По телевизору передавали новости. Варяг, прислушиваясь краем уха, уже собирался выйти из дома, как вдруг замер и быстро вернулся в комнату.

– ...крушение самолета над Атлантикой, – сообщала молоденькая дикторша. – «Боинг-747» авиакомпании «Эр Франс», отправлявшийся рейсом до Парижа, по неизвестной причине упал в труднодоступных северных районах Канады. Среди пассажиров находились российские граждане, один из них известный российский ученый Егор Сергеевич Нестеренко. Человек с мировым именем, крупный специалист в области международной экономики...

Дикторша еще что-то говорила, но Варяг уже не слышал. Он стоял, окаменев, перед экраном телевизора, тупо уставившись взором в одну точку. Известие о гибели Нестеренко как громом поразило Владислава. Оно было равносильно его собственной смерти. Варяг остолбенел. Он ни о чем не мог думать. Его просто не было, он сам тихо умирал.

«Этого не может быть. Этого не может быть», – машинально повторял он про себя.

Очнувшись, он ощутил полную опустошенность. Чувство опасности притупилось в нем, и он вышел на улицу безо всяких мер предосторожности. Несколько кварталов прошел, ничего вокруг не замечая. Голова горела как в огне, руки были сжаты в кулаки так, что костяшки побелели. Наконец он опомнился: кровь тяжелым молотом стучала в голове. Владислав остановился. Боль начинала превращаться в ярость и страшную, глухую, закипающую ненависть. Но Варяг запретил этой боли управлять своим разумом. Он сам сознательно стал превращаться в орудие мести, идеальную машину для убийства. Мысли его снова стали четкими и быстрыми.

Все, что проносилось в его голове, с этой минуты подвергалось тщательному анализу. Мысли о погибшем Егоре Сергеевиче, о Вике, об Ангеле, о Сивом, об исчезновении Светланы и Олежки, о судьбе «дочери – сейчас неконструктивны, они мешают ему действовать. Следовательно, надо запретить этим мыслям посещать его вообще. До поры до времени. Потом. Все потом. Будет время...

Варяг шел по улице, не обращая внимания на редких прохожих, и сосредоточенно думал:

«Самолетом до Питера не добраться – нет с собой никаких документов, а без паспорта билет не продадут... Поезд сейчас – то же самое. Можно, конечно, купить билет и без документов, дать сверху, но в поезде наверняка будут проверять. Те, кто организовал эту заваруху в квартире Вики, в два счета могут догадаться о том, что если я остался жив, то могу рвануть в Питер...

Можно добираться на попутках. Но из Москвы без проблем можно добраться только до первого поста ГАИ – все машины наверняка продолжают шмонать со вчерашнего дня... Нет никаких сомнений – действия ментов и питерских каким-то образом пересекаются. Каким?.. Где та точка, в которой пересеклись интересы воров и их заклятых врагов – легавых?! Каким боком здесь замешан Шрам? А Пузырь? Может, Пузырь руку приложил?, Эх, бляха-муха, знать бы...»

Варяг выругался вслух. Ссученным ворам предусмотрен только один вид наказания – смерть. Кара их всегда ждет жестокая. Хотя делать это можно только по решению сходняка. Ждать сходняка Варяг, конечно, не намеревался. Он сам отныне – закон. У него с этими выблядками свои счеты, и убить их он должен своими руками. Невольно перед мысленным взором пронеслись лица Ангела, его жены, Вики... Он изо всех сил заскрежетал зубами, гоня от себя эту боль и муку. Шедшая рядом с ним по тротуару старушка с пустыми бутылками в авоське, увидев перекошенное лицо незнакомого мужчины и услышав зубовный скрежет и стон, с ужасом шарахнулась от него, как от привидения, чуть ли не перекрестившись.

– Не бойся, мать. Извини. У меня беда. Но я все устрою. Тебе не будет стыдно за меня. Поверь моему слову, – пробормотал Владислав и поднял руку, останавливая проезжающее мимо такси. – К Ленинградскому вокзалу, – сказал он толстому дядьке-таксисту, с сумрачным видом сидевшему за рулем.

– Тридцатник, – равнодушно пожал плечами тот, и хотя это был чистый грабеж – от Викиного дома до трех вокзалов не больше пяти минут езды, – Варяг кивнул и сел на заднее сиденье.

