Элис расхохоталась:

— Язык сломаешь. Предполагается, что я должна была слышать о нем?

— Нет. Я рад, что вы находите это веселым, а не впечатляющим.

— О, это произвело на меня большое впечатление, можете не сомневаться.

— Вы чувствуете себя лучше?

— Намного лучше.

— Я тоже. Я еще никому и никогда не рассказывал об этом. — Он наполнил ее стакан в третий раз. — Теперь ваша очередь излить душу.

— Сейчас это уже не кажется мне таким ужасным. То есть я хочу сказать, это отвратительно, но мне все равно легче. — Она поведала ему свою историю с самого начала, рассказав о том, как они с Джоном были счастливы со своими четырьмя детьми и как потом Джон обжег лицо и все изменилось. Она не утаила от него и того, как муж обзывал ее. — Потом он внезапно снова переменился, почти не бывал дома и дети практически не видели его. А сегодня я пошла в мастерскую, чтобы рассказать ему об Орле. Он всегда отговаривал нас от посещения его конторы. Вы не поверите, что я обнаружила. — Она описала, как постучала в дверь и как молодая светловолосая женщина на последнем месяце беременности открыла ее, а к ноге этой женщины прижималась девочка, едва начавшая ходить. — Она так мило улыбнулась мне. Потом появился маленький мальчик и позвал своего отца, находившегося наверху. К тому времени я уже понимала, что это должен быть Джон, но все равно меня как обухом по голове ударили, когда он появился. А его глаза! Они были просто ужасны! Я вдруг почувствовала себя вот такой маленькой. — Элис чуть-чуть раздвинула большой и указательный пальцы. — Но знаете, что меня бесит больше всего?

— Что, Элис?

— Звучит глупо, конечно, но у нее был ковер на весь пол. Джон знал, что я всегда хотела такой для нашей гостиной. И это заставило меня понять, насколько важнее для него новая семья. Словно мы для него больше не существуем. — Она шмыгнула носом. — О боже, Нейл. Кажется, я сейчас снова заплачу, а у меня нет носового платка.

— Сейчас принесу. — Нейл вскочил на ноги и вернулся с чистым, хотя и неглаженым носовым платком. К ее изумлению, он опустился рядом с ней на колени и принялся вытирать ей слезы, что показалось ей не совсем уместным. Она чувствовала, как ее ресниц касаются его губы. Прошло много лет с тех пор, как Джон прикасался к ней, и она испытала неловкость, хотя нельзя было отрицать и того, что ей было очень приятно.

— Вы не должны делать этого, вы же знаете, — пробормотала она.

— Я делаю это, потому что мне хочется, а не потому, что должен. — Нейл обнял ее за талию. — Я испытываю к вам желание, миссис Лэйси, с того самого дня, когда впервые перешагнул порог вашего салона.

— Но мне тридцать восемь, — растерянно пробормотала Элис.

— А мне все равно, что вам тридцать восемь, я просто обожаю вас. — Он притянул ее к себе и крепко обнял.

— Нейл… — Она попыталась освободиться из его объятий. — Вы слишком много выпили.

— Нет, это вы выпили слишком мало. Стойте спокойно, Элис, я не буду касаться вас там, где нельзя.

Элис замерла на месте, сознавая, что должна уйти, и одновременно испытывая странное нежелание хотя бы пошевельнуться, а Нейл провел пальцем по ее бровям, потом по ушам, щекам, по носу. Вокруг стояла мертвая тишина… если не считать тиканья часов, не было слышно ни единого звука. Твердый палец Нейла скользнул по ее подбородку, и она уловила исходящий от него запах душистого мыла. Джон всегда был нежным в любви, но он никогда не делал ничего подобного. Палец переместился к ее губам, и Элис почувствовала, что тает. Потом Нейл подался вперед, нежно поцеловал ее в лоб — и больше она не могла этого выдержать. Она обхватила его руками за шею, ощущая себя падшей женщиной, но, странное дело, это ее уже не заботило.

1956 год

Помолвка Маив Лэйси состоялась в тот день, когда ей исполнился двадцать один год. Ее жених, Мартин Адамс — бесцветный, суетливый молодой человек, работал рентгенологом в больнице Бутля. Они встречались два года, но собирались пожениться не раньше, чем Маив получит диплом медсестры и они накопят достаточно денег, чтобы купить дом.

