«Это нечестно!» — В его пересохшем горле комком застряла жалость к самому себе, и он никак не мог проглотить этот ком. Ему отчаянно хотелось заплакать — таким несчастным он себя чувствовал.

Входная дверь с грохотом захлопнулась. Значит, мать ушла. Морис попробовал открыть свою дверь, но она оказалась заперта снаружи. Он выглянул из окна на улицу, залитую таким ярким солнцем, что больно было смотреть, и ему страшно захотелось глотнуть свежего воздуха и присоединиться к компании одноклассников. Морису редко позволяли одному выходить из дома.

Из сада за домом до него донеслись крики играющих детей, а за деревьями он рассмотрел качели. Подумать только, у них были собственные качели!

С бешено бьющимся сердцем Морис открыл окно, вылез через него на крышу кухни, а потом соскользнул по водосточной трубе на землю.

Он свободен! Ему достанется по первое число, если мать вернется и обнаружит, что его нет, но сейчас Морису было наплевать на это. Он всегда изо всех сил старался вести себя хорошо. Он никогда не капризничал, никогда не попадал в неприятные истории, никогда не огрызался. Он старался, как только мог, сдать экзамены и получить стипендию. Не его вина, что вопросы оказались слишком трудными. Как бы то ни было, мозги его отказались работать. Он просто не мог думать.

Морис побежал куда глаза глядят. Если он доберется до Норт-парка, то там наверняка будет с кем поиграть. Однако вместо этого десять минут спустя он оказался перед парикмахерской тети Элис. Ему захотелось увидеть, как ее милое, доброе лицо озарится радостным удивлением. Он точно знал, что она любит его. Он был в парикмахерской всего несколько раз, но ему там очень нравилось. В салоне было весело и все казались такими счастливыми.

Он отворил дверь — раздался мелодичный звон колокольчика. Его двоюродная сестра Фиона подметала пол, а другая леди мыла голову еще одной леди. Тети Элис нигде не было видно.

— Привет, малыш! — воскликнула Фиона. — Твоя мать с тобой?

Морис отрицательно покачал головой. Ему нравилась Фиона, которая всегда суетилась вокруг него, но сейчас ему нужна была ее мать.

— Ты вспотел. Хочешь стакан вишневого лимонада? — спросила Фиона. — Он у нас в кухне.

— Да, пожалуйста !

— Я принесу его тебе через минутку, как только закончу подметать пол. Мама вышла во двор передохнуть. У нас сегодня настоящая турецкая баня. К счастью, мы скоро закрываемся. Почему бы тебе не пойти к ней и не поздороваться?

Морис прошагал через салон, вышел в кухню и оттуда во двор, где в кресле сидела тетя Элис. У нее было грустное лицо, подумал он, но когда она увидела его, оно осветилось улыбкой.

— Привет, Морис, дорогой. — Она просияла. — Ты один? Это что-то новое.

Он не знал, что на него нашло, потому что вдруг кинулся к тетке, она посадила его к себе на колени, и он заплакал навзрыд, а она гладила его по голове и приговаривала: «Ну, успокойся, успокойся, хороший мой. Расскажи своей тете Элис, что случилось».

— Я провалил экзамены на стипендию, — выкрикнул он сквозь слезы. — Мама заперла меня в моей комнате, и сегодня вечером она убьет меня.

— Вот значит как! — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнесла Элис.

— Я не нарочно провалился. Я старался изо всех сил, честное слово.

— Я уверена в этом, милый.

— Я просто ужасно тупой. — Он всхлипнул.

— Если бы все, кто проваливается на экзаменах, были тупыми, мир прекратил бы свое существование, — рассудительно заметила его тетя. — Экзамены не сдали ни наши девочки, ни я, ни дядя Джон. Да и твоя мать тоже, если на то пошло. Зато ты силен в других занятиях — в футболе, например. Ты играешь намного лучше, чем наш Кормак.

— Да, я думаю, это так, — икнув, согласился Морис.

— И ты очень красив. — Она провела рукой по его темным кудрям. — Держу пари, ты разобьешь не одно сердце, когда вырастешь, и к тому времени ты поймешь, что прекрасно справляешься с массой вещей. Я вот считала себя ужасно глупой и ни на что не годной, пока вдруг не обнаружила, что хорошо делаю прически другим женщинам. — Она крепко прижала его к себе. — Так что больше не смей называть себя тупым, слышишь?

