Когда Сэверенс был здесь в прошлый раз, комнаты представ­ляли собой лишь сплошные бетонные стены. Теперь — не считая того, что окна являлись на деле плоскими телеэкранами, — он ни за что не сказал бы, что находится в пятнадцати метрах под землей.

— Почти как наш новый домишко в Беверли-Хиллз, — отме­тил он, проводя пальцами по стене. — Хайди здесь понравится.

Он обернулся к официанту, сиявшему от предоставленной ему чести находиться в одной комнате с лидером движения, попросил чашечку кофе и устроился в одном из кресел своего кабинета. Плоский экран за его спиной показывал разбивающи­еся о скалы морские волны. Живая трансляция велась с камер, установленных неподалеку от входа в комплекс.

Дженнер расслабился на шикарном диване, а Ковач так и остался стоять, не смея пошевелиться.

— Присядь, Зелимир.

Серб сел на стул, но ничуть не расслабился.

— Знаешь выражение: «Держи друзей близко, а врагов — еще ближе»? — спросил Сэверенс, ожидая, пока ему нальют кофе. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Наши опаснейшие вра­ги — вовсе не те, кто высмеивает наши верования, даже не пыта­ясь понять их. Люди веровавшие, но потерявшие веру — вот кого следует опасаться. Они посвящены в тайны, которыми мы бы никогда не поделились с другими людьми. Мы с Лайделлом Ку­пером много говорили об этом.

При упоминании основателя респонсивистского движения Ковач кивнул и покосился на Дженнера, как бы говоря, что тот не заслуживает находиться в комнате, где произносится это имя. Доктор в ответ взглянул на него с доброй, едва ли не отеческой улыбкой.

— Мы решили создать эксперта, знающего реснонсивизм вдоль и поперек, человека, к которому семьи обращались бы за помощью ради своих утерянных близких. Или он мог бы сближаться с беднягами-одиночками, чтобы направить их мыс­ли в правильное русло. Затем докладывал бы обо всем нам, и мы предпринимали бы необходимые меры.

На лице Ковача впервые проблеснуло уважение.

— А ведь я и не знал.

— Это еще не самое интересное, — продолжал Сэверенс. — Такую работу мы могли доверить только одному человеку.

— Кому же? — не выдержал Ковач.

— Мне, конечно же, — ответил ему Дженнер. — Правда, спу­стя двадцать лет из-за всех этих пластических операций и кон­тактных линз вы не узнаёте меня.

Ковач повнимательней пригляделся к доктору, стараясь рас­познать знакомые черты под маскировкой.

— Но я не…

Он затих.

— Я Лайделл Купер, мистер Ковач.

— Но вы же мертвы! — ляпнул серб.

— Вам ли не знать, что никого нельзя считать мертвым, пока не найдено тело. Я всю жизнь ходил под парусом и знавал по­годку похуже, чем шторм, в котором я якобы погиб.

— Ничего не понимаю…

Вмешался Сэверенс:

— Лайделл положил начало респонсивизму, обозначив в сво­их работах наши основные принципы, суть наших убеждений.

— Но из меня никудышный организатор, — признал Ку­пер. — В этом Том с моей дочкой Хайди меня превзошли. Тер­петь не могу публичных выступлений, совещаний и этих скуч­ных повседневных мелочей. Предоставив им возможность рас­тить наше движение, я выбрал несколько другую роль — роль защитника. Выдавая себя за самого знаменитого противника респонсивизма, я безнаказанно наблюдал за всеми, кто мог при­чинить нам вред.

Ковач наконец обрел дар речи:

— А как же все те люди, которых вы восстановили против нас? Которых депрограммировали?

— Они бы и без того вырвались, — беззаботно пояснил док­тор Купер. — Моей задачей было свести «на нет» их критику в нашу сторону. Они нас, так скажем, покинули, но рассказать о нас общественности ничего толком не смогли.

— А случай в Риме?

— Да, это было рискованно, — кивнул Купер. — Откуда нам было знать, что отец Кайла Хэнли может нанять команду спасе­ния? Я тут же позвонил Тому, как только узнал, что они собира­ются депрограммировать его в Риме, чтобы вы могли подгото­виться, а позже передал название отеля и номер комнаты, чтобы вы забрали его обратно. Мы не знали, что известно мальчику и что он рассказал отцу.

