- Я не плачу. Это всё ветер, - сказала я и, обернувшись назад, лицом к городу, добавила, - Так будет лучше.

Теперь тарны, восседавшие на их насестах, оказались по левую руку от меня.

Я смотрела на крыши Корцируса. Между крышами выделялась зелень деревьев, можно было различить театры и стадион. Как прекрасно смотрелся дворец с этого места! Я смогла различить, некоторые из садов, и крышу библиотеки на прямом как стрела проспекте Ификратеса.

- Как же прекрасен наш Корцирус! - восхищённо выдохнула я.

- Да, - признал Дразус Рэнциус, вслед за мной повернувшись к городу лицом.

Я полюбила гореанский мир, хотя я и считала его во многом довольно пугающим, прежде всего, потому что здесь было разрешено женское рабство.

Я всё не могла решить для себя, была ли Сьюзан права, и может быть, я действительно нуждалась в господине? Но едва подумав об этом, я гнала от себя прочь эти абсурдные мысли.

Я не была покорной, пресмыкающейся рабыней, женщиной, на чьё горло надели ошейник, и кому остаётся только надеяться, что некое животное могло бы счесть разумным бросить ей корку хлеба. Я была совершенно другой. Я женщина с Земли! Я гордая и свободная! Действительно, на этой планете мне даже выпала удача наслаждался особо высоким статусом, одной среди тысяч других моих порабощенных сестёр влачащих жалкое существование, в городе расстилающемся под моими ногами. Я была Татрикс этого города! Я смотрела вниз, со стены, поверх множества крыш Корцируса.

Но почему тогда Сьюзан была счастлива, а я так несчастна? Она была всего лишь рабыней в стальном ошейнике. А я была свободна! Я смотрела на Корцирус. В гореанском мире было то, что всё ещё приводило меня в замешательство - женское рабство было разрешено. Как это ужасно! И всё же, что-то в тёмных закутках моего сердца, бесспорно, было глубоко смущено и взволновано этим фактом. И загорающиеся во мне при этом чувства, крайне меня беспокоили. Это, казалось, был совершенно не тот рефлекс, к которому меня приучили.

- Вон там дворец, - вытянул руку Дразус Рэнциус.

- Я вижу, - кивнула я.

Учитывая независимость самцов в природе, общую среди всех млекопитающих и в том числе среди приматов, то я предположила бы, что должно быть достаточно логично, что в цивилизации, по духу к природе близкой, а не настроенной на борьбу с ней, существование такого института, как женское рабство, вполне оправдано. Это можно было бы рассматривать, как цивилизованное выражение биологических отношений, признание этих отношений, и возможно даже улучшение, усовершенствование и торжество их, и, в контексте обычаев и законов, конечно, преобразование и усиление их. Но почему, раздражено спрашивала я себя, цивилизация должна быть именно близкой по духу к природе? Разве для цивилизации не будет намного лучше от того, что она будет противоречить и противостоять природе? Разве для неё будет не лучше, отрицание и ниспровержение природы? Не лучше ли размыть природные различия и привести к общему знаменателю индивидуальности. Не будет ли намного правильней для цивилизации, игнорировать человеческие счастье и желания, и насаждать чувство вины, фобии, неудовлетворённость, страдания и боль?

- А вон театр Клейтос, - обратил моё внимание Дразус Рэнциус, - а это - библиотека, вон там - стадион.

- Да, - на автомате отвечала я.

Впрочем, независимо от того, что могло бы быть правильным в таких вопросах, женское рабство на Горе было свершившимся фактом. Как я уже давно узнала, здесь были рабыни. Я смотрела на город. Там в городе лежащим передо мной, внутри этих самых стен, жили женщины, возможно, мало чем отличающиеся от меня самой, в ошейниках, которых в буквальном смысле этого слова, держали в категорической и бескомпромиссной неволе. Я уже не раз видела многих из них, в их характерной одежде, в их ошейниках. Я даже видела ту, что из одежды носила лишь ошейник и железный пояс, если их можно было назвать одеждой. И эти женщины принадлежали, в буквальном смысле этого слова, они были чьей-то собственностью, со всеми вытекающими из этого для них последствиями.

- А вон там, видите те деревья? – спросил меня Дразус Рэнциус, - это сад Антистэнеса.

