— Вы предупредили меня о крахе фондовой биржи, — пробормотал Левон. — Я возвращаю долг.

Олли ухмыльнулся.

— И все равно вы верный друг. Хотите выпить? У меня есть ирландское виски, которое льется в горло, как жидкое золото. Вот что, я дам вам с собой бутылочку, — щедро предложил он.

Левон кивнул в знак благодарности. Если уж ему предстоит весь сегодняшний день провести дома, то он предпочел бы сделать это в состоянии легкого алкогольного дурмана. Олли подошел к ветхому шкафчику со стеклами в свинцовых переплетах и достал из него бутылку и два стакана. Наверху стояло несколько фотографий — свадьба Олли и Лиззи; жених выглядел худым как щепка. Дети, Герби и Мабель, снятые в разном возрасте, и очаровательная седовласая чета, с любовью глядящая друг на друга.

— Это ваши родители? — спросил Лев.

Он ничего не знал о прошлом сидящего напротив мужчины.

— Мне нравится думать, что они могли бы ими быть, — коротко рассмеялся Олли. — Лиззи нашла эту фотографию в книжке, которую взяла в библиотеке, ну а я оставил ее себе. Сначала это задумывалось как шутка, но этот снимок стоит здесь уже много лет. — Он взял фотографию в руки и принялся рассматривать. — Симпатичная пара, не правда ли? — с улыбкой заметил он. — Полагаю, они и впрямь чьи-то родители, но только не мои. Меня лично нашли брошенным в комнате ожидания на Пенн-стейшн, так что своих родителей я не помню и не знаю, какая кровь течет в моих жилах. Мне сделали обрезание, так что я могу оказаться и евреем. Дама, которая нашла меня, взяла меня к себе и вырастила. Ее звали Эдной Блинкер. Славная женщина, но до них ей было далеко. — Олли постучал пальцем по фотоснимку. — Она умерла, когда мне исполнилось четырнадцать, и я остался совсем один. Поначалу меня это пугало — то, что я ничего о себе не знаю, — но потом я встретил Лиззи, у нас появились дети, и это как-то перестало меня волновать.

— По большому счету мне тоже кажется, что такие вещи не имеют особого значения, — заметил Левон, — но, пожалуй, на вашем месте мне тоже было бы не по себе.

Герби что-то сказал Анне, и она ответила ему звонким смехом. Это был приятный смех, воркующий и совершенно естественный.

Очевидно, Олли тоже услышал его.

— Что известно Анне о ее прошлом, Лев? — вдруг спросил он.

— Ничего и все. — Настала очередь Левона пожать плечами. — Все это хранится у нее в голове, погребенное в самом потаенном уголке. Похоже, случилось нечто такое, что заставило ее позабыть о своем прошлом. — Он вспомнил наброски, которые она делала раньше. «Я не настолько глупа, как ты полагаешь», — сказала она ему после того, как родила Джона. — Когда-нибудь все это всплывет на поверхность, и тогда Анна обо всем вспомнит. Полагаю, это случится, когда она станет старше и сильнее.

Олли протянул Левону стакан, в который налил на палец виски. Подойдя к двери, он крикнул, чтобы им принесли льда, а потом вернулся на свое место за столом.

— Вся эта история, которую Тамара много лет назад рассказала Лиззи о том, что Анна — дочь вашего ирландского друга, который обанкротился... Словом, еще тогда я не поверил ни единому слову, Лев. — Он небрежно отмахнулся, словно отметая всяческие возражения. — Не то чтобы это имело какое-либо значение... Мне, к примеру, решительно все равно.

В «берлогу» вошла Кристина с ведерком льда. Она явно пребывала в дурном настроении, жалуясь на то, что у нее и своих дел по горло, чтобы ее еще и гоняли за всякой ерундой, как девочку на побегушках, когда она готовит обед.

— Если вам нужно что-нибудь еще, мистер Блинкер, пойдите и возьмите сами.

— Что вы скажете насчет того, — медленно проговорил Олли, когда дверь его кабинета с грохотом захлопнулась, — чтобы Анна и Герби поженились?

— Левон чуть не упал со стула.

— И давно вы это придумали?

— Две с половиной минуты назад. Они ведь нравятся друг другу.

— Разве людям не полагается любить друг друга, если они собираются пожениться? И разве не должно подобное предложение исходить от Герби?

