Следующую ночь Молли провела у Лили и Майка — ужасную ночь, в течение которой она ни на миг не сомкнула глаз. И не только из-за того, что у нее дьявольски болели рука и голова, но и из-за налета, который продолжался десять часов кряду и закончился лишь ранним утром. Он был еще хуже того, во время которого погибла Ирен.

Молли терзалась мыслью о том, что Ирен погибла в одиночестве, но если бы трамвай не остановился и Молли успела бы домой, то она погибла бы вместе со свекровью, а ее дети лишились бы матери. Как бы то ни было, теперь у нее осталась только та одежда, что была на ней в момент взрыва, да несколько монет в кошельке. Молли вспомнила о рождественских подарках, заботливо разложенных на пианино, и деньгах, спрятанных в старой сумочке в серванте, которые она копила на отпуск в следующем году. Но все это не имело значения, главное — она осталась жива.

Ей было очень нелегко проститься с братьями Тома и их женами, не зная, свидятся ли они когда-либо вновь. Молли сказала, что постарается приехать в сентябре на свадьбу сына Майка и Лили, но ничего не может обещать.

Во время рождественских праздников Молли только и делала, что сидела в кресле, ела и пила шерри — ничем другим ей заниматься не позволили. На Рождество они все вместе сходили на утреннюю мессу, и по возвращении в доме воцарился сущий хаос, когда дети принялись забавляться со своими новыми игрушками. Финн, едва только получив известия из Ливерпуля, отправился в Килдэр и купил подарки для четверых детей сестры, которые не отпускали ее от себя ни на шаг. Меган настояла на том, что будет омывать ее руку теплой водой несколько раз на дню, хотя Молли не представляла, чем это может ей помочь. Броуди постоянно спрашивала ее, а отправился ли Одуванчик прямо на небеса вместе с бабушкой, всякий раз получая заверения в том, что именно так все и случилось. Джо не слезал у Молли с коленей, а Томми только и делал, что трогал ее за руку, желая, наверное, убедиться, что она — настоящая.

Месяцы мирно шли один за другим безо всяких происшествий, если не считать чудесного возвращения Одуванчика, которого все считали мертвым. Его нашли на Скотланд-роуд через шесть недель после того, как бомбы упали на Тернпайк-стрит. Должно быть, он отправился на вечернюю прогулку, когда завыли сирены, спрятался на чьем-то заднем дворе, а по возвращении обнаружил, что его дом разрушен.

К счастью, на внутренней стороне ошейника были написаны его имя и адрес, да и почти все обитатели Тернпайк-стрит знали сыновей Ирен, так что кот был спасен. Майк и Лили были потрясены до глубины души, когда какой-то незнакомец появился на пороге их дома с ободранным полосатым котом на руках. Одуванчика отправили в Ирландию в картонной коробке, в стенах и крышке которой проделали дыры, чтобы он мог дышать, — в сущности, тем же способом, каким десять лет назад он совершил поездку в противоположном направлении, разве что коробка была теперь значительно больше. Финн сам приехал в Дун Лаогейр, чтобы забрать его. Когда он, уже дома, открыл коробку, Одуванчик прыгнул оттуда прямо на руки Броуди. Поначалу они с Бабблзом невзлюбили друг друга, но потом братья нашли общий язык и теперь жили в мире и согласии.

Пришла и прошла Пасха, и вдруг оказалось, что наступила весна. Дунеатли возродилась к жизни, и на деревьях набухли почки и появились крошечные зеленые листочки. Собирались зацвести яблони в саду.

К этому времени Молли нашла себе работу. К этому ее подтолкнуло то, что она осталась фактически без гроша в кармане и практически безо всякой одежды. Лили, Паулина и Глэдис, зная о ее бедственном положении, скинулись и купили ей на Рождество нижнее белье, а Финн и Хейзел в качестве подарка упросили Шинед Ларкин сшить ей новое платье. Когда Финн предложил выплачивать ей еженедельное содержание, Молли отказалась — это слишком походило бы на подачку. Финн и так удовлетворял все материальные нужды ее детей.

Поскольку в Дунеатли не было вообще никакой работы, Молли каждый день ездила на работу в банк в Килдэр, где складывала цифры и готовила отчеты, которые позже перепечатывались набело. Работа была удручающе скучной, и Молли ненавидела ее всем сердцем. Время тянулось невыносимо медленно, но теперь, по крайней мере, у нее появились деньги на покупку вещей для себя и своей семьи.