Элис была рада тому, что все у них было разумно и продуманно, особенно если сравнивать со скоропалительным замужеством Орлы. Она сказала об этом Бернадетте, которая помогала ей готовить угощение для вечеринки.

— Мы с Бобом были разумными, и посмотри, к чему это привело, — невесело заметила Бернадетта. — Совершенно ни к чему, черт бы меня побрал.

— Да, но теперь-то с тобой все в порядке. — Элис хихикнула. — Мамаша!

— Ох, заткнись, пожалуйста. — Бернадетта толкнула подругу в бок. — Перестань веселиться, не то получишь по заднице.

Три года назад, когда Элис устраивала такую же вечеринку по случаю шестидесятилетия своего отца Дэнни, Бернадетта собрала все свое мужество и сделала ему предложение.

«Мы не становимся моложе, — заявила она ошеломленному новорожденному. — Я терпеть вас не могу, Дэнни Митчелл. Если хотите знать правду, вы меня просто выводите из себя, но я все-таки думаю, нам будет хорошо вместе. Я считаю вас безнравственным человеком и знаю, что вы обо мне такого же мнения, так что перестаньте делать вид, будто вы возмущены».

В ответ Дэнни пробормотал что-то совершенно невразумительное.

«Если вы согласны, — продолжала Бернадетта, — то, думаю, нам нужно обвенчаться как можно скорее, пока в нас теплится хоть какая-то жизнь. И, прежде чем вы согласитесь, я должна сказать вам, что очень сильно хочу ребенка. Мне тридцать девять, и если мы постараемся, у нас еще останется время, чтобы я забеременела».

Дэнни снова промычал что-то нечленораздельное.

«Подумайте об этом, — добродушно закончила Бернадетта, потрепав его по руке. — Не спешите, но постарайтесь дать мне знать о своем решении до окончания вечеринки, чтобы мы объявили об этом, пока все собрались вместе».

Четыре недели спустя Бернадетта стала миссис Митчелл и мачехой своей лучшей подруги. Через год у Элис появился брат, Иан, а еще через год — сестра Руфь.

Теперь Дэнни редко видели в пивном баре, разве что по воскресеньям после мессы. Он вполне довольствовался тем, что сидел дома вместе с красавицей женой и двумя маленькими детьми, а по вечерам смотрел телевизор, к большому разочарованию многочисленных представительниц женского пола, которым он продолжал нравиться.

— Ты сделала моего отца очень счастливым, — сказала Элис, закатывая колбасный фарш в слоеное тесто. — И он считает, что маленьким Иану и Руфи очень повезло. Я никогда не думала, что наступит такой день, когда я увижу его прогуливающимся в Норт-парке с двумя маленькими детьми на детских стульчиках на колесиках.

— Ну, у него просто не было другого выхода, разве не правда? — фыркнула Бернадетта. — Я обещала помочь тебе. — Она вынула противень из духовки. — Сколько тартинок с джемом ты собираешься делать? Здесь дюжина, и еще дюжина вот-вот будет готова.

— В гостях у нас будет человек тридцать, — задумчиво протянула Элис, — но, я полагаю, не всем захочется тартинок. По-моему, этого хватит.

— Что мне теперь делать?

— Выдави немножко крема на эти кусочки желе, а потом сбрызни их сиропом. Кстати, не могла бы ты захватить с собой чайные ложки, когда придешь к нам сегодня вечером? У меня их не хватит на всех. И рюмки, если они у тебя есть.

— Конечно, у нас есть рюмки. Из чего, по-твоему, мы пьем шерри на Рождество — из глиняных кружек?

Две женщины некоторое время трудились в согласном молчании, занятые своими мыслями, а доносившиеся из кухни ароматы становились все более соблазнительными. На стену, ограждающую задний дворик, наслаждаясь неярким ноябрьским солнцем, уселись два кота в надежде поживиться остатками мясного пирога.

— Кто сегодня присматривает за салоном? — поинтересовалась Бернадетта. — Ведь суббота у тебя — самый тяжелый день.

— Наша Фиона. Я говорила тебе, что она будет руководить новым филиалом на Марш-лейн, когда он откроется после Рождества?