Дверной колокольчик снова звякнул, и Элис сказала:

— Наверное, это моя последняя клиентка. Ее нужно только подстричь. Ты можешь составить мне компанию в салоне, а потом я отведу тебя домой.

— Я не хочу домой! — Он крепче прижался к ней.

— Боюсь, тебе придется пойти туда, мой хороший, иначе твоя мама вызовет полицейских и меня обвинят в похищении детей.

— Я не хочу, тетя.

— Тогда я напою тебя чаем, а потом отведу домой.

— Это неправильно, Кора, — сказала Элис. — Лишать одиннадцатилетнего мальчугана еды и питья на целый день из-за того, что он не сдал дурацкий экзамен… в общем, это неправильно.

— Тебя это не касается, — оборвала ее Кора. — Это мое дело, как я обращаюсь со своим сыном.

— Когда меня втягивают в это, оно становится и моим делом, — с жаром возразила Элис. — Бедный малыш вынужден был прийти ко мне, чтобы его накормили. Он выпил целую бутылку лимонада и не знаю сколько стаканов воды. У него, должно быть, в горле пересохло, как в пустыне.

Кора пыталась найти подходящий ответ, но ничего не могла придумать. Пока Кора ходила по магазинам, она со смешанным чувством думала о Морисе. Ей было немного не по себе оттого, что она на весь день оставила его голодным, но, с другой стороны, у нее закипала кровь при мысли о том, что он подвел ее и не получил стипендии. Если Кормак успешно сдал экзамены — а он, конечно же, сдал, — то, получается, Элис снова одержала над ней верх. Она задаст Морису хорошенькую взбучку, когда вернется домой, проучит его. Кора задрожала от радостного предвкушения того, что произойдет потом, после того, как она простит его. Он обнимет ее за шею, скажет, как сильно любит, и она крепко-крепко прижмет его к себе. А потом они сядут пить чай.

Она вошла в лавку зеленщика и купила фунт молодой картошки и фунт горошка, потом заглянула к Костигану за четырьмя фунтами парной телятины, но вспомнила, что у нее есть муж, и увеличила заказ до шести фунтов. Наконец, у Блэкледжа она приобрела огромный кремовый торт с малиновым сиропом, который так любит Морис.

Она разбирала дома покупки, не подозревая, что Мориса нет в его комнате, как вдруг раздался стук в дверь и на пороге возникла очень рассерженная Элис Лэйси, держа за руку мрачного, испуганного Мориса. Кора всегда считала, что ее невестка — необычайно уравновешенная и тихая особа, и даже не подозревала, что та способна так разбушеваться.

Она стояла в гостиной, сердито размахивая руками. «Это неправильно, — повторяла она. — Это просто жестоко».

Прошло добрых полчаса, прежде чем непривычно молчаливой Коре удалось избавиться от нее. Она с грохотом захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, тяжело дыша. С каждым вздохом в ней нарастал гнев — гнев, который было бесполезно направлять на Элис. Как бы то ни было, именно Морис стал причиной ее позора.

Она вошла в гостиную, куда его отправили, чтобы он не слышал перебранку между двумя женщинами, и обнаружила его стоящим у окна. В соседнем доме играли дети, и их крики звонко разносились в вечернем воздухе, только подчеркивая унылую тишину их собственного дома.

— Не смей больше даже близко подходить к этой проклятой парикмахерской, — металлическим голосом произнесла Кора. — И если я запираю тебя в твоей комнате, значит, ты должен оставаться там. Ты слышишь меня?

— Да, — безразлично ответил Морис.

— Да — что?

— Да, мама.

— Ты меня опозорил перед Элис тем, что пошел к ней и сказал, что ты голоден. Что, черт возьми, она теперь обо мне подумает?

Морис пожал плечами:

— Не знаю, мама.

Раньше она никогда не замечала, чтобы он так равнодушно воспринимал ее слова, и от этого ее гнев только усилился. В голове стучало, к горлу от бешенства подступала тошнота. Разве он не понимает, что он наделал ? Разве он не понимает, что она должна чувствовать себя лучше всех? Она должна . Еще ребенком, грязным, неухоженным, вечно голодным, терпя жестокое обращение двух своих старых теток, она поклялась, что когда-нибудь станет кем-то . Она редко посещала школу, потому что остальные дети смеялись над ее ветхой одежонкой, над тем, что у нее не было обуви, что в волосах завелись вши и от нее воняло, и она не могла ответить ни на один вопрос на уроке.