«Конечно, только электричка, – подумал он, разглядывая в зеркальце мясистый, цвета сливы, нос шофера. – Причем зигзагами. – Сначала до Твери, оттуда автобусом или машиной – до Осташкова, потом – до Бологого. В электричках и автобусах меня поймать труднее. Там я – один из тысячи».

Вокзал кишел ментами. По двое-трое они бродили по залам, стояли возле входа и касс дальнего следования. Может быть, это было вполне обычным для праздничного дня, может – что-нибудь другое и вовсе необязательно, что все они охотятся именно за Варягом. Но береженого бог бережет, и не стоит проверять, испытывая судьбу. Подняв воротник куртки, он шмыгнул к пригородным кассам и взял билет до Твери. Электричка отходила через несколько минут. Смешавшись с многочисленной толпой пассажиров, он быстро вышел на платформу.

Пассажиров было великое множество. В вагоне было полно детей, у которых начались каникулы. Варяг порадовался. В толпе он чувствовал себя в безопасности.

– Садитесь, – какая-то женщина, сочувствующе посмотрев на лицо Варяга, взяла сынишку на руки и подвинулась, освобождая место возле окна.

Поблагодарив ее, Варяг про себя выругался. Наверное, французский грим не так уж хорош, если первый встречный предлагает ему помощь, уступая место. Но потом он успокоился: то, что видят женщины, совсем не обязательно доступно вниманию работников безопасности. Даже наоборот. Женский глаз более острый, они легко замечают мелочи, которые мужчинам незаметны. Через минуту электропоезд медленно тронулся.

– Я хочу к окну, – тихо попросил мальчик у матери.

Варяг, повернувшись к нему, предложил:

– А что, пацан, давай ко мне на колени! Будем вместе в окошко смотреть – я тоже люблю.

Мальчик нерешительно посмотрел на мать, которая одобряюще улыбнулась, и перебрался на колени к Варягу. Тот легко подхватил маленькое тельце и вдруг почувствовал такую тоску, что слезы навернулись на глаза.

– Смотри, – сказал мальчишка, показывая на пылающий газовый факел, – что это за огонь?

– Это?.. Это газовая горелка, – сказал Варяг, вглядываясь в факел, пылающий неподалеку от железнодорожного полотна на какой-то неведомой ему заводской территории.

– Ну да! – недоверчиво засмеялся парнишка. – Какая же это газовая горелка? Такая огромная. Кто на ней суп готовить будет?

– Господь Бог, – серьезно ответил Варяг. Мальчишка внимательно посмотрел ему в глаза:

– Ты шутишь, дядь?

– Шучу, – честно признался Варяг. Мальчик заулыбался, украдкой посмотрел на мать, потом поделился:

– Вот я и думаю, что шутишь. Зачем Богу суп?.. Он продолжал что-то болтать, но Варяг уже не слышал, потому что по проходу, спотыкаясь о расставленные сумки и раздвигая пассажиров, пробирались два милиционера. Они оглядывали толпу привычно цепким взглядом.

Один из них посмотрел прямо на Варяга. Он в ответ скользнул по менту равнодушно глазами и улыбнулся мальчику, который, сидя У него на коленях, продолжал без умолку говорить:

– А мама рассказывала, что в раньшие времена им вообще запрещали в Бога верить и в церковь ходить. Это правда?

– Правда, – кивнул Варяг, краем глаза следя за «сладкой парочкой». – Но только кто хотел верить, тот все равно верил.

Милиционеры прошли мимо. Варяг мысленно перекрестился. Он еще некоторое время болтал с мальчиком, потом тот стал зевать, а через десять минут сладко уснул прямо у него на руках. Варяг всю дорогу молчал, глядя в окно и думая о своем.

В Твери Варяг решил взять тачку. Было уже поздновато – около пяти вечера, Варяг торопился. Он подошел к стоявшему в сторонке «москвичонку», за рулем которого сидел молодой водитель.

– Эй, командир, до Бологого поедем? Паренек присвистнул:

– Знаешь, мужик, во сколько это тебе обойдется?

– Догадываюсь, – весело отвечал Варяг. Через пятнадцать минут они, сговорившись на ста долларах, выезжали из Твери, удачно проскочив мимо двух постов ГАИ.