направляясь в Великобританию на поиски следов Александра Засса, будучи проездом в Москве, я встретился с известным российским скульптором Александром Иулиановичем Рукавишниковым. За несколько месяцев до того родилась мысль поставить памятник нашему выдающемуся соотечественнику перед оренбургским цирком, придя в который в 1908 году, Александр Засс навсегда остался цирковым. Сомнений в том, кто должен стать автором памятника Русскому Самсону, не было. Была лишь неуверенность в том, согласится ли один из самых востребованных скульпторов страны тратить своё время на «провинциальный» проект. И опасения, удастся ли нашему небольшому фонду осуществить столь грандиозный, в первую очередь, дорогостоящий, замысел? Александр Рукавишников, которому через десятые руки стало известно о нашей инициативе, не медлил ни минуты и дал все свои телефоны для связи.