Олли задумчиво барабанил пальцами по крышке стола.

— Пожалуй, его нужно немножко подтолкнуть.

К этой мысли нелегко было привыкнуть. Левон по-прежнему считал Анну несмышленой девочкой, хотя сейчас ей уже должно было исполниться лет двадцать или около того.

— Вот еще что, Олли, — сказал он, — я ведь не являюсь опекуном Анны. Так что не мне решать, за кого она выйдет замуж.

— Да, но она прислушивается к вашему мнению. О вас она говорит чаще и больше, чем о ком-либо другом. Если Герби сделает ей предложение, она первым делом позвонит вам и спросит, что вы об этом думаете. — Олли потянулся за виски. — Ну, как вам выпивка, Лев? Идет как по маслу, не так ли?

— Очень гладко, Олли. — Левон чувствовал, как виски растекается по пищеводу и согревает его.

— У Анны есть какие-нибудь документы — свидетельство о рождении, паспорт и тому подобное?

— Нет, никаких.

Олли подмигнул.

— Я не буду спрашивать, как она попала в старые добрые Штаты.

Левон не стал подмигивать ему в ответ.

— Спрашивать об этом смысла не было, поэтому я не знаю. Но официально мы не удочеряли ее. Просто случайно встретились, только и всего.

— Легальные бумаги я ей выправлю. Кое-какие связи в мэрии у меня еще остались, и я воспользуюсь ими, пока мэр не лишился должности. Когда-нибудь они могут ей пригодиться, скажем, если Анна вдруг захочет стать американской гражданкой.

Левон решил, что пришло время откланяться, и поднялся.

— Будьте осторожны, Олли. Не забывайте об убитом свидетеле.

Разговор принял неожиданное направление, свернув с коррупции в городском совете на возможную женитьбу Анны и Герби. О последнем Левон не знал, что и думать.

Тем вечером Зеке появился на вечеринке в темно-синем вельветовом вечернем костюме и голубом галстуке-бабочке. Со своими красивыми карими глазами, розовыми мягкими губами и очаровательной улыбкой он выглядел настолько привлекательно, что у Анны перехватило дыхание. Его мать, пояснил он, взяла на время костюм у пианиста, который слег с какой-то непонятной болью в груди.

— У меня плохие новости, — мрачно сказал Зеке. — Папа говорит, что никто не позволит ниггеру танцевать с белой девушкой и прикасаться к ней своими грязными черными руками. Так что, боюсь, наше сегодняшнее выступление отменяется.

Анна расстроилась до слез.

— А я уже предвкушала, как мы станцуем втроем!

— Я тоже! — воскликнул Герби. — Тебе обязательно слушаться отца, Зеке?

— Он был очень серьезен и заставил меня поклясться жизнью матери, что я не стану танцевать с Анной. — В кои-то веки Зеке не улыбался и не насмешничал. — Отец говорит, что вся беда в том, что я слишком высокого мнения о себе. Есть люди, которые хотели бы сбить с меня спесь. На Юге ниггера могут линчевать только за то, что он прикоснулся к белой женщине.

— Господи! — ахнул Герби.

— Это отвратительно! — пылко вскричала Анна. — И прекрати называть себя ниггером. Твоему отцу это не нравится, и мне тоже.

Зеке с мрачным видом сунул руки в карманы своих вельветовых брюк.

— Отец говорит, что лучше всего жить в Париже, во Франции, где никто не обращает внимания на то, белый ты или черный. Может, я и поеду туда когда-нибудь.

— Мы все поедем, — провозгласила Анна. — Мы поедем в Париж, если это единственная возможность для нас танцевать вместе и оставаться друзьями.

Через два дня Герби поскользнулся на подмерзшем тротуаре у входа в театр и вывихнул лодыжку. Его дублер Нельсон, обычно танцевавший в кордебалете, стал партнером Анны на тот вечер. Времени на репетицию у них уже не было, но, учитывая обстоятельства, Нельсон выступил вполне удовлетворительно. Однако он чересчур старался, и это было заметно. На его лице застыла напряженная улыбка, которая исчезла в тот же миг, как только танец закончился.

На следующее утро Анна и Нельсон встретились в театре пораньше, чтобы поупражняться вдвоем. К удивлению Анны, Конрад Абель был уже здесь, вместе с кипящим от бешенства Нельсоном и еще одним молодым человеком, лицо которого показалось ей знакомым.