Выслушав это, я рассказал брату все, что натворил. Услышанное его заинтересовало и взволновало, так как ему тоже нравился цирк, хотя, наверно, не так сильно, как мне. А ещё он очень жалел меня, и он был рад за себя, так как не он «был обут в мои ботинки», как вы выражаетесь в Англии. Он тоже много раз, знаете ли, испытывал на себе гнев отца.

Узнав, куда поехал отец, я решительно настроился тут же оседлать коня и поскакать ему навстречу. Но мать, которая подошла к нам и все слышала, посоветовала не делать этого, говоря, что намного лучше будет мне немедленно пойти работать и выполнять свои обычные обязанности, чтобы к возвращению смягчить отцовский гнев.

Итак, обильно поев и попив, что мне было весьма необходимо, я принялся за обычные работы и направил коня к дому только тогда, когда солнце почти зашло.

Уже затемно вернулся домой, устроил коня на ночлег и приготовился к встрече с надвигающейся бедой. Однако, только выйдя из конюшни и свернув на тропинку; идущую к дому, я увидел приближающегося ко мне отца. Было очевидно, что ему всё рассказали о моей проделке, ибо в руке он держал пастуший кнут. Последний, я знал без пояснений, скоро будет обвиваться вокруг меня.

Инстинктивно я подумал о бегстве. Но ноги не хотели мне повиноваться. Обычно резвые, теперь они налились свинцом. Отец стремительно подошел ко мне, и в каждой черточке его лица сквозила ярость. Его рука тяжело упала на мое плечо, но с уст не сорвалось ни слова. Пока он не выпорол меня, он вообще не разговаривал.

Затем всё, что накопилось у него в голове, легко возникло и на языке. Он говорил мне такие вещи, что я просто не в силах их произнести. Меня поселят в отдельную комнату, где буду есть и спать в одиночестве. Я не получу ничего, кроме чёрствого хлеба и воды, чтобы надолго запомнил, как низко я упал в его глазах.

Итак, я поплёлся в предназначенное для меня место, несчастный, мучимый болью, чтобы гам обдумать свое глупое непослушание. Той ночью для меня не было ни сна, ни какой-либо еды. Вода, однако, у меня была, мне дали большой кувшин, из которого я жадно пил, так как меня лихорадило. Вся сила моего отца, думаю, вместилась в тот пастуший хлыст, который так много раз опустился на моё тело. Ранним утром мне принесли хлеба и велели немедля отправляться работать. Гнев отца несколько остыл после того, как он отхлестал меня, но в душе не было добрых намерений ко мне. Итак, очень довольный лишь оттого, что можно выбраться из дома, я быстро, как было велено, поехал, чтобы вернуться только к наступлению ночи. Оказавшись дома, направился к предназначенной для меня комнате, в которой должен был спать и есть в одиночестве, усталый, с такой болью на душе и в геле, что трудно описать.

Недолго пробыл там совсем один, когда отец зашёл навестить меня, и я испугался, что он продолжит и дальше наказывать меня. Но в этот раз кара совсем не была связана с физической болью. Отец сообщил, что я больше не буду выполнять свою обычную работу. Цирка тоже больше не увижу, так как уеду на юг ухаживать за множеством коров, лошадей и верблюдов, которых содержали в самом отдалённом имении. И прямо на следующий день я должен был приступать к новым обязанностям. Таковы оказались указания отца, и они причинили мне большую душевную боль. Ведь я шал, что эта работа очень долгая и тяжелая даже для мужчины, и совсем неинтересная.

На рассвете отец пришёл ко мне и велел вставать и идти за ним. Весь день мы ехать на лошадях, добравшись до цели нашего путешествия уже затемно. Здесь меня передали управляющему имением вместе с рассказом о моей проделке. Это было очень унизительно, так как мне предстояло в будущем выполнять его распоряжения под страхом дальнейшего отцовского наказания. При том, что управляющий ранее должен был добросовестно докладывать мне и выполнять мои указания, когда я объезжал с проверкой все имения и заезжал навестить его.

