- Я. Большой тупой спортсмен, - он говорит это насмешливо, но не сердито. Словно знает, что большинство людей считают спортсменов тупыми, но лично его это не задевает.

- Я не думаю, что ты тупой, - выпаливаю я. И мои слова столь близки к комплименту, а я никогда еще не делала Дрю комплиментов. И мы оба это знаем.

Он успокаивается. А затем его огромное тело, все эти нереальных размеров мускулы наклоняются ко мне, зависая в нескольких дюймах так близко, что я ощущаю жар его дыхания на своей щеке, когда Бэйлор шепчет:

- Я тоже не думаю, что ты тупая.

После чего Дрю быстро и легко покидает кровать и идет за гитарой.

Я сажусь, сгибая ноги по-турецки, а он присаживается на мой стул у кровати и начинает бренчать, настраивая струны гитары. В его руках она выглядит гармонично и хорошо. Нет, он не безумно худой и не носит обтягивающих джинс - только идея об этом вызывает у меня желание рассмеяться; Дрю Бэйлор был рожден для Levis с заниженной талией и футболок, обтягивающих определенные мышцы его прекрасного тела. Но он держит Гибсон с неким авторитетом.

- Мама говорила, что я не могу просто быть спортсменом. Так что если я хотел и дальше продолжать играть в футбол, то должен был параллельно учиться игре на музыкальном инструменте.

- Какое жестокое отношение к ребенку, - дразню я.

- Это был слоган моего протеста.

Когда он располагает гитару поудобнее у себя на коленях, то начинает играть. Мелодия сложная и знакомая. Мне требуется минутка, чтобы вспомнить ее. Norwegian Wood.

- Моя мама, - говорит он, играя, при этом его внимание приковано к струнам, - может и одевалась как Мадонна, но она до безумия любила Битлз.

Он играет, и на моем лице разливается румянец. В конце концов это песня о женщине, использующей мужчину для секса. Выбрал ли он ее специально для меня? Или просто чтобы показать свои навыки игры на гитаре? Я не собираюсь спрашивать, и вскоре мелодия заканчивается. Его взгляд встречается с моим, и в глазах Дрю плещется игривость. - Или может устроим старое доброе «шоу открытого микрофона»? - он осторожно начинает играть песню Дэйва Мэтью Crash Into Me. - Парни в стиле эмо любят играть подобные песенки.

Мой румянец усиливается. Эту песню обычно мне играл Хайден, мой бывший парень. Как раз во время «вечеров открытого микрофона». Все чертово время. Но ему никогда не давалось так легко и плавно сыграть эту тему, передав всю мелодичность.

Не говоря уже о пении Дрю. Он не идеален, его голос местами не попадает в тональность и немного грубоват, но это не важно, так как он буквально продает вам песню. У себя в голове я могу слышать голос своего дедушки Джо, говорящего мне, что этот парень может продать лед в Антарктиде.

Дрю заканчивает играть на середине песни, и я знаю, что это не потому, что он не знает, как играть дальше, а потому, что он не пытается произвести на меня впечатление. Он просто дурачится. Доказательством тому служит то, что парень встречается со мной взглядом и широко усмехается. И я попадаю в его плен. Я усмехаюсь в ответ, когда он останавливается и начинает стучать по обратной стороне гитары, при этом горланя слова из песни We Will Rock You.

И я смеюсь. Потому что он отдается этому процессу целиком и полностью. Выставляя себя недоумком, и явно не заботясь об этом. И вдруг, я тоже прекращаю заботиться о том, как выгляжу и что обо мне подумают. Я присоединяюсь к нему, выкрикивая вместе с ним слова песни.

- Ты дурак, - говорю я, когда мы заканчиваем.

- Смотрите, кто заговорил, - Дрю начинает смеяться, а я вслед за ним. Мы пытаемся держать дистанцию, смеясь, в то время как я держу свою сторону гитары. На самом деле не так уж и странно смеяться вместе. Возможно, это просто способ снять напряжение, которое всегда царит между нами. Или быть может, это потому что он, как и я, не смеялся в течение черт знает какого времени. Я не знаю. И меня это даже не волнует. Хорошо хоть иногда ни о чем не волноваться.

