– Я его бросила, – продолжила дочь, весело склонив голову на плечо.

Хорошо. Он это заслужил, свинья, клоп несчастный, мерзкий прыщ на попе человечества…

– Из-за Риса.

– Из-за Риса?

Секундочку, я немного выпала из обоймы. Пропустила пару страниц. Откуда взялся Рис?

– Кто такой Рис? – спросила я и поглядела на Люси в поисках поддержки.

Она возвела глаза к небу, явно зная, что последует за моим вопросом.

– Он великолепен! – просуфлировала Люси, изображая свою сестру, с обожанием взирающую на Риса.

– Он великолепен! – сентиментально вздохнула Виктория.

– Думаю, я люблю его! – продолжила Люси, засовывая два пальца в рот и притворяясь, что ее тошнит.

– Думаю, я люблю его, – счастливо улыбнулась Виктория без малейших признаков тошноты.

– А-а. Ну хорошо. Это чудесно, – сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало восхищение – немного больше восхищения, чем в прошлый раз, по поводу Даррена, а до него – из-за Адама, появившегося вскоре после Натана, который заменил на посту номер один Бена и Лайама.

– Рис точно мой суженый, – мечтательно проговорила Виктория.

– Она опять читала «Журнал для невест», – наябедничала Люси.

– Прелестно, – пробормотала я.

На самом деле я не слишком беспокоилась. Даже если Виктория назначит дату свадьбы, к этому моменту Риса наверняка заменит кто-нибудь, более подходящий на роль единственного и неповторимого.

– Ты поняла насчет папы, как только познакомилась с ним? – спросила Люси, когда мы примеряли брюки в «Нью гланс».

– Что именно?

– Ну, что он… ты понимаешь… суженый.

– Как Рис, – пояснила Виктория с мечтательной улыбкой.

Я присела на маленький стульчик в примерочной, так и не натянув до конца штаны цвета хаки в милитари-стиле.

– Не знаю, о чем я тогда думала, – сказала я, внезапно почувствовав себя усталой и измученной и вспомнив о том ужасе, который я испытала предыдущим вечером, когда поняла, что никогда в жизни не была влюблена в него. Но я же не могла сказать об этом девочкам. – Мы познакомились, когда были еще детьми, помните?

– Да-а. Любовь с детства, – радостно сказала Люси.

«Любовь-морковь, – сказал гадкий голосок у меня в голове. – Ты гуляла с ним только потому, что никто другой тебе особо не нравился. Ты вышла за него замуж только потому, что все этого ждали. Ты оставалась с ним только потому, что это было безопасно, надежно, нормально и удобно…»

– У тебя никогда не было сомнений, мам? – настаивала Виктория. – Неужели тебе никогда не нравился никто другой? Неужели ты никогда не смотрела на другого мужчину и не думала: «Бог мой, я бы не возражала, если бы он…»

– Нет, – отрезала я, глядя в пол, на свои голые ноги, торчащие из слишком тесных военных штанов, как сосиски, которые вылезли из шкурки. – Нет, по большому счету никогда. Никогда я ни на кого не смотрела.

«Нет, но если бы ты все-таки посмотрела? – снова влез гадкий голосок с обескураживающей решительностью. – Если бы посмотрела на кого-нибудь другого, на кого-нибудь, похожего на Джеймса, а? Что тогда? Если бы ты встретила кого-нибудь с такими глазами, с такой улыбкой, с такой манерой разговаривать, что сразу хочется есть у него с рук и чуть ли не срывать с себя одежды, как только он к тебе прикоснется? Хочешь сказать, ты хранила бы верность старому доброму Полу? Ты бы проигнорировала этот гормональный вихрь, стала бы искать другой путь и думать о своем браке… о своем прекрасном, надежном, стабильном… скучном браке? Ответь мне на этот вопрос сейчас, если сможешь, если осмелишься, когда ты еще ощущаешь тепло Джеймса, и скажи: неужели ты до сих пор так и не поняла, что произошло между Полом и Линнетт?»

Я вскочила со стула и чуть не упала, торопясь вытащить ноги из штанин.

Я думаю, гадким голоскам, которые начинают звучать в головах у людей, лучше всего велеть заткнуться.

– Ничего не подходит, – сказала я девочкам, когда перемерила уже чуть ли не все штаны в Труро. – Что же это делается? Может, размеры изменились?