— Кстати, как там дела? Есть успехи? — поинтересовался Том.

Ковач виновато опустил глаза. Он не знал, как сказать о сво­ей неудаче Сэверенсу, не говоря уж о присутствии самого док­тора Лайделла Купера, человека, благодаря которому его жизнь обрела смысл.

— Зелимир?

— Он сбежал, мистер Сэверенс. Не знаю как, но он выбрался из клетки и поднялся на поверхность, убив механика и покале­чив еще двух.

— Он все еще на острове?

Прошлой ночью он угнал вездеход. Была дикая буря, ви­димость не дальше пары метров. Должно быть, он не заметил утеса. Сегодня утром поисковая группа обнаружила прибитую приливом машину. Следов тела не нашли.

— Никто не мертв, пока не найдены останки, — напомнил Лайделл.

— Сэр, при всем моем глубочайшем к вам уважении, — начал Ковач, — очень сомневаюсь, что Хэнли пережил грозу. Он был в ужасном состоянии, и вряд ли ему удалось остаться в живых ночью в столь кошмарных условиях.

Он умолчал о найденном им биоэлектрическом передатчике и о возможных последствиях этой находки. Не хотелось сеять ненужные сомнения. Поисковые группы неустанно прочесыва­ли личный остров респонсивистов и незамедлительно доложат ему, как только беглеца схватят. Ковач выбьет из Хэнли нужную информацию и избавится от него прежде, чем пострадает его репутация. И все же он добавил:

— Конечно же, поиски не прекращаются ни на секунду.

— Это правильно.

Ковач повернулся к Куперу:

— Сэр, позвольте выразить свою благодарность за возмож­ность работать на вас. Ваше учение в корне изменило мою жизнь. Для меня было бы огромной честью пожать вам руку.

— Благодарю, Зелимир, но, увы, не могу. Несмотря на мою моложавость, мне идет восемьдесят третий год. Занимаясь ис­следованиями в области генетики, я разработал лекарство от от­торжения, созданное для моей ДНК, и таким образом получил повое сердце, легкие, почки и глаза, а благодаря косметическим операциям я выгляжу младше своих лет. У меня искусственные бедра, колени и позвоночные диски. Я придерживаюсь сбалан­сированной диеты, пью по праздникам, не курю. Казалось бы, живи лет до ста двадцати да наслаждайся жизнью. — Он под­нял руки в перчатках. — Да вот только у меня наследственный артрит, и с его пагубным воздействием я совладать не в силах. Как бы я хотел сейчас пожать вам руку в знак признательно­сти за теплые слова и верную службу, но просто не могу этого сделать.

— Я все понимаю.

Ковач не замечал иронии в том, как человек, так рьяно стре­мившийся сократить население Земли, продолжал искусствен­но увеличивать продолжительность собственной жизни.

— Ах да, и не стоит беспокоиться, — добавил Купер, — вряд ли Кайл Хэнли много успел выведать за время пребывания в Греции. И даже если его папаше удастся оповестить обо всем власти, среагировать они в любом случае не успеют. Допрос отца был приятной мелочью — так, для виду. Не переживайте.

— Есть, сэр, — машинально ответил Ковач.

— Ближе к делу, — вмешался Сэверенс, — необходимо уско­рить темпы.

— Из-за побега Кайла?

— Отчасти. А также э-э… самоубийства Гила Мартелла. С местными властями в Греции проблем не возникло, но вот правительство Афин начало проявлять интерес к нашим делам. Мы с Лайделлом решили, что учеников надо отправлять сей­час же. Им больше нечему учиться, так чего же ждать? Конечно, пришлось раскошелиться, чтобы так срочно закупить билеты. — Он продолжил с кривой усмешкой: — Ведь мы-то можем себе это позволить.

— И вы вышлете все пятьдесят групп?

— Именно. Сорок девять, если быть точным. Одна из групп уже на «Золотых небесах» для последней проверки работы пере­датчика. Пятьдесят групп, пятьдесят лайнеров. Потребуется дня три-четыре, чтобы расставить всех по местам. Некоторые кораб­ли здесь, в море, другие — на другом конце света. Наши люди разнесут вирус, разработанный Лайделлом и изготовленный на Филиппинах. Когда мы сможем начать проверку?

Ковач на секунду задумался.