— Я принесу тряпку из кухни. — Кормак быстрыми шагами направился к двери, за которой притаилась Кора: сын шел к матери. Должно быть, сам Господь сделал так, чтобы этот фужер разбился.

Кора попятилась назад, чтобы оказаться в кухне, когда туда войдет Кормак. Он подскочил от удивления.

— Тетя Кора! Я и не знал, что вы здесь. Почему вы не идете в большую комнату к моей маме?

Она в упор впилась глазами в его славное лицо с правильными чертами.

— Ты — мой, — произнесла она глубоким, страстным голосом; она даже не подозревала, что способна говорить так.

— Прошу прощения? — вежливо переспросил Кормак.

— Я сказала, что ты мой, — продолжала она тем же неестественным голосом. — В ту ночь, когда ты родился, я подменила тебя на Мориса. Я пошла пройтись по больнице. Все спали, кроме меня. Когда я вошла в детскую, Морис лежал в койке с биркой «Лэйси 1», а ты был в кроватке «Лэйси 2». Я поменяла вас местами.

Кормак все еще улыбался.

— Не говорите ерунды, тетя Кора. Не хотелось бы показаться грубым, но я в жизни не слыхал подобного смехотворного бреда.

— Это не бред, родной. Это правда, — хриплым голосом настаивала Кора.

Он рассмеялся:

— В больнице просто не допустят ничего подобного.

— В ту ночь это случилось. Тогда был налет — настоящий ад, все смешалось: в эту минуту женщины и дети прятались в подвале, а в следующую они оказывались уже на больничной койке. — Кора вцепилась в его руку, но он стряхнул ее.

— Это дурная шутка. — Голос его обрел ледяную холодность. — Мне жаль, что Морис попал в тюрьму, тетя Кора, но это не значит, что вы можете испортить мой двадцать первый день рождения.

Он думал, что она говорит это из злобы и зависти!

— О, родной, — заплакала она и протянула к нему руки, но он отодвинулся, и на лице его явно читалось отвращение. — Я ничего не хочу испортить, я просто подумала, что пришло время тебе узнать правду. Говорю тебе, в больнице был настоящий бедлам, сестры бродили по палатам, как лунатики. А потом случился экстренный вызов, и Элис не показывали ребенка до следующего утра. Но тогда ей уже дали тебя вместо Мориса. Двадцать один год тебе исполняется завтра. А сегодня день рождения Мориса.

Похоже, что именно упоминание о дне рождения, столь банальное, если сравнить с тем, что Кора говорила до сих пор, заронило сомнение в душу Кормака. Он побелел как полотно.

— Предположим, — медленно произнес он, — только предположим, что в том, что вы говорите, есть доля правды, но, Господи, что заставило вас решиться на такой безумный поступок?

Кора хитро улыбнулась.

— Потому что я решила, что Морис выглядит лучше и судьба ему будет уготована достойная, но выяснилось, что я ошиблась.

— Господи Боже!

Ей стало не по себе, когда она увидела, как черты его нежного лица исказились от ужаса и отвращения. Наверное, ей следовало вести себя по-другому или хотя бы обдумать все заранее, прежде чем открывать рот. Наверное, ей сначала нужно было рассказать обо всем Элис. Она помнила, что происходило той ночью, и ее убедить было бы легче.

— Кормак! — окликнула его Элис. — Где же тряпка?

— Бегу, мам. — Лицо его прояснилось и стало бесстрастным. — Я не верю вам. Вы просто стараетесь все испортить, что у вас недурно получается, если судить по вашим прошлым достижениям.

— Посмотри на себя в зеркало повнимательнее, сынок, — мягко настаивала Кора. Она очень расстроила его, но этого и следовало ожидать. Она почувствовала, как ее захлестнула жалость, но не собиралась отрицать, что все рассказанное ею — правда. Она и так уже достаточно настрадалась из-за этой дурацкой ошибки. — Никому и в голову не пришло обратить на это внимание, но ты весь в меня, твою мать, — та же форма лица, те же маленькие руки. — Пальцы Элис были длинными и тонкими, а у Джона — толстыми. Кора вытянула свои руки, растопырив короткие пальцы и бесстрастно разглядывая их. — Смотри, сын.

Впервые в жизни хваленое спокойствие изменило Кормаку.

