Дэвид присел на ручку моего кресла:

– Есть, ты права.

– Да, у всех кроме посла ООН.

– И у тебя тоже есть, – задумчиво сказал Дэвид, и я поняла, что он имел в виду.

– Дэвид, а ты не мог бы с ним поговорить? – робко спросила я. Как и в тот раз, в комнате было темно, и лишь свет уличных фонарей падал из окна. – В смысле, со своим папой? Тебя он бы послушал.

– Сэм, мне очень жаль тебя расстраивать, но я никогда не говорю с отцом о политике.

И Дэвид меня действительно очень расстроил, несмотря даже на то, что сожалел об этом.

– Но это нечестно! – снова закричала я. – Ее картина лучшая! И только она заслуживает первого места! Дэвид, прошу, попробуй! Обещай мне! Ты же его сын, он тебя послушает!

– Не послушает, поверь, – тихо сказал Дэвид.

– Конечно, если ты даже не попробуешь!

Дэвид не стал обещать. Видимо, он вообще не хотел принимать в этом участие и потому пытался сделать вид, будто я делаю из мухи слона.

Я так расстроилась, что не удержалась и выпалила крутившуюся в голове мысль:

– Джек бы попробовал.

И хотя я сказала это просто так, от отчаяния, Дэвид мгновенно сделался холодным и чужим:

– Ах да, конечно! Джек – отличный парень.

– Может, и не отличный, но он не боится рисковать! Знаешь, он перебил все окна в клинике своего отца, потому что тот прописывает пациентам лекарства, которые тестировались на животных.

Казалось, на Дэвида это не произвело никакого впечатления.

– И что? По–моему, очень глупо.

– Конечно, – усмехнулась я. – Очень глупо бороться за права животных.

– Нет, не это, – спокойно ответил Дэвид. – Глупо бунтовать против того, что спасает человеческие жизни. Сэм, если ученые не будут тестировать лекарства на животных, они никогда не узнают, как спасать людей от болезней. Неужели Джек против этого?

Если честно, подобные мысли ни разу не приходили мне в голову.

– Ну да бог с ним. – Дэвид пожал плечами. – Джек ведь… как ты его назвала? Ах да, мятежник. Может, теперь модно отвергать то, что помогает людям стать здоровыми. Я, видимо, слишком примитивен.

С этими словами Дэвид встал и ушел, словно больше не мог ни секунды оставаться в моем обществе. Я сидела одна в темноте, и к своему ужасу понимала, что Ребекка права. Я действительно не вижу очевидных вещей. И это не добавляло мне радости.

Вернувшись из Белого дома, я неожиданно обнаружила в гостиной Люси. Та мирно сидела на диване и читала журнал.

– Ты… что ты здесь делаешь? – изумилась я. С двенадцати лет Люси ни разу не бывала дома в субботний вечер. – И где Джек?

Неужели они наконец расстались? Неужели мое появление на вечеринке Крис Парке с другим парнем все решило? А если так, то почему мне совсем не радостно, а наоборот, тревожно?

– Джек в столовой, – скучным голосом сказала Люси. – Пишет сочинение по Лоуренсу к понедельнику. Директор сказал, что, если Джек не исправит оценки по литературе, не видать ему аттестата как своих ушей.

Я сняла пальто и плюхнулась рядом с сестрой.

– И что, он читает в столовой?

– Нет, смотрит фильм по книге. Я не смогла выдержать больше пятнадцати минут. Как тебе эта юбочка? – Она ткнула пальцем в фотографию.

– Милая. – Я совершенно ничего не соображала, хотя не пила ничего крепче фруктового коктейля. – А где мама с папой?

– На каком–то благотворительном вечере в помощь североафриканским сиротам, или что–то вроде того. Не знаю. А Тереза не пришла, потому что Тито сломал стопу, двигая холодильник. Я как бы за старшую. Да, кстати! К Ребекке пришла подружка, представляешь? Помнишь, как вы с Крис Паркс играли в Барби? Так вот, угадай, чем занимаются наши суперумницы? Пытаются соорудить бомбу из конструктора. О, посмотри, какой костюм! – Люси ткнула в следующую картинку. – Думаю, мы тебе такой купим на церемонию награждения. Знаешь, осталось всего две недели, и…

– Люси, – тихо сказала я вдруг. Не знаю, почему, но мне ужасно захотелось поделиться с сестрой своими переживаниями. Я открыла рот, и меня понесло. Как ни странно, Люси слушала. Она даже отложила журнал и внимательно смотрела на меня. Раньше мне бы и в голову не пришло рассказывать старшей сестре подробности своей личной жизни. Но раз уж Люси считается в этом экспертом – может, она прольет свет на поведение Дэвида и заодно на мое. К счастью, я ни разу не упомянула Джека. Я говорила только о вечеринке Крис, Фестивале Детства и легенде о притяжении.

