– Ну ладно, ладно, уговорила. Я возьму саронг у «Маркса и Спенсера».
И вот я, счастливая, вернулась домой со своим саронгом, а девочки восторженно притащили пакеты с множеством самых разных туалетов, которые выглядели просто кукольными. Весь вечер мы устраивали показ мод: дочери демонстрировали мне свои невесомые наряды, а я прохаживалась в саронге с застывшей улыбкой, от которой у меня уже начинало болеть лицо. Это происходило вовсе не потому, что я много думала о Джеймсе. Все дело было в том, что я изо всех сил старалась не думать о нем.
– Может, он еще вернется. Ему просто надо переступить через это, – сказала Бев, когда пришла домой с работы и заметила выражение моего лица.
– Меня он совершенно не интересует. – Я попыталась спрятать голову в песок.
– Не ври мне.
– Да нет, проблема-то не в этом. Мне не следовало врать ему. Я постоянно делаю это. Раньше я никогда не врала, а теперь просто не могу остановиться.
– Не накручивай себя, Элли. Нет никакой катастрофы в том, что ты старше, чем он думал. Или в том, что здоровье у тебя хуже, чем он думал!
– Очень смешно.
Собственно, я вообще не больна. Это опять ложь.
– На самом деле я не больна, – сказала я, желая покончить с ложью раз и навсегда, пока она не натворила новых бед. – Я пошла к врачу за справкой только потому, что мне пришлось прогулять несколько рабочих дней.
– Врачи не идиоты, – резко заявила Бев.
– Но мне попалась идиотка.
– Нет. Тебе просто не понравилось то, что она сказала. Если хочешь знать мое мнение, Элли, это чертовски здорово, что ты пошла к врачу, иначе кто знает, сколько времени этого никто бы не замечал.
– Чего? Симуляции? Вранья?
– Стресса! Ты даже не понимаешь, что мучаешься от него.
– Да нет у меня стресса. Я пытаюсь объяснить, вовсе это не…
– Видишь, ты до сих пор отказываешься принять очевидное!
Я сдалась. Люди просто не желают верить мне, когда я говорю правду.
Вечером у нас был ужин в честь дня рождения, только для нас четверых, с колбасными рулетиками, пиццей, нарезанной на кусочки смешной формы, бисквитом с вином и взбитыми сливками и двойным шоколадным тортом. Я отщипывала кусочки сыра и сельдерея и ужасно жалела себя.
– Это глупо, – сказала наконец Виктория, поставив передо мной большой кусок торта и сунув мне в руку вилку. – Это твой день рождения, а ты издеваешься над собой и над всеми окружающими. Съешь что-нибудь, мать, ради бога, а о диете подумаешь завтра, раз уж тебе так хочется.
Ненавижу, когда они называют меня «мать». Звучит очень сердито.
– Простите, – тихонько сказала я и взялась за вилку.
– Если, конечно, ты не из-за мужчины страдаешь, – добавила дочь еще более сердито.
– Не говори глупостей! – огрызнулась я.
А я и не страдала.
Правда, не страдала, что бы вы там ни думали. Я отлично знала, что долго эта история с Джеймсом не продлится. Я только жалела, что она закончилась вот так, когда я к этому совершенно не готова и прошло еще так мало дней. И так мало ночей. Совсем не по-дружески. В атмосфере всеобщего порицания. Пока я все еще хочу его. Я знала, что когда-нибудь буду со смехом вспоминать выражение его лица, когда он увидел шарики с цифрой «50», и то, как он повернулся на каблуках и убежал при упоминании о моем стрессе. Надо только дожить до этого «когда-нибудь», вот и всё.
Я сунула в рот большой кусок торта, полюбовалась удовлетворенной улыбкой Виктории и чуть не выплюнула весь торт обратно, когда зазвонил телефон.
– Ну вот, пожалуйста, – подмигнула Беверли. – Он хочет сказать, что сейчас зайдет!
– Здравствуй, Элисон, дорогая! – Это был голос моей матери с Майорки. – Звоню поздравить тебя с пятидесятилетием!
– Мам! – закричала я, брызгая на трубку шоколадом. – Мы пытались найти тебя! Что это за ерунда? Насчет того, чтобы остаться там?
– Это не ерунда, – твердо сказала мать. Я так и видела, как окаменело ее лицо. – Мы собираемся заняться бизнесом. Мы покупаем маленький бар на главной площади у самого моря!
– Не может быть! Ради бога, мамочка, скажи, что ты еще ничего не подписала…
– Нет, мы всё подписали! Мы приедем домой в конце месяца, на пару недель, чтобы утрясти все наши дела в Англии, упаковать вещи…
– Мама!