— Не смейте называть меня сыном. Я — не ваш сын. Я скорее умру, чем соглашусь быть им. Я не желаю иметь с вами ничего общего. — Он едва мог говорить. Слова давались ему с трудом, словно язык его прирос к гортани.

Кора задумчиво пожевала нижнюю губу. Ей больно было видеть своего сына в таком состоянии, но чего она, собственно, ожидала? Что он бросится в ее объятия? Все это было для него жутким потрясением.

— Почему бы нам не пригласить сюда Элис? — предложила она.

— Мама знает ?

— Еще нет, но пришло время ей узнать обо всем. — Коре показалось, что Кормак сейчас ударит ее. Он в бешенстве склонился над ней, глядя в упор. — Не смейте говорить матери об этом ни слова, слышите? Это убьет ее. Я хочу, чтобы никто ничего не знал. Слушайте меня, тетя Кора. Я хочу, чтобы никто ничего не знал .

— Но, — начала было Кора, разочарованная: она хотела, чтобы весь мир узнал, что это ее сын, Морис, тюремная пташка, принадлежал кому-то другому.

Тогда Кормак своими маленькими белыми руками обхватил тощую шею Коры и начал душить ее.

— Если вы расскажете об этом хоть одной живой душе, тетя Кора, помоги мне Господь, я убью вас. Клянусь. Где бы я ни находился, я вернусь и убью вас, как бешеную собаку.

Она задыхалась.

— Отпусти меня, сын. Я не скажу никому ни слова.

Он отнял руки от ее горла.

— Так будет лучше, — произнес он угрожающим тоном. — И не смейте называть меня сыном.

Кора вдруг поняла, что мягкий, нежный Кормак, который, по всеобщему убеждению, не способен и мухи обидеть, который даже в гневе никогда не повышал голоса, вовсе не шутил. Она сама, давным-давно, убила двоих человек. Яблоко от яблони недалеко падает, подумала она. Настоящий сын своей матери, это уж точно. Она счастливо вздохнула. Кормак знал правду, и только это имело значение. Когда-нибудь он придет к ней и научится любить свою мамочку.

Кормак вошел в мужскую туалетную комнату и уставился на себя в зеркало. Всего за какие-то несколько минут мир для него перевернулся. Как быстро может измениться жизнь: в одно мгновение ты совершенно счастлив, а в следующее — погружаешься в пучину отчаяния!

Он никогда не любил тетю Кору. При виде ее у него всегда мурашки пробегали по коже. В этой женщине всегда было что-то странное, пугающее. Став старше, он решил, что она не в своем уме, и, если она и вправду была его матерью, тогда и его ждет то же самое. Например, он никогда не считал себя способным на убийство, но всего несколько минут назад он схватил женщину за горло с твердым намерением задушить ее. Кормак подумал, что наверняка сделал бы это, если бы поблизости никого не оказалось.

Было нечто обидное и неприличное в том, что ее имя складывалось из тех же букв: Кормак, Кора, — словно между ними с самого начала существовала какая-то тайная связь.

При мысли о том, что всем, что случилось до сих пор в его жизни, он целиком и полностью обязан прихоти этой безумной женщины, бродившей по коридорам больницы в глухую ночь, он вздрогнул от ужаса. Было отчего сойти с ума.

С другой стороны, он мог считать, что ему повезло. Это ведь его , а не Мориса, могли воспитывать в доме на Гарибальди-роуд, где на стене висела розга.

«Бедный Морис!» — содрогнулся Кормак.

Он больше не был уверен, кто он такой на самом деле, кому он принадлежит и чья семья была для него родной. Он говорил себе, что тетя Кора несет чушь, как он подумал с самого начала, но как быть с лицом, которое глядело на него из зеркала и казалось ему теперь точной копией лица его ненавистной тетки? Глаза, правда, были другого цвета, но и только.

О боже! Почему он не замечал этого раньше? Почему никто другой не обратил на это внимания? До сего момента он считал себя мало-мальски симпатичным, но сейчас на него из зеркала смотрело лицо мертвеца.

«Мы не знаем, в кого он удался», — говорила мать в ответ на замечания людей о том, что Кормак совсем не похож на своих родителей. До сих пор никто не видел разительного сходства между ним и женщиной, которая сейчас назвалась его матерью. Он никогда не сможет смириться с тем, что Элис не его родная мать.