— Шеф, я дальше один, — прохрипел Лешка.

Булавин коротко кивнул и отошел в сторону. Карине не хотелось выпускать его руку, но делать нечего. На этом пути никакая поддержка не поможет. Он на секунду закрыл глаза, вдохнул полной грудью, как перед прыжком, и открыл дверь.

Один шаг безвозвратно отрезал прошлое от настоящего.

В палате было тихо. Все приборы отключены, лишь тусклая лампочка под потолком бросала скупой свет, да слабо горела над дверью запачканная краской табличка «Выход».

Здесь, в малюсенькой комнатушке без окон, между реанимацией и моргом, на жесткой металлической каталке лежала его любимая, самая дорогая во всем мире, женщина. Грязно-серая, застиранная простыня укрывала тело от пяток до макушки, но он непостижимым образом знал — это Рита. Чувствовать друг друга, знать мысли, ощущать эмоции — за семь лет они научились всему в совершенстве, как и мучить.

Не в силах больше держаться, молодой мужчина рухнул, как подкошенный, возле каталки на колени.

— Вот я и пришел, милая… — прошептали дрожащие губы.

Глаза немилостиво болели из-за непролитых слез, в ушах стоял вой. Кулаки от напряжения побелели, но он ничего не мог с собой поделать. Душу терзала такая боль, что тело утратило все ощущения, превратившись в сплошной комок страданий.

Рита нашла свой выход, он не сомневался. А что теперь делать ему?

Отчаяние, злость и обида сплелись воедино на холодном кафельном полу. Он бы взвыл, как животное, расцарапал бы когтями собственную грудь, освобождая от боли сердце, но не мог.

Только немой стон вырвался из открытого рта и крупная дрожь прокатилась по телу.

Как она могла?

Как посмела так поступить?

Эгоистка, гордая одинокая эгоистка! За какие грехи небо так прочно связало их, за какие заслуги даровало такую любовь? Как вынести сейчас все одному?

Лешка спрятал лицо в ладонях, не в силах больше смотреть на серую больничную простыню. Ей что живые, что мертвые — без разницы, одинаково укроет человеческое тело. А он больше никогда не ощутит в объятиях стройную гибкую фигурку любимой, не зароется носом в густые черные волосы, не вдохнет неповторимый аромат Своей женщины.

Минуту спустя сквозь пальцы хлынули соленые слезы.

Семь лет назад, в такой же май они впервые повстречались. Мужчина горько усмехнулся, вспоминая, как перед первым прыжком выкидывал Ладью из самолета. Она цеплялась за него отчаянно, как дикая кошка. Дралась, орала, перекрикивая гул двигателя, а на земле растаяла…

Вспоминал первый поцелуй тем же вечером, быстрый, смазанный. Уже потом, ночью, обессилив от жаркого секса, целоваться получалось искуснее, нежно, вкладывая всю душу в горячие прикосновения губами, языком… сердцами.

С другими получалось целоваться размеренно, неспешно, но только не с его Ладьей. Любая ласка заканчивалась пожаром, а короткий взгляд — нестерпимым возбуждением. Сколько раз Кузьмич заставал их с поличным в самых неожиданных местах.

Вместе в воздухе и на земле, вместе на пьедесталах и в мясорубке утомительных тренировок. Под напряжением, на адреналине…

Его горячая, безумная, неверная Рита, проклятие и дар. Может, если бы он не выкинул ее семь лет назад за борт самолета, не дал испробовать власть высоты, все сложилось бы иначе?

Пусть без нее, не зная этой сумасшедшей любви…

Леша со всей силы ударил кулаком о пол, но физическая боль не спасла. Поздно!

Он все потерял, глупо, бездумно упустил собственное счастье из рук. И сейчас не досмотрел.

Отвернуть простыню, чтобы в последний раз взглянуть на любимое лицо не хватало храбрости. Рита всегда была красавицей, даже короткая стрижка не смогла испортить ее женственность. Другие меркли рядом с ней, оставались безликими тенями, неспособными разжечь настоящие чувства.

Лешка не знал, сколько прошло времени, когда открылась дверь и в палату вошел высокий худощавый мужчина. Подняться или поприветствовать не получилось. Земное притяжение приклеило к полу, а язык онемел. Так и сидел, прижавшись спиной к металлической каталке, ощущая на себе пронизывающий взгляд из-под прозрачных очков.

