Он мне сказал, что, согласно учению йогов, секрет человеческой мощи заключается в том, чтобы освободить в себе те таинственные жизненные силы, которые заключены в каждом из нас.

— Эта мощь, — сказал он на своем ужасном английском, которым любил щегольнуть в разговоре со мной, — есть от бога. Говорю тебе, Арам, это есть удивительно.

Я поведал ему, что решил сделаться силачом, но не смогу за это приняться до тех пор, пока не пошлю мистеру Стронгфорту денег.

— Деньги! — сказал мой дядя с презрением. — Говорю тебе, Арам, деньги — это ничто. Бога все равно не подкупишь.

Хотя дядю Гико нельзя было назвать тщедушным, но он, конечно, не был таким силачом, как Лайонел Стронгфорт. Случись им схватиться во французской борьбе, мистер Стронгфорт наверняка применил бы к дяде какой-нибудь полунельсон или захват головы и заставил бы его сдаться, а не то раздавил бы насмерть. Однако, с другой стороны, как сказать. Хотя дядя был далеко не такой здоровенный, как мистер Стронгфорт, зато мистер Стронгфорт не был таким воинственным, как дядя. Пожалуй, в схватке с дядей мистер Стронгфорт, во всяком случае, испытал бы достаточно неприятностей из-за тех таинственных жизненных сил, которые постоянно высвобождались в моем дяде Гико, чей молниеносный взгляд нередко заставлял какого-нибудь детину спасовать или опустить глаза или попридержать язык в разговоре.

Задолго до того, как я подыскал слова, чтобы объясниться насчет денег с мистером Стронгфортом, я получил от него второе письмо. Оно было таким же сердечным, как первое, и даже, пожалуй, еще сердечней. Я был восхищен и рьяно принялся высвобождать свои таинственные жизненные силы: ходил колесом, кувыркался, лазил по деревьям, пытался поднять и опустить автомобиль, вызывал на борьбу всех желающих — словом, по-всякому раздражал и тревожил своих родных и соседей.

Мистер Стронгфорт, оказывается, не только не был сердит на меня, но даже снизил плату за обучение. Однако сумма, которая требовалась, все еще превышала мои возможности. Я каждый день продавал газеты, но деньги эти уходили на хлеб и прочую еду. Одно время я вставал по утрам чуть свет и бродил по городу в поисках набитого деньгами бумажника. За неделю таких хождений я нашел пятак и два цента. Мне попалась также дамская сумочка с какой-то вонючей косметикой, но без гроша и с листочком бумаги, на котором было написано неумелой рукой: «Стив Хэртвиг, Вентура-авеню, 3764».

Спустя три дня после второго от мистера Стронгфорта пришло третье послание. Наша переписка становилась односторонней. В самом деле, ведь я совсем ему не писал. Письма мистера Стронгфорта были неотразимы, но без денег отвечать на них было трудно. Скажем прямо, отвечать было нечего.

Первое письмо пришло еще зимой, и тогда-то я и решил стать самым сильным человеком в округе, а в дальнейшем, может быть, и одним из самых сильных людей в мире. У меня были свои собственные идеи, как этого добиться, а кроме того, мне помогали горячая дружба и высокое покровительство мистера Стронгфорта из Нью-Йорка, а дома — таинственная и неистовая опека дяди Гико.

Письма от мистера Стронгфорта продолжали приходить каждые два-три дня всю зиму и дальше, весной. Помню, в тот день, когда абрикосы достаточно созрели, чтобы их воровать, я получил от моего друга из Нью-Йорка одно из самых чарующих писем. Это был гимн новой жизни, весенней поре, душевному обновлению, свежим силам, новой решимости и многим другим вещам. Это было поистине превосходное послание, такое же, вероятно, прекрасное, как «Послание римлянам» или кому-нибудь там еще. Оно было проникнуто духом легенды, ощущением величия мироздания, гордым чувством собственной силы, столь присущими библейским временам. В последних строках этого упоительного гимна, с оговорками и извинениями, упоминался презренный вопрос о деньгах. Сумма была уменьшена в несколько раз по сравнению с прежней, а в планах мистера Стронгфорта относительно моего превращения из полного ничтожества в великана устрашающей силы и исключительной привлекательности для женщин появилось нечто новое. По словам мистера Стронгфорта, он намеревался обучить меня «с одного маху» или что-то в этом роде. Во всяком случае, за три доллара он был готов прислать мне все свои секреты в одном конверте, а дальше вся надежда возлагалась на самого меня и на историю.

