— Ты знал насчет Себа? — спросила Мэй. — Не в смысле колдовства, про другое. О нем и Джеми. Поэтому ты засмеялся, когда услышал, что я с ним встречаюсь?

Ник метнул в нее взгляд.

— Да, — ответил он через минуту.

— А почему не сказал?

— Алан как-то мне говорил: не можешь обманывать — не выдавай секретов, — объяснил Ник. — Я решил, ты сама догадаешься.

Точно, она должна была догадаться сама. Слишком уж терпим был Себ к ее приступам недовольства, слишком терпим к отношениям, где его проверяли и держали на расстоянии. А когда она пыталась сблизиться, он всякий раз взбрыкивал, якобы боясь не оправдать ее надежды.

— А ты сам откуда узнал?

— Я же демон, — отозвался Ник будничным тоном, — а мы тысячу лет наблюдали за людьми. Я умею распознавать желания.

«Ты так ревнуешь ко мне, что не можешь сдержаться», — сказал Ник Себу. Потому что сам проводил больше времени с Джеми и нравился ему. А она-то, дура, считала, что речь шла о ней.

— Супер, — тихо отозвалась Мэй.

— Хочешь, я его убью?

Очень непривычно было слышать, как кто-то говорит это всерьез.

— Нет! — вырвалось у Мэй.

— Он оставался с тобой и Джеми наедине, — сказал Ник. — Мог сто раз поставить метку. — Его тон стал жестким и резким, как проволочная удавка. — Силы у него, скорее всего, немного, иначе я почувствовал бы, однако с такой меткой это не важно. Он мог убить любого из вас.

— Но не убил. Сомневаюсь, что он вообще собирался нам вредить.

— Да ну? — спросил Ник. — Знаешь, у кого нет возможности передумать? У покойника.

— Ник, нет! — снова выкрикнула Мэй и отвернулась. Было слышно, как он встает и проходит на ее сторону комнаты, останавливается в нескольких дюймах от места, где она сидит.

— Но ты… тебе же плохо! — сказал Ник, нависая над ней тенью.

Мэй заглянула ему в глаза.

— Знаю. Потому и пришла сюда — с тобой мне становится легче.

— Что? — выпалил Ник. — Как?

Он вдруг яростно нахмурился, словно она чем-то его разозлила. Мэй не стала класть ему руку на плечо — чего бы не хотела метка у нее на шее.

— Мне нравится, что ты никогда не врешь, — сказала она помолчав. — Нравится, что ты хочешь нас защитить, хотя я об этом не просила. Ты очень упорный, легко не сдаешься. Мне все это нравится, поэтому я люблю сюда приходить. Мне становится лучше, когда ты рядом и не давишь, что тоже бывает. Не знаю, как понятнее объяснить.

— Это что — утешение?

Мэй глубоко вздохнула.

— Да. Что-то вроде.

Все встало на свои места: она согласилась рассказывать о чувствах, и делала это — пришлось раскрыть душу, чтобы найти к ней инструкцию.

— Насчет твоего отца, то есть Дэниела, — сказала Мэй. — Ты не должен терзаться за свои слова. Он любил ходить с тобой в «Сделай сам», с тобой ему было лучше, хотя иногда ты его и расстраивал. Вот что важно.

— Да, как будто он поэтому спрашивал, — сухо произнес Ник. — Кстати, я хочу знать о… о том, что он имел в виду.

— Я не могу объяснить любовь, — заторопилась Мэй. Ее вдруг ни с того ни с сего охватила паника, от которой хотелось уйти, сбежать без оглядки с чердачной лестницы. — И не спрашивай. Я не знаю! Я не хочу…

Ник посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, слишком близким и неуютным. Его глаза были как ночь, из которой что-то пытается пролезть в дом.

— Я просто должен это узнать. А нигде ничего прямо не написано. Говорят, она длится вечно. Это правда?

— Любовь? — уточнила Мэй.

Ник медленно кивнул, не отводя взгляда.

Она не хотела ему врать, и не могла не вспомнить прошлое.

Ее отец не был ни Дэниелом Райвзом, ни Черным Артуром. Он старался находить время для игр с детьми, уговаривал посещать секции, которые им не нравились, хотя они все равно ходили ради того, чтобы быть с ним рядом. Он с самого начала хотел завести детей, любил их.

Потом, на каком-то этапе, отец разочаровался в семье, решил, что уже ничего не исправить, и сдался. Сказал матери, что ничего не получится и продолжать смысла нет. Дескать, это был неудачный опыт — черновая семья, — благодаря ему он не наступит на те же грабли.