Словно по какому-то невидимому сигналу, наш смех стихает одновременно. И мы просто смотрим друг другу в глаза, немного напрягаясь. От его взгляда веет жаром. Словно он клацнул переключатель, оставляя меня в темноте, в то время, как он - мой свет. Он - все, что я могу видеть.

Стул скрипит под Бэйлором, когда он медленно опускает гитару на пол. Я не могу даже шелохнуться. Не могу сделать вдох. Мне так жарко, что кожа начинает болеть. В местечке между моих ног и в районе груди. Пульсация соперничает с биением моего сердца. Я могу лишь замереть и наблюдать за тем, как Дрю встает со стула.

Его губы напряжены, а глаза кажутся немного темнее под опущенными веками, когда он подходит ко мне. Я неосознанно откидываюсь на спину, словно боюсь его, хотя делаю это лишь для того, чтобы сдержать свои мольбы поторопиться и коснуться меня.  Дрю останавливается в шаге от кровати и смотрит на меня, высокомерно и лениво изучая, и может мне и следует обидеться на его действия, но почему-то мое тело лишь сильнее начинает гореть от желания.

Когда он обращается ко мне, его голос резкий и острый. Он будто натягивает мои нервы до предела, взрывая тишину комнаты даже при том, что его слова не громче шепота.

- Подними свой свитер.

О боже, голова идет кругом. Перед глазами темнеет, и становится душно, мое дыхание застревает в горле, превращаясь в полувдохи и выдохи, пока руки возятся с подолом свитера. Прохладный воздух целует мою кожу, когда я оголяю живот.

Дрю просто наблюдает, ожидая. Мои груди так сильно болят, что когда стягиваю с них свитер, то хнычу. На мне сейчас нет лифчика. Но Бэйлор знал это и так; моя грудь слишком большая, чтобы скрыть данный факт. Однако при виде обнаженной кожи, ноздри Бэйлора расширяются, а воздух выходит через них шумно и резко.

А затем наконец-то он подходит ко мне, медленно, словно Король лев. Он забирается на кровать и зависает надо мной, напирая своей массой тестостерона и решимости. Его мускулистое бедро толкается между моих ног, прижимаясь к самому центру, от чего по телу проходит волна облегчения и нежной агонии. Когда его горячие, влажные губы касаются моего соска, я стону так громко, что сама немного пугаюсь. Но это не останавливает Дрю. Он жестко всасывает его в свой рот, и мы снова падаем на кровать. А все связные мысли покидают меня.

ГОЛЫЕ ГРУДИ АННЫ при дневном свете сводят меня с ума. Мне едва ли удается ясно мыслить, а мое тело неимоверно дрожит. Ее тугой сосок скользит между моими губами, и я щелкаю по нему языком, влюбляясь в то, как она выгибается подо мной, а ее дыхание становится поверхностным и прерывистым. С громким хлопком я выпускаю ее жемчужинку изо рта, а затем приподымаюсь и смотрю на нее сверху вниз.

Святые угодники, она так совершенна. Упругие, идеальной формы груди настолько полные, что они даже немного шире ее узкой грудины. Гладкие, с блестящей кремовой кожей, они вздрагивают от каждого ее вздоха. Один ее сосок еще влажный от моих губ и темнее второго красно-коричневого. Они напоминаю жженый ванильный топпинг на мороженом. Я хочу съесть ею всю. Страдая от нетерпения, я сдергиваю с Анны свитер, и рыжие кудри каскадом рассыпаются вокруг ее лица. Потом я стягиваю свою рубашку; в ней сейчас слишком жарко и невозможно дышать.

Анна хихикает, когда я присаживаюсь и стягиваю ее брюки и трусики одним быстрым движением. Она просто наблюдает за мной своими большими зелеными глазами. Но я замечаю, как ее пальцы сжимают покрывало, а прекрасные груди вздымаются от каждого следующего вздоха.

Вожделение растекается по моим венам, пылая будто огонь. Оно разгорается еще сильнее по мере того, как я скольжу взором по ее обнаженному телу.

Господи. Ее талия такая узкая по сравнению с округлостями бедер, переходящих в длинные и стройные ноги. Веснушки покрывают ее плечи, а несколько есть даже на бедрах. Это словно бесконечные взбитые сливки с брызгами плавленого сахара, словно предложение всего, что я когда-либо хотел.