Повисло неловкое молчание. Люси сжимала свой пакет с множеством крошечных летних топиков пастельных тонов и что-то тихонько мурлыкала себе под нос. Виктория притворялась, что рассматривает обувь в витрине.

– Что? – потребовала я ответа у собственного отражения в витрине.

Я смотрела, как отражение Виктории повернулось к моему, поглядело на него, словно взвешивая, не сказать ли что-нибудь, а потом снова отвернулось к обуви. В этот момент я поняла ужасную истину. Не было смысла скрывать и притворяться. Ничего хорошего в том, что все так добры ко мне в день моего рождения, моего пятидесятого дня рождения, моего полувекового юбилея. Факты говорили сами за себя. Зеркало никогда не лжет.

– Я растолстела, да?

– Ну, может быть, чуть-чуть, – признала Виктория.

– Не так уж сильно, – добавила Люси.

Я была огромна. Я была настоящей великаншей, гигантской женщиной со свисающим отовсюду жиром. Мои руки и ноги весили столько, что я едва могла поднять их. Лицо расплылось во всех направлениях. Шея была дряблой, живот отвис, а зад колыхался, словно два гигантских куска желе. Как я могла не заметить этого раньше? О, какой позор! Как я могла лечь в постель с самым восхитительным человеком вселенной; как он мог вынести вид этой отвратительной плоти? Как он мог дотрагиваться до меня? Кто же он после этого? Извращенец? Фетишист, обожающий жир?

– Я сажусь на диету! – заорала я, доставив огромное удовольствие группе проходивших мимо подростков.

Я была на грани истерики. Но можно ли меня винить? Это просто нечестно. Все на свете, все, кто страдает от стресса, связанного с переутомлением на работе, теряют вес, разве не так? Они становятся худыми, тощими, вянут, сохнут и тают. Люди суетятся вокруг них, умоляя выпить хотя бы чашечку укрепляющего бульона и – пожалуйста, ну пожалуйста – попробовать вкусную рыбку на пару и шпинат. Они лежат на кровати, слабые и неподвижные, пытаясь сохранить силы и калории, необходимые им для борьбы за свое тело и душу. И можете поспорить на что угодно, они нипочем не станут бегать по ночам за печеньем и орешками. Они не ходят в шикарные рестораны с роскошными мужчинами и не заедают эти четырежды проклятые обеды шоколадными трюфелями в бумажных конвертиках, они просто не в состоянии выпить бутылку риохи под главное блюдо, а потом опрокинуть еще пару рюмочек коньяку под десерт. Это в который раз доказывает, что жизнь невероятно жестока. Стараешься быть веселой, стараешься держаться ради всех окружающих, несмотря ни на что, а жизнь готова нанести удар с любой стороны (включая Майорку). Не сдаешься и не хандришь. Не утопаешь в жалости к себе. Живешь своей жизнью и пытаешься получать от нее удовольствие. И что происходит? Становишься невероятно толстой.

Толстой и пятидесятилетней.

Толстой и пятидесятилетней, черт побери.

– Да! – крикнула я вслед удаляющейся группе подростков. – Я сажусь на диету. Сейчас же! Немедленно!

– Попробуй померить что-нибудь другое, мам, – умиротворяюще сказала Виктория, взяв меня за руку.

– Да, пошли, зайдем в другой магазин. А то в некоторых местах размеры такие крошечные, что в них никто не может влезть! – храбро вставила Люси.

Люси, с ее пакетом топиков сорок второго размера.

И девочки потащили меня в отдел для полных.

Если говорить честно, я примерила несколько очень милых вещичек в этом отделе. Но я просто не могла смириться с этим. Я примерила их очень быстро и так же быстро сняла, в ужасе от того, что кто-то из моих лондонских знакомых может случайно увидеть, как я захожу в примерочную отдела для полных в Труро. На самом деле мне вовсе не нужно было их примерять, потому что я собиралась сесть на диету сегодня же вечером, так что не стоило зря тратить деньги на вещи такого гигантского размера.

– Примерь саронг, мам, – осенила Викторию светлая мысль.

– Зачем? – подозрительно спросила я.

– А они безразмерные. Все одинаковые. Ты влезешь в любой. Нынешним летом это страшно модно. А когда сбросишь вес, он все равно будет тебе как раз.