— А где мои… — вяло произнес Алан.

Ник, опережая вопрос, достал из кармана его очки. Алан взял их, повертел в пальцах, будто забыл, для чего они, а потом уронил на грудь и снова закрыл глаза.

— Поднимайся! — приказал Ник, хватая его за плечи и силком усаживая. — Иди в кровать, живо! Посмотри, на кого ты похож. Только не говори, что опять таскал коробки! — добавил он неожиданно резким тоном.

— Нет, — отозвался Алан и спросонья потянулся взъерошить брату волосы.

Мэй тысячу раз ерошила волосы Джеми, но тот ни разу вот так не шарахнулся, задевая в спешке по ее руке. Алан даже не удивился — только вздохнул и в полудреме улыбнулся брату, а потом и ей (наверное, со сна не удивился ее присутствию), после чего заковылял по лестнице к себе.

В машине Мэй с Ником ехали молча. Мэй отгородилась от него, прижалась щекой к влажному окну, за которым стояла черная глухая ночь. У нее из головы не шли слова Джеральда: «Нужно только отвести его в безлюдное место и заключить в круг, а дальше я справлюсь».

Она не хотела выдавать Алана. Да, она злилась, но вся злость почему-то выгорела, стоило подумать о том, как этот мальчик-футболист вырос калекой и сиротой, которому даже не к кому прислониться в этом мире.

Более того, Мэй поняла, что не посмеет рассказать Нику о предательстве. Он — не человек. Ему не доступны жалость и сострадание, но доступна злость, которую он тут же обрушит на мир, если лишится последней причины вести себя по-человечески.

От неспокойного, демонами навеянного сна Мэй разбудил странный грохот. Она перекатилась с постели на пол и выбежала на площадку, где застыла как вкопанная: у перил, тяжело дыша и согнувшись пополам, стоял Джеми, а на верхней ступеньке сидел Ник. Он тоже переводил дух — грудь под тонкой футболкой ходила ходуном.

Потом Ник уперся руками в колени и поднял голову. Джеми повторил его движение и улыбнулся Мэй, тем самым давая понять, что все в порядке до тех пор, пока Себ не крутится рядом. Мэй улыбнулась в ответ.

— Представляешь, он гонял меня на пробежку! — крикнул брат. — Скажи ему, что я этим не занимаюсь!

— Мы с Джеми — как полевые лилии. Не трудимся и не прядем и не бегаем по утрам, — сообщила Мэй.

Она подошла и обняла брата за талию. Он тяжело повис на ней, прильнул вспотевшей щекой к ее щеке и жалобно захныкал.

— Выходит, все-таки бегаете, — протянул Ник. — При наличии стимула. И ты бы не выдохся так, если б не визжал всю дорогу.

— Это был не визг, — с достоинством отозвался Джеми. — Это был хриплый мужской вопль ужаса.

— Может, тебе стоит начать с тренировок поспокойнее? — Мэй похлопала его по спине.

— Вот-вот! — обрадованно подхватил Джеми. — Меньше ножей, больше йоги!

Тут в дверь позвонили. Мэй пошла надевать джинсы, поскольку братец, жертва тренировок, был не в силах спуститься. Взгляд в окно — и она уже знала, кто пришел. Вскоре Себ переступал порог.

— Я тут подумал — может, тебя подвезти в школу? — спросил он, показывая ключи от машины, и чуть не выронил их при виде Ника и Джеми. — Привет, — настороженно сказал он им, — что тут у вас?

— Ник помогает мне войти в форму, — с ехидцей объявил Джеми. — Хочу загореть и подкачаться, чтобы стать привлекательнее. С мужской точки зрения.

Себ страшно покраснел.

Ник засмеялся, а Мэй сделала над собой усилие и скорчила серьезную мину — иначе Себ решил бы, что на него ополчились.

Она была рада его увидеть. Когда он пришел, сразу стало понятно, что это не Ник. Себ совершенно на него не походил. Он выглядел самым обычным парнем, не холодным, не высокомерным. Вдобавок Мэй терпеть не могла ходить в школу пешком.

— Отлично, поехали! — позвала она.

За дверью стояло чудесное летнее утро, напоенное светом.

— Попозже увидимся, — напутствовал из-за спины Ник.

«Сегодня Ник заговорил.