У Глэдис и Эноха был телефон, и Молли регулярно звонила им, чтобы узнать, как дела. В мае целую неделю длились массированные налеты, и казалось, что конец света уже близок.

— Некоторые районы города полностью исчезли, Молл, — печально сообщила ей Глэдис.

Погибли почти две тысячи человек, а раненых и покалеченных никто не считал. Молли ужасно расстроилась, когда узнала, что среди прочих уничтоженных зданий был разрушен и театр «Ротонда».

Она не могла понять, отчего после таких известий в душе у нее поселилось внутреннее беспокойство. Молли не находила себе места, хотя прекрасно сознавала, что последнее, что ей сейчас нужно, — это попасть под очередную бомбежку, но при этом ее не покидало ощущение, будто ей чего-то недостает.

Однажды утром она получила письмо от Агаты. Читая его, Молли ощутила, как ее охватывает чувство вины и стыда. Ведь ее подруга думала, что она погибла!

«...о том, что Тернпайк-стрит бомбили, я узнала только много дней спустя, — писала Агата. — Фил отправился на разведку и сказал, что твой дом разрушен. Я не могла в это поверить, Молли, и почему-то снова и снова вспоминала твою свадьбу, на которой я была в своем темно-фиолетовом платье подружки невесты, чем шокировала твоих невесток.

И только недавно я случайно встретила в “Вулвортсе” Лили. Она рассказала мне, что ты, оказывается, не погибла и вернулась к себе в Ирландию. Она же дала мне твой адрес. Ох, Молли, как ты могла уехать, не написав мне ни строчки? Я знаю, мы с тобой давно не виделись, но мы же были подругами!

Теперь, когда Донни и Памела пошли в школу, я вдруг вознамерилась “принести пользу стране” и сейчас работаю на сборочном конвейере на заводе “Гартсон электрике”, где выпускают рации и портативные радиотелефоны для армии. Зарплата у меня в пять раз выше, чем была в аптеке, а женщины, с которыми я работаю, очень славные. Ты только подумай — если бы ты по-прежнему жила в Ливерпуле, мы с тобой могли бы работать вместе! На заводе постоянно не хватает рабочих рук.

Фил и дети чувствуют себя хорошо, и я надеюсь, что и у тебя все в порядке.

Любящая тебя

Агата»

Молли немедленно села писать ответ. Она клялась, что все время собиралась написать Агате о том, что с ней случилось и где она сейчас, но постоянно забывала об этом. «В последние месяцы моя жизнь перевернулась с ног на голову», — объясняла она, но не добавила, что завидовала тому, что у подруги есть муж, славный домик и что она может позволить себе провести отпуск в Блэкпуле. Каким, оказывается, мелочным может быть человек! Она вспомнила, что завидовала даже тому, что у Агаты появилась новая скатерть!

Письмо Агаты вселило в нее еще большее беспокойство. На сей раз Молли поделилась своими сомнениями с невесткой. Женщины сидели в кухне; Хейзел замешивала тесто, а Молли раскатывала его, чтобы запечь в нем почки с мясом. Кухня стала тем местом, где происходили все важные разговоры.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что тебя снедает беспокойство? — спросила Хейзел.

— Сама не знаю, — призналась Молли. — Думаю, мне хочется сделать что-нибудь для победы.

— Ну, в Дунеатли ты ничего сделать не сможешь.

— Знаю, Хейзел, и, наверное, именно поэтому не нахожу себе места.

— Ну, вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Единственный способ для тебя что-то сделать для победы — это пересечь пролив и получить работу вроде той, на которой занята Агата.

— А как же дети?

— Ты же знаешь, что я присмотрю за ними. Я люблю их, и они любят меня — не так, конечно, как свою мамочку, — поспешно добавила Хейзел. — Но ты уже однажды оставляла их, и они справились и пережили это. Переживут и еще раз. — Хейзел поцеловала Молли в щеку. — Ты стала матерью в семнадцать лет, Молл. Теперь тебе почти тридцать три. Пора тебе пожить и для себя. Иначе не успеешь оглянуться, а вот уже и она, старость. Ты будешь сидеть с вязаньем и спрашивать себя, куда же подевались годы.