По улице Зойка и Иван шли в некотором отдалении друг от друга, словно продолжая ссору, которая началась без слов. На «хазе», в доме основного поставщика краденого товара Квазимоды, куда они пришли, пьянка была в полном разгаре. За столом, уставленном бутылками с водкой, пивом, сидело трое мужчин и три женщины. Все были уже пьяны. Появление Зойки и Ивана вызвало у компании вялое оживление.

Зойка не очень охотно подсела к столу. В своей нарядной кофте, бордовой юбке-клеш, красивая, ухоженная, она казалась совершенно чуждой и грязному мату, которым сопровождалось каждое нормальное слово, сказанное в пьяном застолье, и потасканному виду женщин уже почти раздетых мужчинами, и тяжелой смеси запахов давно немытого человеческого тела, и замызганным, оборванным во многих местах обоям, которыми были оклеены стены комнаты, и грязным, захватанным тюлевым занавескам на окне… Зойка была похожа здесь на принцессу, случайно оказавшуюся на дне жизни. Видимо, она и сама ощущала чужеродность этой обстановки и постаралась поскорее опрокинуть барьер, отделявший ее от веселой компании. Полный граненый стакан водки, запитый фужером пива, с успехом помог Зойке и внешне, и внутренне вписаться в атмосферу. Через несколько минут нарядная кофта Зойки уже валялась комом на диване, куда ее посадили, тщательно выглаженная перед выходом из дома юбка-клеш была смята, а сама Зойка сидела на коленях у хозяина «хазы», где собиралась воровская малина.

Хозяин был красив: мощное телосложение, аспидночерные глаза… Зойка с удовольствием повизгивала, когда Гоша-осетин, так звали хозяина, со страстностью начинал тискать ее бедра. Иван молча пил водку рюмку за рюмкой. И, хотя почти не закусывал, почему-то не пьянел. Наверное, от злости. Ведь Зойка была для него не очередной марухой. Согласись она, Иван, не раздумывая, тут же женился бы на ней, даже ведая обо всех ее былых похождениях. Иван знал, что он безразличен Зойке, что она просто продается ему за деньги, но не мог отказаться от нее. В эти минуты он готов был убить свою неверную подругу, но стоило им только остаться наедине, как Иван нашел бы ей оправдание: была пьяна, и простил бы все.

Знал бы он, что у Гоши такая компания, ни за что не зашел бы к нему с Зойкой! А теперь отступать некуда — от Гоши не уйдешь сразу. Иван заглянул сюда на минуту, Гоша обещал показать партию нового товара, но сейчас о деле уже не могло идти и речи.

— Не переживай, мужик, — огрел Ивана по спине со всего маха рукой Тасо, сидевший рядом с Иваном, — не убудет, тебе тоже хватит.

Иван резко передернул плечами, как бы сбрасывая с себя эти слова и их смысл.

— Пошел ты к черту!

Взгляд Ивана с ненавистью вонзился в расплывшееся в пьяной немочи лицо Тасо — мелкого спекулянта с городского рынка.

— Но-но! — невнятно пробормотал Тасо и попытался встать. — Про чертей ни слова! — вдруг выкрикнул он и захохотал, начисто позабыв о своих агрессивных намерениях.

Остальные тоже захохотали. Смех этот словно вышиб из Ивана всю злость. А может, Иван уже сам опьянел до того, что море ему казалось по колено…

Ближе к вечеру дверь в комнату широко распахнулась, и на. пороге выросли две мужские фигуры. Пьяное застолье здесь уже давно угасло, участники его лежали на диване, на полу в самых неожиданных позах.

Один из вошедших длинно выругался, потянул косом воздух, пропитанный тяжелыми запахами, и скорчил гримасу отвращения.

— Так могут вонять только живые люди, — подытожил он свои осязательные впечатления. — Ну и скоты же!

Он включил свет и повернулся к своему спутнику — широкоплечему среднего роста мужчине с коротко подстриженными прямоугольными черными усами на смуглом, слегка побитом оспой лице.

— Будем приводить их в чувство, — весело ответил тот, окидывая комнату быстрым, прицельным взглядом.

— А это кто? — ткнул первый мужчина указательным пальцем в сторону Зойки.

Она лежала на диване. Пьяное лицо ее, измазанное стертой с губ помадой и обсыпанное точечками туши с ресниц, даже сейчас было достаточно привлекательным.

— Зойка-Чума — королева нашей малины. Приблудилась к нам вместе с «жучком» с толчка Иваном. Красивая, стерва, но совсем без тормозов.

— Ага, — неопределенно ответил Ягуар — это был он, и шагнул к столу.

— Давай, Жорж, и мы вдарим по стопешнику за их здоровье, — повел он рукой по комнате. — Только дай чистые стаканы.