Я обсудил все это дело с дядей Гико, который к тому времени достиг стадии поста, самосозерцания, многочасовой ежедневной ходьбы и вибрирования. Мы толковали с ним всю зиму, раза два-три в неделю, и он охотно делился со мной на своем неподражаемом английском всеми тайнами, которым научился у йогов.

— Понимаешь, Арам, — говорил он, — я могу все. Это есть удивительно.

Я ему верил, несмотря на то, что он здорово потерял в весе, лишился сна, а глаза его как-то странно блестели. В ту зиму он смотрел на мир весьма презрительно и испытывал глубокую жалость к славным бессловесным животным, которых люди мучают, убивают, поедают, приручают и обучают всяким фокусам.

— Арам, — говорил он, — это есть преступление заставлять лошадей работать. И убивать коров. И учить собак прыгать, а обезьян — курить трубку.

Я рассказал ему о последнем письме мистера Стронгфорта.

— Деньги! — воскликнул он. — Вечно они требуют денег. Это мне не нравится.

Весь свой магический дурман мой дядя приобрел совершенно бесплатно в публичной библиотеке, из теософско-философско-астрологических и еще всяческих книг. Сам он, однако, верил, что получил его прямо от господа бога. Прежде, до того как он взялся за йогов, это был добрый малый, гуляка, любитель рисовой водки, но когда на него снизошла благодать, он бросил пить. Он говорил, что вкушает теперь напиток более прекрасный чем рисовая водка или что бы там ни было.

— Что же это за напиток? — спросил я.

— Арам, — сказал он, — это есть мудрость.

Так или иначе, он невысоко ставил мистера Стронгфорта и считал его шарлатаном.

— Да нет, он малый ничего, подходящий, — сказал я дяде.

Но дядя разъярился, стал высвобождать таинственные жизненные силы и сказал:

— Я разобью ему голову, чтобы он не дурачил вашего брата, малышей.

— Никого он не дурачит, — сказал я. — Он обещает передать мне все свои тайны за три доллара.

— Послушай, Арам, — сказал дядя Гико. — Он не знает никаких тайн. Он обманщик.

— Ну, не знаю, — сказал я. — Это дело требует проверки.

— Ладно, — сказал дядя Гико. — Это преступление. Но я дам тебе три доллара.

Дядя Гико дал мне три доллара, и я отослал их мистеру Стронгфорту. И вот из Нью-Йорка пришел конверт, набитый тайнами мистера Стронгфорта. Они оказались до странности простыми. Все это я знал и так, но только ленился делать. Весь секрет заключался в том, чтобы вставать пораньше и делать с полчаса разные акробатические упражнения, изображенные на картинках. Потом пить вволю воды, побольше бывать на воздухе, есть свежие, питательные продукты и продолжать так до тех пор, пока не сделаешься силачом.

Я почувствовал легкое разочарование, о чем и сообщил мистеру Стронгфорту коротким вежливым письмецом. Он мне ничего не ответил, и больше я о нем не слыхал. Тем временем я следовал его советам и становился сильнее с каждым днем. Говоря «тем временем», я хочу сказать, что исполнял его советы четыре дня. На пятый день я решил спать, вместо того чтобы вскакивать чуть свет, полошить весь дом и досаждать бабушке. Она просыпалась в полутьме и кричала, что я балбес и что не быть мне никогда богатым. Потом засыпала на пять минут, просыпалась опять и кричала, что коммерсанта из меня никогда не выйдет. Потом опять засыпала, просыпалась и кричала, что у одного царя было три сына: старший — умный, в отца, средний — помешанный на девчонках, а младший — безмозглый, как курица. Вслед за этим она вставала с постели и, пока я делал свои упражнения, во весь голос досказывала сказку до конца.

Сказка обычно призывала меня быть благоразумным и не будить бабушку каждый день ни свет ни заря. Такова всегда бывала мораль, хотя сама сказка могла быть о трех сыновьях царя, или о трех братьях, одинаково богатых и алчных, или о трех дочерях, или о трех загадках, или о трех дорогах, или еще о чем-нибудь в этом же роде.