— Хорошо, я подумаю. С некоторых пор я перестал загадывать даже на день вперёд. Как говорится, доживём до понедельника.

На том мы и расстались...

На следующий день я проснулся довольно поздно и не спешил к Деникину, полагая, что после обильных возлияний на банкете генерал тоже встанет не рано. Однако я ошибался.

Когда я приехал в Севр, пригород Парижа, где в то время квартировали Деникины, генерал был уже на ногах. Я осведомился первым делом о его самочувствии.

   — Самочувствие отличное! — бодро воскликнул Антон Иванович и тут же предложил мне «пропустить» рюмочку коньяку, как он выразился, для достижения «баланса» в организме.

   — Я уже пропустил, — признался он. — И не одну. Первую — когда проснулся, благо супруга ещё спала. А ещё две — на пару с неугомонным Скоблиным.

   — Со Скоблиным?! — удивлению моему не было предела. — Он уже побывал у вас?

   — Представьте себе, — улыбнулся Деникин. — Примчался ни свет ни заря. Ему всё не терпится лихо прокатить меня на своём автомобиле!

   — И вы согласились? — встревоженно спросил я.

   — За кого вы меня принимаете? Сказал, что на автомобиле такой марки, как у него, меня укачивает.

...Двадцать второго сентября Скоблин снова наведался к Деникину.

   — Никогда не прощу себе, ваше превосходительство, если лично не доставлю вас в полной целости и сохранности в Брюссель!

Но и на этот раз Антон Иванович вновь проявил характер и, сославшись на сильное недомогание, сказал, что вряд ли он вообще сможет поехать в Бельгию, хотя очень хотел бы этого.

И правильно сделал, что отказал Скоблину! Вскоре я узнал ужасную новость: в тот день, когда Скоблин нанёс визит Деникину, всего несколько часов назад этот перевёртыш уже «доставил» на торжества своего начальника генерала Миллера.

Оказывается, перед тем как ехать в Брюссель, Скоблин пригласил Евгения Карловича якобы на встречу с германскими представителями. Он привёз его в район Парижа, где советское посольство имело дома. Вместе со Скоблиным Миллер вошёл в здание пустующей в этот день школы, в которой учились дети советских дипломатов. Их сопровождал довольно крупный, физически крепкий мужчина. Прошло некоторое время, и у подъезда школы остановился небольшой грузовик с дипломатическим номером. Связанного Миллера впихнули в грузовик. Машина, с места набрав скорость, помчалась в Гавр, на торговую пристань, где был пришвартован советский пароход «Марий Ульянова». Едва Миллер оказался на пароходе, как «Мария Ульянова» развела пары и поспешно отчалила от пристани. Позднее стало известно, что Миллера доставили в Ленинград, а оттуда препроводили на Лубянку. И вряд ли есть необходимость пояснять, чем заканчиваются подобные «путешествия»…

Так вот, после проведения «операции» с генералом Миллером Скоблин имел наглость приехать к Деникину и уговаривать его отправиться вместе с ним в Брюссель!

— Вы были бы там же, где и генерал Миллер, — сказал я Антону Ивановичу много позднее, когда «раскрутилась» вся история, связанная с «деятельностью» «генерала» Скоблина.

А история была такова. Оказывается, предусмотрительный Евгений Карлович, отправляясь на встречу с германскими представителями, оставил своему помощнику генералу Кусонскому запечатанный конверт, предупредив:

   — Прошу вскрыть этот конверт лишь в том случае, если я вдруг не вернусь...

Миллер как в воду смотрел: он не вернулся. Кусонский вскрыл конверт. В нём находилась записка:

«У меня сегодня встреча в половине первого с генералом Скоблиным на углу улицы Жасмен и улицы Раффэ, и он должен пойти со мной на свидание с одним немецким офицером, военным атташе при лимитрофных государствах Шторманом, и с господином Вернером, причисленным к здешнему посольству. Оба они хорошо говорят по-русски. Свидание устроено по инициативе Скоблина. Может быть, это ловушка, и на всякий случай я оставляю эту записку».

