— Она сильно кашляет, — пояснила Гейл.

С тех пор Анна часто наведывалась в гости к Шульцам с продуктами и одеждой.

Кусок стекла в двери закрывал изнутри обрывок кружевной занавески. Анна постучала, и мистер Шульц впустил ее.

— Счастливого Рождества! — прогудел он, словно приглашая ее вступить в его родовой замок. — Входите же, мисс Мюррей, входите. — Раз десять, не меньше, она просила его называть ее Анной.

Дети моментально обступили ее. Она вручила Гейл хозяйственную сумку и попросила раздать подарки.

— Они все подписаны.

Одеяло Анна сама передала миссис Шульц, в глазах которой светилось негодование. «Мне не нужна ваша милостыня, — казалось, говорили они. — Я хочу вернуться обратно в нашу квартиру в Ист-Виллидж. Я хочу, чтобы у моего мужа была работа, а у моих детей — новая одежда. Я не хочу встречать Рождество в этом ужасном месте, куда такие люди, как вы, приносят еду, когда я предпочла бы покупать ее сама».

Сегодня женщина вновь выглядела больной.

— Спасибо, — угрюмо пробормотала она, обнаружив в корзине конфеты, рождественский пудинг, индейку и овощи, которых хватило бы на восьмерых.

Потом их можно будет разогреть на крышке круглой железной печки, от дыма которой Анне хотелось кашлять. В хижине каким-то непонятным образом было и тепло, и холодно одновременно. По ногам гуляли сквозняки, а лицо горело. Девушка надеялась, что у нее не начнется очередной приступ головной боли.

— А вот и подарок для тебя, мам! — воскликнула Гейл. — И для папы тоже.

— Это всего лишь шарфы и перчатки, — пробормотала Анна.

Ей вовсе не хотелось выступать в роли леди Баунтифул[60], отчего она неизменно смущалась. В следующий раз, собрав посылку, она пошлет кого-нибудь отнести ее.

— Что нужно сказать мисс Мюррей? — прогремел мистер Шульц, приподняв кустистые брови и с деланым негодованием обращаясь к детям.

Развернув свой подарок, он принялся немедленно обматывать шею толстым вязаным коричневым шарфом, словно стремясь показать, как он ценит подобный знак внимания. Миссис Шульц дрожала всем телом, вскрывая свой пакет. Анна пожалела, что не подарила ей что-нибудь более изящное, украшение например.

— Большое вам спасибо, мисс Мюррей! — хором крикнули дети.

Самым младшим она купила кукол и заводные машинки, Гейл подарила набор красок — у девочки обнаружился талант к рисованию — и, по совету Герби, перочинный нож с множеством лезвий Винни.

— Не соблаговолите ли присесть, мисс Мюррей, и выпить с нами чашечку чая?

Анна присела, но от чая отказалась, заявив, что предпочла бы чашку горячей воды. Ей очень хотелось уйти, но она скромно сидела в уголке, ожидая, пока закипит чайник.

— А где же ваша шубка, мисс? — поинтересовался Эрик получасом позже, когда Анна вернулась к машине.

— Я отдала ее миссис Шульц. У нее сильный озноб.

— А теперь и вы посинели от холода! — запричитал Эрик. Он вылез из автомобиля, вынул из багажника плед и накинул его Анне на плечи. — Вы все еще хотите пойти в церковь?

— Да, пожалуйста.

— Я заеду домой и попрошу Кристину принести вам пальто, — сказал Эрик. — Или, быть может, вы захотите взять его сами?

— Лучше вы, пожалуйста.

Если Лиззи уже встала, Анне придется приложить немало усилий, чтобы вновь улизнуть из дома. Лиззи, которая и близко не подходила к церкви, не понимала важности регулярного присутствия на мессе.

— Разве можно считать грехом то, что ты разок пропустишь службу? — вопрошала она.

Эрик остановил машину у квартиры и через несколько минут вернулся с пальто в красно-белую клетку.

— Кристина сунула в карман шапочку, — сообщил он.

Анна надела пальто и вынула из кармана белый вязаный берет.

— Спасибо, Эрик, — сказала она. — Вы с Кристиной очень заботливы.