Когда я закончила, Люси глубоко вздохнула:

– Мне жаль, Сэм, но все слишком просто!

– Что слишком просто? – Я была поражена. Я только что рассказала сестре о самом сокровенном, а она отреагировала подобным образом! – Что ты имеешь в виду?

– Совершенно ясно, что происходит между тобой и Дэвидом. – Она положила ноги на журнальный столик.

– Да? – У меня снова заколотилось сердце. – И что это?

Люси нарочито зевнула:

– Слушай, даже Ребекка все поняла. А у нее, как говорят в этой дурацкой школе, потеряно ощущение социальных контактов.

– Люси!!! – взмолилась я. – Скажи, что происходит между мной и Дэвидом!

– Ладно, скажу, но обещай меня не убивать.

– Обещаю, клянусь.

– Отлично. – Люси выдержала многозначительную паузу, разглядывая свои руки. Она сделала сегодня маникюр, и каждый ноготок был совершенным розовым овалом. Мои же ногти вечно обкусаны и измазаны краской или карандашом.

Наконец сестра глубоко вздохнула:

– Ты его любишь.

– ЧТО? Я ЧТО?

– Ты обещала меня не убивать! – притворно испугалась Люси.

– Не буду, – безразлично сказала я. Итак, после всех излияний я получаю в ответ это? Полную чушь и выдумки? – Только я не люблю Дэвида.

– Боже, Сэм! Конечно, любишь! Ты сама сказала: когда он с тобой говорит, ты краснеешь до ушей, а твое сердце колотится. А когда он обиделся за то, что ты носилась с ним как с переходящим призом на вечеринке Крис, ты хотела умереть. Что это, если не любовь?

– Притяжение? – неуверенно предположила я.

Люси кинула в меня подушкой:

– Это любовь, дурочка! Ровно то же самое я чувствую, когда смотрю на Джека! Ты любишь Дэвида, ясно? И если я не ошибаюсь, он тоже тебя любит! Или любил, пока ты все не испортила!

Я не могла ей возразить. Я не могла сказать, что люблю не Дэвида, а ее парня, практически с того самого дня, как он появился у нас дома.

Кроме того, в словах Люси… была доля правды. Даже если я и любила Джека, мое сердце не колотилось при виде него. И я не краснела, когда смотрела в его глаза, – бледно–голубые, но такие же красивые, как у Дэвида.

К тому же стоило признать: многое из того, что говорил и делал Джек, оказалось бессмысленным. Дэвид прав. Зачем выбивать окна в клинике отца? Зачем бегать голым по городскому бассейну? Ему что, не нравится, что люди носят купальные костюмы? Глупость.

Значит, получается, что Люси не ошиблась? Я волшебным образом разлюбила Джека и… тут же полюбила Дэвида?

Обдумывая это, я пошла на кухню что–нибудь перекусить, а Люси, довольная тем, что решила все мои проблемы, продолжала читать.

Только я откусила кусок от сэндвича с индейкой, как в дверях появился Джек.

– Привет, Сэм! А я и не знал, что ты дома. – Он направился к холодильнику. – Как прошел фестиваль?

– Нормально! – отозвалась я, прожевав индейку. – А ты как? Досмотрел фильм?

– Что? – рассеянно переспросил он, шаря в холодильнике. – А, нет, еще нет. Лучше скажи, Сэм, – Джек захрустел морковкой, – еду я в Нью–Йорк?

Я знала, что рано или поздно этот разговор состоится.

– Джек, – начала я, отложив сандвич. – Послушай…

– Нет, погоди. – Он как–то странно смотрел на меня: – Я понимаю. Ничего не говори. Я не выиграл, да?

Я глубоко вздохнула:

– Да.

Его рука застыла на дверце холодильника. Я знала, что сделала Джеку очень больно, но вряд ли могла что–нибудь исправить. Меня удивило другое – я не ощущала огорчения, хотя только что ранила до глубины души своего любимого!