Эту записку Кусонский прочёл лишь в одиннадцать часов вечера. И немедленно отправил своего офицера на квартиру Скоблина. Тот уже спал и изобразил крайнее удивление тем, что его беспокоят так поздно. Офицер, не отвечая на его настойчивые вопросы о причинах неожиданного вызова, привёз Скоблина в канцелярию РОВСа.

Там, в кабинете, Кусонский предъявил записку Миллера. Он напряжённо вглядывался в лицо Скоблину, полагая, что тот не выдержит и невольно выдаст себя. Но этого не произошло. Выдержке Скоблина можно было позавидовать: он остался совершенно невозмутимым.

   — Это какое-то недоразумение, — ровным голосом, в котором не чувствовалось никакого волнения, сказал он Кусонскому. — Генерал Миллер или заблуждается, или же эту записку ему кто-либо продиктовал, угрожая расправой. Могу подтвердить под присягой, что я не видел генерала Миллера с прошлого воскресенья.

Кусонский, попросив Скоблина подождать в приёмной, решил обсудить сложившуюся ситуацию с находившимся в кабинете адмиралом Кедровым. В приёмной сидел офицер, доставивший Скоблина в канцелярию РОВСа. Он и не подозревал, с какой целью ему поручили привезти сюда Скоблина. И тот был сейчас волен поступать так, как это было в его интересах. Он с достоинством проследовал мимо ничего не подозревающего офицера, вышел на лестницу, поднялся несколькими этажами выше. Там находилась квартира Третьякова, родственника основателя знаменитой Третьяковской галереи, который, но неподтверждённым данным, был тоже связан с НКВД. Какое-то время Скоблин отсиделся в этой квартире, а потом исчез из нашего поля зрения навсегда...

Я так увлёкся описанием этого чрезвычайного события, что совсем запамятовал упомянуть об одном, на мой взгляд, важном эпизоде, происшедшем на банкете в честь корниловского юбилея. Дело в том, что именно на этом банкете Скоблин представил Деникину свою жену Надежду Плевицкую. Сам Антон Иванович вовсе не имел желания знакомиться с ней, потому что, как я догадывался, считал её не просто женой генерала-авантюриста, но и его сообщницей. Однако Скоблин сам проявил инициативу и подвёл свою супругу к Деникину. Тот, естественно, принуждён был соблюсти правила этикета и хотя и суховато, но в должной мере любезно поговорил с ней несколько минут. Вероятно, чтобы побыстрее отвязаться от Плевицкой, Антон Иванович, воздав должное её голосу и её популярности, выразил надежду, что она непременно споёт для корниловцев.

Однако Плевицкая, жеманно сославшись на простуду горла, пообещала непременно выполнить желание Деникина в другой раз. И вскоре кто-то из участников банкета увлёк Плевицкую на танец. Я заметил, что Антон Иванович облегчённо вздохнул.

Я его понимал: Плевицкая при всей её притягательной красоте обладала манерами простолюдинки и, как я был наслышан, была из тех женщин, которые главным в жизни считают нескончаемые любовные приключения, кутежи и вообще развлечения, подобные тем, которыми увлекались римские матроны. Прекрасный же голос её притягивал к себе многочисленных поклонников.

...Когда раскрылась истинная сущность Скоблина и его спутницы жизни, Антон Иванович страшно переживал, что хотя и накоротке, но вынужден был общаться с Плевицкой.

Много лет Деникин, живя затворнической жизнью, писал свои воспоминания: создал пять томов «Очерков русской смуты». И, вероятно, пришла пора, когда ему захотелось переключиться, возникла потребность живого общения с людьми. И он решил читать публичные лекции в Париже.

Первое выступление Деникина состоялось в зале Шопена на улице Дарю.

Интерес к выступлению одного из бывших руководителей Белого движения был огромен. Зал был переполнен.

Темой доклада Деникина был «Русский вопрос на Дальнем Востоке». Слушала его весьма разношёрстная публика. В зале находились и крайне правые, и социал-революционеры, и меньшевики. Однако едва Деникин появился на сцене, как большинство присутствующих встало и устроило шумную овацию.

Деникин, как всегда, был прям и откровенен. Говоря о современных международных событиях, он призвал эмиграцию не вмешиваться в чужие распри и резко осудил тех, кто ратовал за то, чтобы Япония выступила в союзе с Германией против большевистской России.