— Кто-то должен присматривать за вами, — хмуро проворчал он. — Вы повсюду ходите одна, сорите деньгами по всему Нью-Йорку, раздаете свою одежду кому ни попадя. Одному Богу известно, что вы учудите в следующую минуту.

Город постепенно оживал. В парке появлялись все новые люди, движение на дороге стало более оживленным, но все равно до обычной рабочей суеты было еще далеко. Сегодняшний день разительно отличался от вчерашнего сочельника, когда в магазинах было полно покупателей, на тротуарах было не протолкнуться от пешеходов, а движение на улицах почти остановилось. Звучащие из громкоговорителей рождественские колядки соперничали с нетерпеливыми гудками автомобилей, отчего шум становился вовсе уж оглушительным. Сегодня же на Пятой авеню лишь немногочисленные прохожие останавливались поглазеть на витрины, а большинство уверенно направлялись в собор Святого Патрика на мессу.

Эрик затормозил у массивного здания с готическими шпилями и беломраморным фасадом. Анна сказала ему, что ждать ее не нужно и что она вернется домой пешком.

Но он лишь фыркнул в ответ.

— Сейчас слишком холодно для прогулок. Кристина говорит, что у вас во рту и маковой росинки еще не было. Я подожду вас вон там, на углу Пятьдесят Первой улицы.

Анна поблагодарила его. Возвращение домой пешком стало бы для нее наказанием за мелкие грешки, которые она могла — или не могла — совершить. Войдя в церковь, девушка смочила пальцы святой водой и перекрестилась. На колени она опустилась в задних рядах, подавленная грандиозным величием церкви, в которой пахло благовониями и Кровью Христовой. В голове у Анны сталкивались волны боли, накатывая и отступая, подобно океанскому приливу, и ей казалось, что кто-то сверлит ей череп возле правого глаза.

Анна встала в хвост очереди за причастием и вернулась на свое место с облаткой на языке, но проглотить ее не смогла — горло болело слишком сильно. Она боялась, что поперхнется.

Получасом позже Анна была уже дома, хотя и не могла вспомнить, как добралась туда. Кристина приготовила ей крепкий сладкий кофе, а Лиззи наложила маску на кожу вокруг глаз и натерла виски лавандовым маслом, чтобы унять головную боль.

— Ты принимала сегодня свои капли? — поинтересовалась она, и Анна заверила ее, что да, принимала.

Задернув занавески и закрыв дверь, Анна забралась в постель в надежде, что боль пройдет к началу вечеринки.

А в кухне Кристина готовила ужин. Лиззи накрывала на стол, украсив его цветами и достав серебряные столовые приборы, потому что Олли пригласил нескольких деловых партнеров с женами. Олли, который неизменно ложился спать лишь ранним утром, еще не встал, и мающийся от безделья Герби, все утро напрасно прождавший Анну, лениво катал шары на бильярде в отцовском кабинете.

Как частенько случалось с ней, когда она лежала в темноте, которую нарушали лишь приглушенные далекие звуки, разум Анны отправился в далекий путь, паря, словно птица, над горами и долинами, морями и лесами. Иногда она оказывалась в каком-нибудь знакомом, но безымянном месте, вроде переполненной церкви, в которой стоял гроб, заваленный белыми цветами. Она единственная не плакала, потому что твердо знала: женщина, лежащая в гробу, вознеслась прямо на небеса и когда-нибудь они непременно встретятся вновь. В другом месте, которое было намного меньше первого, какая-то девушка сунула ей в руку клочок бумаги со словами: «Смотри, не потеряй его, дорогуша». А потом Анна оказалась на пароме и какой-то маленький мальчик отчаянно цеплялся за ее юбку, плача навзрыд, но она не знала, как утешить его. «Откуда вы, мисс Анна Мюррей?» — прозвучал чей-то голос, вот он был настоящим, принадлежал Льву: они ехали на такси. Дальше память ее не заглядывала. Все остальное могло случиться с ней, а могло и не случиться. Анна старалась не думать об этом слишком уж усердно, чтобы не вспомнить то, чего не следовало.

И вдруг ее рука оказалась в чьей-то большой и теплой ладони. Анна не знала, происходит это с ней во сне или наяву.

— Кто здесь? — прошептала она.

— Это Лев, родная. Я пришел пожелать тебе счастливого Рождества.