– …а бар мы переоборудуем и оформим в стиле кокни.
– Мама!
– И будем готовы открыться в следующем месяце. Захватим пик сезона. Мы сняли жилье рядом с…
– Мама, послушай меня!!!
Молчание. Я слышала собственное тяжелое дыхание в телефонной трубке. Вдох, выдох, вдох, выдох. Успокойся, успокойся.
– Незачем так кричать, – обиженно сказала мама.
– Я не могу поверить, что ты это сделала, – простонала я. Вдох, выдох, вдох, выдох. – Ты же ничего не знаешь о пабах…
– Мы всё прекрасно знаем. У Теда был паб. «Белый олень», в Тоттенхэме. Знаешь, где автобусное кольцо, за магазином Вулворта…
– Но это совсем не то же самое, что этот чертов бар в стиле кокни на Майорке! – Дыши. Вдох – раз, два, три, выдох – раз, два, три. Постараться успокоиться…
– Что она говорит? – прошипела Бев через всю комнату.
– Они открываются в следующем месяце, – сказала я, передавая ей трубку. – Сама с ней поговори.
– Мам? – Беверли старалась, чтобы ее голос звучал радостно и ободряюще. – Как дела? Нашли подходящее заведение, да? – Не очень хорошая мысль – снисходительно разговаривать с нашей мамой. Даже до меня донесся негодующий рокот, а бедной Беверли пришлось отодвинуть трубку подальше от уха. – Ну конечно, мы все желаем тебе добра, мам. Да нет, ничего мы не отвергаем. Мы просто озабочены. Но ты же должна понимать, что мы волнуемся… Да, я знаю, что за тобой отлично может присмотреть Тед, но мы же его почти не знаем, правда, мам? Нет, я уверена, что он прекрасный человек… Да, думаю, он действительно заботится о тебе гораздо больше, чем я… О, ради бога! – Бев швырнула трубку назад мне; лицо у нее было красное, руки дрожали. – Мне нужно выпить!
Я сделала еще несколько вдохов и выдохов с трубкой в руках, прежде чем продолжить.
– Ты, – медленно проговорила я матери, – не совсем здорова.
– Здесь я чувствую себя гораздо лучше. Солнце. Это мне очень полезно. Я помолодела на двадцать лет.
Помолодела на двадцать лет. Черт, это ведь немало, правда? И, если говорить честно, голос у нее стал совсем другой. Оживленный, возбужденный. У нее снова появился интерес к жизни, она снова строит планы. Надежда. Вот что требуется всем нам, без исключения. Нам нужно просыпаться по утрам и думать: «Сегодня будет отличный день. Он может быть захватывающим, он может быть интересным!» – даже если на самом деле день получается скучным и нудным. Даже если все до единого дни нашей жизни до сих пор были скучными и нудными, нам необходимо верить, что, может быть, завтра нас ждет нечто совершенно другое. Потому что, если это не так, то какой во всем этом смысл? Можно с тем же успехом весь день оставаться в постели.
Как знать, вдруг до сих пор моя мать чувствовала себя так, словно все время проводит в постели? А зачем ей было вставать, если хорошенько подумать? Ей все надоело, она скучала и жаловалась. Каждый день она находила какую-нибудь новую проблему, очередную болезнь или недомогание. Нечто такое, на что можно посетовать, что может осложнить жизнь еще кому-нибудь. А теперь она наслаждается солнечным светом с мужчиной, который любит ее, и, конечно, она чувствует себя на двадцать лет моложе. Да что со мной такое? Неужели это просто зависть?
– Прости меня, мамочка, – сказала я совсем тихо.
– Простить? За что? – спросила она, явно удивленная.
Внезапно во мне возникло удивительно теплое чувство к ней. Это произошло чуть ли не первый раз в жизни.
– Прости, что я была… да, немного негативно настроена. Если ты посоветуешься с хорошим юристом… да, я уверена, что Тед знает, что делает, но… да, и совет финансиста тоже… Нет, я в этом не сомневаюсь; судя по тому, что ты говоришь, он просто супермен… ну, я надеюсь, у вас все пойдет удачно. И Беверли тоже. Да, она кивает мне через комнату, она тоже на это надеется. – Беверли приветственно подняла бокал с вином с совершенно безмятежным видом. – И девочки тоже здесь, мам! Виктория и Люси – они обе надеются, что все будет хорошо! Ладно, слушай, этот разговор будет стоить тебе кучу денег, так что… Да, у меня чудесный день рождения, спасибо. И… мы желаем тебе удачи. Что бы ни случилось.