Память о его уходе еще ранила Мэй, но сам отец уже не мог причинить ей страдание.

— Нет, — ответила она, будто клещами вытаскивая из себя по слову. — Нет. Иногда любовь проходит. Если ты не хочешь меняться ради другого — того, кто любит, — иногда тебя перестают любить. А если… если твоя любовь остается без ответа, то и ты иногда перегораешь. Все прочее остается — боль и так далее, а любовь уходит.

Ник закрыл глаза.

— Понятно.

Мэй спохватилась: живее карандаша Себа она изобразила ему, что случится, откажись он стать человеком, не полюби он Алана в ответ — чего Ник боялся больше всего. Она хотела сказать, что не даст этому случиться, но ей надо было убедиться в жизнеспособности своего плана.

Ту-то ее и осенило.

— Знаешь, — сказала она, — а я сегодня забралась к колдунам в дом и видела их каменное кольцо.

— Что?! — взревел Ник.

— Там еще была Селеста Дрейк, — продолжала Мэй как ни в чем не бывало. У нее замирало сердце: уравнению вот-вот найдется ответ, части головоломки вот-вот сойдутся. — Она хотела нанять сразу весь Круг Обсидиана. Думала, они настолько выдохлись. Думала, только свистнет — и они тут как тут. Наверное, у Джеральда сейчас паника поднялась. Свои ему не доверяют. Странно, что наибольшую силу он проявлял именно в одиночку.

— Ага, — произнес Ник и усмехнулся.

Мэй улыбнулась в ответ.

— Понимаешь, к чему я веду?

— А то! — ответил Ник. — Если его загнали в угол, а он не защищается, значит — защищаться нечем.

— Круг наделяет всех колдунов одинаковой силой, но метка, которую изобрел Джеральд, позволяет вытягивать эту силу у сотоварищей по особому требованию, — продолжила Мэй. Ее голос звучал все тверже по мере того, как она проникалась уверенностью, и блеск в глазах Ника делался ярче. — Что полезно, когда дерешься один, и не очень — когда в полном составе.

— Положить весь круг будет труднее, — задумчиво отозвался Ник. — Я уже думал о том, чтобы разделаться с ними по одному. Если так, дело — дрянь.

Наоборот, сказала она себе, дело ладится лучше некуда. Головоломка сошлась: Ник и Ярмарка сообща разделаются с колдунами.

— Ничего, еще что-нибудь придумаем, — утешила Мэй и улыбнулась ему.

— Больше туда не ходи, — резко сказал Ник. Он опустился на пол почти с ней вровень и протянул руку к метке, но спохватился и легонько провел пальцами по ее щеке, а потом замер так, будто не зная, что делать дальше.

Мэй вдруг показалось, что чердачная комнатка съежилась, косые тени стропил рождали ощущение тесноты и темноты.

Ник раскованно, чуть насмешливо улыбнулся. Такую улыбку Мэй у него уже видела — до того, как узнала правду о нем, но не после, не во время занятий на чердаке, когда она пыталась объяснить ему человеческие чувства или сидела рядом, держа за руку. Ник, видимо, ощутил этот разброд эмоций в ее душе — улыбка поблекла и вовсе исчезла, словно он бежал к лазейке, а попал в капкан. Ник сидел рядом и наблюдал, и непонятно, на что это было похоже больше: то ли он пытался разобраться в ее тараканах, то ли следил из засады.

— Почему? — спросила Мэй. — Ты за меня беспокоишься?

Он нахмурился.

— Тревожишься, — тихо уточнила она, но видя его хмурое лицо, решила добавить: — Не хочешь подвергать меня опасности?

Он задумчиво кивнул.

— Почему?

Ей тут же захотелось поймать вылетевший вопрос. Он был так жалок, а ответ — так очевиден… но ей ничего не оставалось, кроме как смотреть на Ника и ужасаться собственной глупости.

— Ну ты же сама говорила, — произнес Ник глухим и сердитым тоном — от неловкости, догадалась Мэй. — Иногда мне с тобой лучше. Вроде как нравится твое лицо.

Она втянула воздух, словно спасительное лекарство, и сдержалась — не стала утыкаться лицом в его ладонь. Ник едва касался ее — кончики мозолистых пальцев чуть ощутимо гладили ее по щеке. Мэй была уверена: стоит ей шевельнуться, и он уберет руку.