Жорж подхватил со стола несколько стаканов, метнулся в прихожую. Павел сел на краешек дивана. Взгляд его невольно обратился к Зойке, особенно к той ее части, которую приоткрывала задравшаяся юбка. Но когда Жорж появился у стола, Павел уже демонстрировал свое полное безразличие к королеве малины.

Выпили по полному стакану водки, хорошо закусили, повторили еще по одному. Жорж попытался было разбудить Зойку, но не смог.

— Я выйду, ты не стесняйся. Сам знаю, как это бывает, — сказал он Ягуару.

— Выйди, — сквозь зубы процедил Павел.

И даже в этом одном слове, сказанном не очень внятно, предельно оголенно прозвучало плотское нетерпение Павла.

Жорж несколько минут постоял во дворе, перекурил. Неожиданная встреча с Купцом — под такой кличкой он знал Павла раньше, взволновала Жоржа. И то, что Купец запретил Жоржу называть себя этим именем, видимо, имело причины. Ну что же — хочет он быть Павлом, пусть будет Павлом. Зато теперь начнется настоящее дело. Купец не любит мелочиться, и у него неплохие планы.

Когда Жорж вернулся в комнату, Павел так же сидел у стола, только Зойка уже не валялась на диване, а тоже сидела, отвалившись на спинку дивана, еще осоловелая, но одетая, прибранная. Взгляд ее не отрывался от Ягуара.

— Скажешь им, — неопределенно мотнул головой Павел, обращаясь к Жоржу, — чтобы к этой марухе больше и пальцем никто не прикасался. Объясни им, что это значит.

— Хорошо. Давай еще трахнем. Ты здесь хозяин.

— И мне тоже, — невнятно бормотнула Зойка.

— Тебе пока хватит, — мягко сказал Ягуар.

— Ну и ладно, — легко согласилась она и сомкнула глаза, уже будучи не в силах бодрствовать.

— Это вся твоя кодла?

— Что ты? — открещиваясь от подобного предложения, махнул рукой Жорж. — Мелочь: спекулянт мелкий, «жучок» с толчка, шлюхи записные. Этот, — показал он пальцем на Ивана, лежавшего на полу рядом со стулом, Иван — «жучок» с толчка, этот, — кивок в сторону Тасо, — спекулянт с базара.

Третьего мужчину, ничком лежавшего под столом, Жорж представил, как Будзи — сутенера, ханыгу и забулдыгу, организатора всех попоек на малине.

— Ну, а хозяин хазы, я уже говорил тебе о нем — Гоша — мясник, — завершая свою дипломатическую миссию, усмехнулся Жорж. — Шалашовок, думаю, представлять не надо, у них все на виду: Любка, Венерка и Сонька. Самый серьезный здесь Гоша, остальные легкие, как пух, подунь и…

— Не скажи, раздумчиво уронил Павел, — не скажи. Каждого из них можно использовать в наших делах. Если бы я знал, что здесь такая компания, не пошел бы с тобой. Чуть не влипли, хорошо, что все они в лежку пьяные.

— Я тоже не знал, — виновато отозвался Жорж. — И чего они выдумали сегодня? Провернули, наверное, хорошее дело и решили повеселиться.

— Пошли отсюда, — поднялся Павел. — Эта хавира не подходит. Людная улица и центр рядом. Куда-нибудь поближе к окраине.

— Есть такая! — обрадовался Жорж, — верное намертво место. Бабка там — бывшая перекупщица, живет, чем поможем. Легавые давно уже забыли о ней. Подходит? — Жорж искательно заглянул в лицо Павлу.

— Надо посмотреть. Если эти знают о ней…

— Откуда? С бабкой дела не имеют. Что, я идиот, чтобы засвечиваться такой швали. Гоша, правда, знает, но это верняк.

— Ладно, — поднялся Павел. — Пошли к твоей бабке.

На улице Павел чуть надвинул на глаза свою летнюю шляпу. Одет он был в легкий светлосерый костюм, свежую кремового. цвета рубашку. Галстук и элегантные остроносые туфли темно-коричневого цвета довершали его туалет. Со стороны Павел очень даже походил на преуспевающего интеллигента, вполне осознающего свою значимость для общества. Походка его была твердой, осанка горделиво уверенной. Жорж в своей помятой рубашке и в брюках из распространенной тогда дешевой ткани и с авоськой в руках выглядел рядом с Павлом человеком случайным. Ягуар почувствовал это, когда поймал на себе изучающие взгляды парней, кучковавшихся на углу улиц Армянской и Камбилеевской. Конечно, глупо было появляться на Осетинской слободке в таком фраерском костюме да еще при шляпе. Опять Павла подвела его слабость к пижонству: он всегда любил пофорсить.