На следующий вечер, в десятом часу Лили вошла в палатку со свернутой постелью и едой для Ченса.

— Как Делани? — спросил он.

Лили поставила тарелку на стол и отложила постель. Она заметила, какими красными от усталости и слез стали глаза Ченса.

— Доктор дал ему снотворное, и пока он спит.

— Боюсь, потеря руки будет для него тяжелым ударом. Пока мы были заперты в туннеле, я старался отвлечь его. Он боится, что ты разлюбишь его. — Ченс смотрел, как его мать приложила руку ко лбу Дженны, проверяя температуру. — Мне казалось, тебе нужен только Соломон, мама.

— Я уже давно люблю Делани, — ответила Лили, — и ничто не изменит мои чувства к нему.

— Я тоже говорил ему об этом.

— Ченс… — Лили положила руку на плечо сыну и сочувственно пожала его. — Не вини себя. Я знаю, сейчас тебе тяжело. Если кого и надо винить, так это человека, который пытался убить тебя.

Ченс не ожидал от матери таких слов.

— Почему ты считаешь, что кто-то пытался меня убить?

— Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, что произошло. В самом ли деле взорвался заряд, который не сработал в прошлый раз? Так говорят в лагере. Возможен ли такой случайный взрыв?

Ченс был слишком усталым, чтобы думать, но момент взрыва он запомнил отчетливо.

— Такое случается, мама. Ты ведь знаешь, Делани после каждого взрыва проверяет, все ли заряды сработали.

— Да, знаю, но как думаешь ты сам?

— Прежде всего, в туннеле мы увидели заранее пробуренные отверстия. Стоило Делани расширить одно из них, как заряд взорвался. Через несколько секунд взорвался еще один заряд, ближе к входу в туннель.

— И что же это значит, Ченс?

— По-видимому, в отверстие заранее заложили порох и прикрыли его тонким слоем камня. Стоило Делани коснуться этого слоя буром, и порох взорвался.

— А второй заряд?

— Это объяснить труднее. Но после первого взрыва мог сработать какой-нибудь заряд, оставшийся в туннеле от предыдущих работ.

— Мне что-то не верится, что в туннеле мог остаться невзорванный заряд и что два взрыва могли случиться почти одновременно.

— Да, но есть и другое объяснение — кто-то вывел запалы из туннеля и поджег их. Должно быть, этот человек рассчитал время между первым и вторым взрывами и соответственно подрезал шнуры. Тут был необходим очень точный расчет.

— Но, должно быть, сделать его нетрудно тому, кто знает, сколько времени горит шнур. Кроме того, после первого взрыва этому человеку понадобилось подождать, убедиться, что вы ранены взрывом, — разве нет? Прошло несколько минут, и вторым взрывом завалило выход. Кто последним выходил из туннеля?

Ченс уже не раз думал об этом за долгие часы, проведенные в туннеле. Именно потому он так открыто обвинил Патерсона.

— Последними выходили Айвс и Патерсон, мама. Они ждали, пока не уйдут рабочие, а затем Делани сказал, что больше их помощь не нужна.

Лили немного подумала над объяснениями сына, вздохнула и поцеловала его в щеку.

— Я пойду. Скажу тебе только одно — с этими людьми будь начеку. Лучше бы ты никому не доверял.

— Не буду. Мама, я пойду с тобой — хочу проведать Делани.

— С ним все в порядке. Лучше отдохни.

Когда Лили ушла, Ченс понял, что тревожные мысли теперь не дадут ему покоя. Он подозревал, что Лиман выкачивает из компании деньги, а теперь был уверен, что Патерсон заодно с ним, а где Патерсон, там и Айвс. Если так, то взрыв должен был не только убить его, но и обойтись Биттеррутской компании в кругленькую сумму.

Именно Патерсон предложил, чтобы взрывы проводил Делани, а затем почти настоял, чтобы ему помогал Ченс, зная наверняка, что им понадобится расширить оба отверстия. Делани тут был ни при чем, но злоумышленники решили заодно избавиться и от него. Второй взрыв, очевидно, был мерой предосторожности: если бы первый взрыв не убил Ченса, это сделали бы удушливый дым и обломки. Патерсон хотел, чтобы его смерть выглядела случайностью и не вызвала вопросов, и его план почти сработал. Если бы только Ченсу удалось доказать вину Патерсона!

