Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Глава 10

ПРИЧУДЫ И КОШМАРЫ

Расследование "дела о сове", в ходе которого инквизиторским допросам были подвергнуты с полдюжины подозреваемых – как младших, так и старшеклассников (ясное дело, Скелет Ридпэт среди них не фигурировал), результатов не дало, после чего школьная жизнь вернулась – хотя бы внешне – в нормальное русло. Февраль и март ознаменовались волной капризов моды: сначала несколько старшеклассников принялись щеголять в ковбойских сапожках, за ними последовали почти все остальные, а вскоре родилось еще одно поветрие: все стали ходить с поднятыми воротничками, будто укрываясь от сильного ветра.

Появилась и другая причуда: школу прямо-таки захлестнула волна черного юмора – думаю, это была чуть запоздалая истеричная реакция неокрепшей психики на события последних недель. Приведу несколько примеров подобного юмора.

"Буратино достал папу Карло привычкой ковырять в носу, и тот отпилил ему все пальцы". "Дракула говорит своим детишкам: скорей, ребятки, ешьте суп, пока он не свернулся".

"А что сказала дочке мама во время месячных? То же самое".

Такие вот, прямо скажем, мерзкие шуточки приводили нас в восторг.

Дальше – больше. По школе прокатилась еще одна волна, похуже первой, связанная с "ночными кошмарами". Эта вторая волна наглядно продемонстрировала, что бесславно завершившееся "следствие" Лейкера Брума создало в школе явно нездоровую атмосферу, которая затронула нас всех.

Более того, то, что терзало втайне Тома Фланагена, было, как оказалось, свойственно не только ему. Это и привело к невиданному доселе взрыву директорской ярости на общешкольном собрании в конце марта.

А началось все с выступления мистера Уиппла (прозванного за его ангельское личико Бэмби) на аналогичном собрании. Каждый преподаватель, по заведенному правилу, раз в год выступал перед всей школой. За неделю до Бэмби Уиппла слово держал мистер Торп, и его выступление, как обычно перенасыщенное, мягко говоря, эмоциями, также, безусловно, повлияло на школьную атмосферу.

Начал он с того, что обрушился на некие загадочные "тенденции", которые якобы подрывали моральный дух учеников, лишая их мужской твердости и отваги. Как и на уроках, Торп брызгал слюной, запускал пальцы в волосы, надсаживал глотку – в общем, бесновался. Между делом упомянул он Иисуса и Деву Марию, президента Эйзенхауэра и его детство в Канзасе, наконец дошел до одного из бывших своих учеников, "отличного парня, поддавшегося, однако, этим пагубным влечениям, которые его едва не погубили". Торп сделал паузу, шумно выдохнул и возопил:

– Молитва! Вот что спасло этого неплохого в целом парня! Однажды ночью, когда он остался в спальне наедине с самим собой, искушение охватило его так сильно, что он чуть снова не поддался греху. И все-таки он отыскал в себе силы опуститься на колени и молиться, молиться, молиться…

Он дал Богу и самому себе обет… – Торп прямо-таки навис над нами с кафедры. – А чтобы напоминание об этом обете постоянно было с ним, он достал перочинный нож… – С этими словами Торп, на самом деле вытащив из кармана нож, потряс им перед нами, – открыл его и, стиснув зубы, полоснул лезвием по ладони. Слышите, этот славный парнишка вырезал крест на собственной правой ладони! Чтобы шрам всегда напоминал ему о данном обете! И больше никогда он…

И так далее в том же духе.

Разумеется, проповедь Бэмби Уиппла неделю спустя была гораздо менее экспансивной. Как и в классе, говорил он почти без подготовки, и его несколько бессвязный монолог имел столь потрясающий эффект скорее всего потому, что почва была уже подготовлена торповским "ужастиком". Уиппл говорил, перескакивая с одной мысли на другую. Вдруг что-то, вероятно, щелкнуло в его голове, и он заговорил о снах:

– Ребята, сны иногда бывают весьма и весьма забавными. Вот мне, к примеру, приснилось на той неделе, что я совершил жуткое преступление и меня разыскивает полиция.