На следующий день отец уехал, после того как увидел, что я приступил к работе по выполнению моих новых и неприятных обязанностей. Они, скажу вам, сводились к присмотру за множеством животных и поиску пастбищ для них. Я должен был также следить, чтобы они не сбились с пути и их не сожрали дикие звери, что было вероятно. Вы, возможно, удивитесь, когда скажу, что всего под моей ответственностью было более 200 верблюдов, около 400 коров и более 300 лошадей. Должен сказать, не сразу, позже, когда научился управляться с этим делом, мне доверили такое стадо. Это, однако, не весь скот, содержавшийся в имении. Нет-нет! Столько животных было только под моей опекой. Примерно по стольку же имелось у других пастухов. Но то были взрослые мужчины, тогда как я являлся не более чем подростком.

Так я проводил лето, и со временем работа стала мне все больше нравиться. Единственными моими спутниками целыми днями были животные, и я старался сделать их своими друзьями, вместо того чтобы хлестать их, когда они упрямились и показывали норов. С лошадьми управлялся лучше всего, так как они были самыми умными из моих подопечных. Верблюды и коровы, как вы, несомненно, знаете, не такие смышленые, и не с такой готовностью выполняют команды, как лошади. Верблюды, к тому же, иногда сильно плюются. Но я всегда находил какой-нибудь способ заставить их понять, чего от них хочу, при этом мне хорошо помогала в работе моя свора собак, которые повсюду меня сопровождали. У меня их было шестеро, очень свирепых к чужим зверюг и преданных мне, потому что я их понимал и был добр. Ещё я научил собак многим забавным трюкам.

Всё это время, в первое лето, проведённое вдали от дома, я часто мыслями возвращался в цирк и его чудесную жизнь. Пытался исполнять трюки наездников, какие видел в тот незабываемый вечер, и очень неплохо преуспел после многих падений. Я стал совершенно свободно чувствовать себя на лошадиной спине, так, как другие на земле. Также постоянно забавлялся борьбой с самой большой своей собакой. Любовь к атлетическим занятиям не оставляла меня, и я тренировался в лазанье на очень высокие деревья, что в первую очередь, думал я. укрепляло мои руки и ноги. С макушек деревьев было видно, куда могло забрести любое из моих животных, а такое случалось очень часто. Тогда я либо спускался и скаты галопом за ними, либо посылал своих собак, чтобы пригнать их обратно.

Это была одна из вещей, которым я довольно легко научил их, так же. как и нападать разом на любого дикого зверя, который представлял опасность для стада. Им много раз приходилось делать это, иногда с риском для жизни. И тогда мне нужно было застрелить их врагов из винтовки, и, будучи хорошим стрелком, я никогда не промахивался. Сколько же медведей уложил таким образом!

Вскоре, однако, начиналась зима, и я гадал, что мне делать. Ибо в южной России, вы должны знать, мы не ходим в школу круглый год, а только в зимние месяцы, начиная с 15 ноября и заканчивая занятия 15 апреля. Но мне недолго пришлось теряться в догадках: вскоре для меня пришло указание от отца возвращаться в Саранск, чтобы там продолжить учиться. Письмо отца было очень дружелюбным, так как ему докладывали о моем хорошем поведении. А всем, кто работал в имении, было искренне жаль со мной расставаться. Итак, я вновь возвращался домой, радуясь этому, как никогда. Вы легко поймете, почему я испытывал такие чувства. Было действительно очень приятно снова быть с моей семьёй: ведь отец совсем простил меня.

Когда я был мальчишкой, в российских школах обучали детей не только тем вещам, которые изучают их сверстники в других странах. Подрастая, они получают техническое образование в ремёслах, которыми собираются заниматься после окончания школы, а это происходит, когда им исполняется восемнадцать лет. В большинстве случаев, должен сказать, всё решают родители, именно так было и со мной, поскольку не кто иной, как отец, выбрал для меня работу машиниста.

После возвращения у меня хватило смелости сказать, что мне эта работа никогда не будет нравиться. Отец оставался при своем мнении и, естественно, приходилось следовать его пожеланию. По я не мог заставить себя изображать какой-то интерес к этой работе, и потому не очень успешно занимался в подготовительном классе, что очень огорчало отца. Он, однако, не бил меня за это, просто ворчал без конца. На что я однажды сказал, что никогда не смогу учиться лучше, чем теперь, потому как сердце мое не лежит к занятиям. На что отец очень серьёзно спросил, а что же я на самом деле хочу. Не задумываясь, я выпалил, что хочу быть цирковым артистом.