«Законный муж возлюбленной» — он узнал бы его из миллиона, несмотря на колоссальные перемены и раннюю седину.

— Вон отсюда! — спокойно и ровно приказал вошедший.

Лешка не слушал. Он столько раз за последние семь лет уходил вон, что разучился понимать это слово.

Мужчина готов был броситься на него и увести силой. Булавин появился вовремя, как черт из табакерки. И минуты не прошло, когда палата вновь закрылась, оставляя возлюбленных наедине.

Глебу чуть ли не силой пришлось вытаскивать незнакомца за дверь. По одному лишь ненавидящему взгляду, брошенному на Ферзя, он понял, с кем имеет дело.

— Отпустите меня! — прорычал тот.

— Прошу прощения, — замялся Булавин. Абсурдно просить мужа о подобном, но для Лешки большего он сделать не мог. — Я вас очень прошу. Дайте ему еще несколько минут.

— Он не имеет никакого права! Этот ублюдок и без того отравил всю нашу жизнь, — захлебываясь накопившимся гневом, мужчина на секунду замолчал. — Знаете ли вы, что такое терять самого дорогого человека? Я не об аварии… Я о жизни, когда день изо дня приходится наблюдать за гибелью, когда от отчаяния хочется сдохнуть, но нельзя.

Булавин молчал. В звенящей тишине слышал только стук своего сердца и тяжелое дыхание стоящего перед ним человека. Собственные страхи стали подниматься из подсознания, пугать жуткими картинками безысходности и одиночества.

— Я любил ее больше всех на свете, — неожиданно еле слышно продолжил мужчина. — Но счастливой сделать не мог… Она была маленьким испорченным ребенком, прожженным насквозь вашей стихией. Думаете, мне было легко? Ждать, прощать, успокаивать — это несложно, но вот видеть агонию… Все эти годы я ждал, что когда-нибудь она не вернется, останется с ним, наконец, будет счастлива, но нет… И вот сейчас… Сейчас она больше не вернется.

За стеклами прозрачных очков показались слезы. Мужчина не выдержал и, махнув рукой, двинулся в сторону выхода. Длинные ноги заплетались, цеплялись за неровный пол.

— Через полчаса чтобы вас здесь не было. Всех! — не поворачиваясь, кинул он и скрылся за поворотом.

Глеб без сил опустился на жесткую кушетку рядом с Кариной, снова подхватил ее босые ноги в свои ладони и замер. Прошло два часа, как они приехали. Врачи, санитары постоянно порывались в палату, чтобы увезти тело, и лишь они вдвоем, как сторожевые псы, никого не пускали. Взятками и уговорами выкупали для Лешки последние минуты наедине с погибшей.

Глеб не сразу обратил внимание на голые ступни девушки, а она от волнения и сама забыла. Сидела тихонько, как мышка, прятала замерзшие пятки под лавку. Если бы не удивленный взгляд одного из врачей, Булавин бы и не заметил, а так… Чуть не задохнулся от удивления, когда взгляд остановился на аккуратных маленьких пальчиках.

Карина даже пискнуть не успела, горячие ладони без спроса подхватили ее ноги, положили к себе на колени и стали настойчиво растирать, возвращая тепло.

Не обращая внимания на прозрачные слезы в глазах девушки и попытки вырваться, Глеб упрямо гладил ступни, согревал своим жаром.

— Отпусти меня, — не выдержав собственных эмоций, жалобно попросила Карина.

— А ты уедешь домой?

Он уже не первый раз пытался уговорить ее не мучить себя, поехать к родителям. Дважды даже вызывал такси, но все бесполезно. Упрямая девчонка не сдавалась.

— Иди ты, знаешь куда, со всеми своими предложениями!

— Карина, Рите уже не помочь, а с нами все будет хорошо, — он напряженно всматривался в зеленые глаза, пытаясь понять. — Беги, золотко! Я прослежу за Алексеем.

— Это ты у нас большой специалист по побегам, а я остаюсь! — непреклонно заявила девушка.

Вместо благодарности, Булавин аккуратно сжал изящные маленькие ступни. Сколько б он отдал за такие слова пять лет назад…

В груди, зачарованно переворачивалась неповоротливая зачерствевшая душа, отзывалась приятной ноющей болью на сердце.