Он заставил себя поесть, но не ощущал вкуса. Как лунатик, Ченс запихивал еду в рот, жевал и глотал. Закончив, он отставил жестяную миску и вернулся к своему посту у кровати, пренебрегая принесенной постелью.

Устроившись на жестком стуле, он долго смотрел на Дженну, пока его мысли не затуманились. Вскоре после полуночи он задремал.

Сознание вернулось к нему внезапно. Во сне Ченс вновь оказался в мрачном туннеле, в море крови, оторванных рук и ног, откуда-то издалека доносился жалобный плач ребенка — Ченс пытался найти его, но не мог. Внезапно он выпрямился на стуле.

В тусклом свете лампы он заметил, что Дженна поворачивает голову из стороны в сторону на подушке и что-то шепчет. Может, ее тоже мучают кошмары? И она стремится туда, в туннель, где плачет ребенок?

Ченс отвел волосы с ее щеки, и его прикосновение разбудило Дженну. Открыв глаза, она непонимающе огляделась.

— Ченс… — слабо проговорила она. — Ты жив! Мне снилось…

Прежде чем она договорила, Ченс упал на колени возле кровати и обнял Дженну. Он крепко прижал ее к себе, зарывшись лицом в волосы. Дженна ответила ему слабым объятием, но Ченсу хватило сознания, что она жива. Он хрипло забормотал ей на ухо:

— Я так тревожился за тебя, Дженна. Слава Богу, с тобой все хорошо…

Наконец уложив ее на подушки, Ченс внимательно вгляделся ей в лицо, убеждаясь, что с ней действительно все хорошо. Под глазами у Дженны появились круги, лицо было бледным, глаза утратили блеск.

Ченс поднес ее ладонь к губам. Вновь остро ощущая пустоту в душе, он тихо произнес:

— Как жаль, что ребенок погиб…

Ее глаза потемнели. Дженна отвернулась и уставилась в потолок, ушла в себя, выдернув ладонь из пальцев Ченса. Ченсу вновь показалось, что он потерял ее, что их связь исчезла, как дым, развеянный ветром. В палатке наступило тягостное молчание.

— Мне надо побыть одной, Ченс, — пробормотала она.

Врач предупреждал его об этом — отчужденность Дженны Ченсу следовало перенести с пониманием и терпением.

Ченс нехотя поднялся.

— Хорошо, Дженна, но я буду рядом. Если захочешь, позови меня.

Ему хотелось так много сказать ей, но теперь разговор приходилось отложить — неизвестно, надолго ли. Ченс должен выждать, пока затянутся ее раны — физические и душевные, и только потом признаться ей в любви.

Неделю спустя Дженна сидела у окна в гостинице «Силвер-Бенд». Гостиница была не так роскошна, как «Блэкшир» в Уолласе, но Дженна этого не замечала. Перед ней стоял накрытый стол. Дженна не ела — после гибели ребенка еда потеряла для нее всякий вкус. Врач сказал, что теперь всему ее организму придется приспособиться к резкому переходу от беременности к нормальному состоянию.

Рядом с Дженной за столом сидели ее дедушка и Генри. Мужчины говорили о железной дороге, но Дженна слушала их вполуха, наблюдая, как по тротуару напротив гостиницы шагает белокурый мальчуган, торопливо переставляя ножки, — это выглядело очень потешно, так как рядом с ним грациозной походкой шла его мать. Башмачки с широкими подошвами были предназначены, чтобы помочь ему привыкнуть к ходьбе, но Дженна решила, что ребенку было бы гораздо удобнее идти босиком.

— Скорее, Эдвард, иди ко мне, — донесся через открытое окно голос матери. Ребенок остановился, но тут же затопал к ней, неуверенно покачнулся, и женщина рассмеялась, подхватывая его за руки. — Нет, лучше держись покрепче.

— Сам! — заявил малыш и решительно зашагал вперед.

— Дженна, ты не хочешь чаю?

Вопрос Генри отвлек ее от малыша и его матери. Дженна уставилась на чашку, собираясь с мыслями.

— Нет, спасибо, — наконец ответила она.

— Но ты ни до чего не дотронулась.

— Я не хочу есть.

Генри взял ее за руку.

— Забудь о прошлом, Дженна. Не вспоминай про Кайлина. Зачем любить человека, который причиняет тебе боль?