Я что-то давно ничего сюда не записывал — не хочу, чтобы Алан прочел эту летопись несчастий. Однако сегодняшний день — не чета остальным. Сегодня Ник сказал первое слово. Не пролепетал, как все дети, а хрипло каркнул по-вороньи. Зато с пониманием дела. И это было только начало. Алан показал на себя, и он назвал его по имени. Потом на меня, а Ник произнес «папа».

Это меня потрясло пуще всяких чудес, сильнее, чем зрелище говорящего демона.

Если б я мог представить его ребенком, то считал бы сыном Артура. Конечно, он не видел отца четыре года, и все эти годы рядом был Алан: нашептывал разные слова, учил знаниям о мире. Он был уверен, что Ник — его брат, а я, стало быть — отец.

Отец демона…

Я совершенно не ощущаю себя его отцом, но называть тварью больше не могу. Никогда не забуду прилива радости, который охватил меня после его первых слов. Тогда я впервые за долгие годы почувствовал, что надежда возможна.

Если он говорит, если способен быть настолько близок к человечности, может, у меня и появится реальная цель.

В тот день я впервые взял Ника на руки. Алану становится тяжело его таскать. Да и сын так обрадовался, когда я это сделал.

Очень скоро мне, правда, пришлось его опустить. Не потому, что он много весил, а потому что я не мог вынести его лица-маски и застывших глаз рядом с собой. Ума не приложу, как Алан это терпит.

Он еще совсем мальчишка. Откуда ему было знать, как выглядят младенцы? А теперь он уже привязался к Нику. Может, с точки зрения Алана, он вполне нормален.

Тем вечером перед сном я увидел, как Ник по обыкновению сидит рядом с Аланом и держит вверх ногами книжку.

— Тебе почитать, Ник? — спросил я и снова взял его на руки, посадил к себе на колени. Он попытался вывернуться, как обычно, но я держал крепко, и вскоре Ник сдался — сел, опершись на меня. От его тельца исходило тепло, словно от настоящего ребенка.

Я принялся читать ровным, размеренным тоном. На словах «царь зверей сказал…» Ник клюнул носом у моего плеча и заснул. Я растерялся — что с ним делать дальше, — как вдруг увидел собственного сына. Он от удивления выронил книгу и переводил взгляд с меня на брата. Когда я увидел его глаза, полные страха и в то же время надежды, мне захотелось отшвырнуть демона и прижать сына к себе. Вместо этого я взъерошил пальцами черные волосы Ника, что оказалось не так уж трудно и совсем неплохо. Ник поежился во сне, а Алан просиял робкой, но счастливой улыбкой.

— Иди ко мне, сынок, — сказал я, высвободил руку и обнял его, притянул к себе. Он охотно лег мне на плечо и угнездился там, чего не делал с самого раннего детства. — Это только начало. Теперь нам нужно как следует подумать, как поступить дальше.

Если демона можно научить человечности, мне придется совершить кое-что очень важное в своей жизни.

Думаю, я начал писать этот дневник из стремления сохранить сына, который возвел стену между мной и собой и никогда не встает на мою сторону. Сына, который не принадлежит мне с четырех лет. Я хотел, чтобы он прочел это после моей смерти, потому что в жизни ужасно его подвел.

Теперь у меня есть план, как ему помочь.

Итак, вчера я прижал Алана к плечу и шепотом поведал свои мысли, в то время как с другого бока посапывал демон».

Мэй закрыла тетрадь.

Ник заглянул к ним в музыкальный зал после занятий, швырнул дневник ей под ноги и подошел к окну, выжидательно сверля ее глазами. Пришлось выполнять обещание. Мэй подобрала тетрадь и открыла, надеясь, что Дэниел Райвз не попытается убить Ника хотя бы на этот раз.

Она не предполагала, что чтение поможет.

Ник больше не маячил в оконном проеме, как страж перед штурмом. Он уселся на подоконник и внимательно следил за рассказом. Прядь волос упала ему на глаза — косой черный штрих, который так и подмывало поправить. Мэй невольно потянулась к нему пальцами, хотя и сидела в другом конце комнаты.

— Он всегда носил меня на руках во время ночных переездов, — произнес Ник. — Отец. Чтобы случайно не… не разбудить.