Укрывшись в каком-то огромном помещении, вроде склада, я внезапно понял, что очутился в тупике, бежать отсюда некуда, рано или поздно меня схватят и остаток жизни я проведу за решеткой… Ощущение, ребята, было ужасным, просто кошмарным…

В тот же день на доске объявлений возле библиотеки появился листок бумаги, в котором говорилось: "На той неделе мне приснилось, что громадный нью-гемпширский медведь отдубасил меня подушкой до полусмерти. Ощущение, ребята, было ужасным, просто кошмарным. Миссис Олинджер сорвала эту ахинею, на месте которой тут же возник новый бред:

"Мне приснилось, что моя постель кишит омерзительными крысами…" Листок этот сорвала библиотекарша, миссис Тьют, однако доска пустовала лишь до следующего утра. Теперь там было написано: "Змея, гипнотизируя меня взглядом, открывала пасть все шире и шире, пока я не свалился туда…"

И пошло-поехало. Теперь доска не пустовала ни минуты.

Миссис Тьют и миссис Олинджер срывали "страшилки", но на их месте тут же появлялись десятки других. Они словно приоткрывали дверь в некий потусторонний мир, лежащий за порогом сознания.

"…Волки принялись рвать меня на части, и я понял, что умираю.., в полном одиночестве среди ледяного безмолвия, окруженный лишь айсбергами и наползавшими друг на друга огромными льдинами.., ее длинные волосы развевались ореолом вокруг головы, а с ладоней девушки стекала на пол кровь.., я все летел и летел, не в силах вернуться на землю, а ветер нес меня все дальше и дальше, в неизвестность.., человек без лица гнался за мной, не ведая, что такое усталость…"

И наконец, нечто, по всей видимости вдохновленное рассказом Уильяма Торпа. "Он все полосовал и полосовал лезвием мою ладонь, не обращая ни малейшего внимания на мой крик…"

***

По этому поводу, очевидно, преподаватели совещались не раз: бедняга Уиппл ходил как в воду опущенный, однако мистер Торп как ни в чем не бывало продолжал метать громы и молнии – уж его-то никто, даже, наверное, Змеюка Лейкер, не посмел бы ни в чем упрекнуть. Мистер Фитцхаллен посвятил целый урок обсуждению проблемы сновидений, связав ее со своими любимыми сказками братьев Гримм.

Но самым верным признаком чрезвычайной обеспокоенности педагогов стало неожиданное появление на кафедре мистера Брума во время очередного еженедельного собрания.

В тот раз была очередь миссис Тьют. Когда вместо библиотекарши перед нами предстал директор, все сразу поняли, что сейчас взорвется бомба: Лейкер Брум прямо-таки кипел и был похож на мешок, полный шипящих ядовитых змей.

После краткой молитвы ("Господи, помоги нам стать на праведный путь и научи нас быть честными и правдивыми. Аминь!") он протер очки и, вместо того чтобы водрузить на место, принялся крутить их за одну дужку.

Уже на второй фразе он перешел на крик:

– Джентльмены, год этот для школы оказался отвратительным. КОШМАРНЫЙ год! Мы стали свидетелями нарушений дисциплины, выразившихся, в частности, в курении, некоторые завалили экзамены, имело место воровство; наконец, нас посетило просто какое-то проклятие – настолько патологически извращенное, что за всю мою карьеру педагога я не сталкивался с чем-либо подобным. НИКОГДА! Наша школа заражена ядом – все вы знаете каким. Некоторые из вас, возможно, под влиянием необдуманных речей, прозвучавших с этой кафедры, – он бросил уничтожающий взгляд на Уиппла, – разносят этот яд, поддавшись неуемным болезненным фантазиям, то есть тому самому соблазну, против которого мистер Торп так красноречиво выступил месяц назад.

Он воздел руки, все еще держа в одной из них очки.

– Причина этого отвратительного явления мне известна: это не что иное, как чувство вины. Именно оно, поражая разум и душу, вызывает ночные кошмары. А разум и душа, разъедаемые чувством вины, являют опасность и для окружающих, ибо разносят заразу. Болезнь эта затронула практически всех вас. – Он сделал небольшую паузу. – Итак, прежде всего я намерен положить конец распространению этой заразы.

Сзади, со второго ряда, послышался тихий шепот – Том Пинфолд, наклонившись к Маркусу Рейли, невесело пошутил:

26
{"b":"26159","o":1}