- Как Ты думаешь, сколько рабынь, может быть в Корцирусе? – спросила я моего телохранителя, как если бы из праздного любопытства.

- Я не знаю, - запнулся он. - Вероятно, несколько сотен. Кто же их считает.

- А такие женщины могут быть счастливыми?

- Они же всего лишь рабыни, - удивился Дразус, - Кому могут быть важны их чувства и счастье?

- Конечно, - вынуждена была сказать я.

Какие же всё-таки мужчины – грубые животные! Насколько беспомощны перед ними рабыни!

- Вы видите те деревья? – снова постарался привлёчь мой внимание к тому парку наёмник, - там находится сад Антистэнеса.

- Да, - кивнула я.

Мы посещали тот сад дважды. Это именно там, во время нашей первой прогулки, я попыталась соблазнить Дразуса Рэнциуса поцеловать меня. Во второй раз мы были там после посещения турнира по фехтованию. Я была отвергнута оба раза. Интересно, а если бы я была заклейменной рабыней, он бы тоже отверг меня? Безусловно, он, скорее всего, заставил бы меня рыдать и умолять о его поцелуе.

Я с трудом удержалась от импульса, встать перед ним на колени. Как же я ненавидела Дразуса Рэнциуса!

6. Сирик

- В Корцирусе есть ещё места, куда Ты меня не водил, - напомнила я Дразусу Рэнциусу.

- Возможно, - уклончиво ответил мне он.

- Два дня назад мы проходили мимо одного такого места, - напомнила я.

- Это не то место, откуда доносилась музыка? – уточнил мужчина.

- Да, - кивнула я.

Нелегко было бы забыть такую музыку, столь мелодичную, и столь же возбуждающую и чувственную.

- Там, внутри под эту музыку танцевала девушка, - объяснил он. - Это была пага-таверна.

- И Ты не позволил мне войти туда, - обиженно сказала я.

- Когда в подобном заведении танцуют такие девушки, на них часто надеты лишь украшения или цепи, - сообщил он. - Я думаю для свободных женщин, будет лучше не видеть, как они смотрят на мужчин, и как они перед ними двигаются.

- Понятно, - кивнула я, и спросила, - И что мужчины находят в таких женщинах?

- Именно в интересах той женщины, - усмехнулся Дразус, - чтобы мужчины нашли её привлекательной, и даже очень привлекательной.

- Понятно, - вздрогнула я, уже догадываясь, о чём идёт речь.

Интересно, а я сама смогла бы понравиться мужчине подобным образом, танцуя перед ним нагой, а затем, позже, если бы он заплатил моему владельцу мою цену, то и в алькове. Большинство девушек в таком месте, насколько мне известно, со слов Сьюзан, вообще-то не танцовщицы, стоимость их услуг просто входит в цену напитка. Я представила, что если бы я была танцовщицей в этой таверне, и за моё использование в алькове кто-то заплатил бы дополнительную плату, то я тоже постаралась бы быть особенно хорошей. Гореанские мужчины, я уже в этом убедилась, проследят, чтобы они получили обслуживание достойное потраченным монетам.

- Иногда я чувствую жалость к рабыням, к простым рабыням, -призналась я своему телохранителю.

- Не стоит этого делать, - предупредил он.

- Почему нет? – удивилась я.

- Как Вы сами сказали, они - просто рабыни, - объяснил Дразус Рэнциус.

- Конечно, - сказал я, с горечью в голосе.

- Леди Шейла сочувствует рабыням? – спросил он.

- Нет, - резко отказалась я. - Конечно, нет!

- Хорошо, - кивнул мужчина.

- И что же в этом хорошего? – поинтересовалась я.

- Есть такая пословица, «та, кто сочувствует рабынями, уже примеряет ошейник на свою шею».

- Нет! – крикнула я.

- Это - только пословица, - успокоил он. – Её иногда ещё говорят по-другому – «та, кто сочувствует рабынями, сама – рабыня».

- Но это же нелепо! – возмутилась я.

- Несомненно, - не стал спорить Дразус Рэнциус.

- Но если бы я была рабыней, - сказала я, насмешливо, - Я предполагаю, что должна была бы повиноваться. Я должна была бы делать то, что мне приказали.