Итак, вот список причин, по которым я никогда не смогу полюбить свою сестру Люси:

10. Мне достаются по наследству все ее старые шмотки.

9. Когда я отказываюсь носить это старье, сестрица начинает занудно объяснять что–то про сложности переработки отходов и загрязнение окружающей среды. Я, конечно, люблю природу, но не настолько, чтобы облачаться в ношеное белье своей сестры.

8. А если я возражаю, она говорит мне гадости.

7. Все ее разговоры по телефону происходят следующим образом:

«Да ты гонишь… А он чего?.. А она чего?.. Быть не может… Ты гонишь… Я тоже нет… Ну и кто это сказал?.. Полная чушь… Нет, вовсе нет… Да не нравится он мне… Почти не нравится… Ладно, пока, звони».

6. Она выступает с группой поддержки. Неплохо, да? С группой этих тупых девиц, которые изображают преданность футбольной команде и которых называют чирлидерами. Каждый божий вечер она не просто марширует и скачет, а еще и машет дурацкими палками с помпонами перед толпой дикарей, которые носятся по футбольному полю взад–вперед. А поскольку мама с папой считают, что ужин – едва ли не главное семейное мероприятие, из–за нее мы едим в полшестого вечера, хотя никто еще не голоден.

5. Все учителя постоянно повторяют:

«Знаешь, Саманта, когда твоя сестра у нас училась, она никогда:

– не писала немецкие существительные с маленькой буквы,

– не забывала физкультурную форму,

– не слушала на уроках плейер,

– не рисовала на своих джинсах».

4. У нее есть парень – совершенно нормальный парень. Они самая странная пара в школе: девчонка из группы поддержки и серьезный умный парень. К тому же он одевается совсем, как я: тяжелые ботинки, черный кожаный плащ до пят, серьга в одном ухе и так далее.

Этот парень, Джек, не какой–нибудь повернутый на учении зубрила, просто он очень одаренный. Он развешивает на гараже свои картины, и их никто не портит. (В случае с моими художествами это было бы неизбежно.) Но самое главное – наши родители его терпеть не могут, потому что он «лоботрясничает, не реализует свой творческий потенциал» и, кроме того, называет их Кэрол и Ричард, а не мистер и миссис Мэдисон,

Как же все–таки нечестно, что у Люси не просто потрясающий парень, но парень, которого на дух не принимают папа с мамой, – именно о таком я мечтала всю жизнь!

Ну, что ж, мечтать не вредно, как говорят мои ровесники. Потому что в ближайшие двести лет у меня вряд ли появится хоть какой–нибудь парень.

3. Так вот, благодаря Джеку Люси пользуется в школе бешеной популярностью. Ее вечно куда–то приглашают – на танцы, на вечеринки, – так что она успевает попасть только на часть из них и поэтому время от времени снисходительно говорит:

«Послушай, Сэм, почему бы вам с Катриной не пойти вместо меня?» Можно подумать, нас бы пустили хоть на одну из этих пафосных тусовок. А если бы и пустили, то лишь для того, чтобы поиздеваться, а потом выставить вон.

2. У Люси прекрасные отношения с родителями (единственный повод для размолвок – ее роман с Джеком). Более того, сестрица ладит даже с нашей младшей сестрой Ребеккой, которая ходит в школу для одаренных детей и убеждена, что все ее родные и близкие круглые дураки.

Ну, вот мы и добрались до главной причины, по которой я терпеть не могу Люси:

1. Она разболтала про мои портреты знаменитостей.

Люси утверждает, что все вышло случайно. Будто бы она нашла рисунки у меня в столе, и они ей так понравились, что она не удержалась и показала маме. Когда я сообщила Люси о том, что ей вообще–то не следовало заходить в мою комнату без разрешения и что с точки зрения прав человека это нарушение частного пространства, она посмотрела на меня, как на больную. А еще ходит на факультатив по юриспруденции!

Она якобы искала свои щипчики для ресниц. Ха–ха–ха! Да я под страхом смертной казни не взяла бы ничего, что находилось в непосредственной близости от ее бессмысленных коровьих глаз. Итак, не обнаружив – естественно – щипчиков, Люси продолжала рыться в. моих ящиках и, к несчастью для меня, нашла тетрадь по немецкому, а в ней – пухлую пачку рисунков.

– Что ж, – обличительным тоном произнесла мама за ужином, – теперь понятно, почему у тебя тройки по немецкому, Сэм.

– Погоди, этот тот парень, который играл в «Патриоте»? – удивленно спросил папа. – А рядом с ним… Катрина?

– Немецкий, – начала я, чувствуя, что родители не поняли самого важного, – необыкновенно глупый язык.

– Вовсе нет! – возмутилась моя младшая сестра Ребекка. – Самобытность германского этноса восходит к эпохе Римской империи!

– Ну и отлично, – покорно согласилась я. – Только зачем они пишут существительные с большой буквы?

– Х–м–м–м… – Мама продолжала листать тетрадь. – Посмотрим, что тут еще интересного.

– Сэм, – осторожно спросил папа. – Зачем тебе понадобилось рисовать Катрину вместе с каким–то актером на лошади?

– Думаю, это все объясняет, Ричард. – Мама с торжествующим видом подвинула к папе раскрытую тетрадь.

В свое оправдание могу сказать лишь то, что вела себя в соответствии с незыблемым законом торговли: спрос рождает предложение, в данном случае спрос женской части школы Джона Адамса на мои рисунки. Оставалось лишь надеяться, что папа, будучи экономистом, это поймет. Но судя по тому, каким голосом он зачитывал мой прейскурант и произносил имена голливудских звезд, он не хотел ни понимать, ни тем более принимать.

– «С Джошом Хартнеттом – 15 долларов. С Джошом Хартнеттом под водопадом – 20 долларов. С Джастином Тимберлейком – 10 долларов. С Джастином Тимберлейком на пляже – 15 долларов. С Киану Ривзом – 15долларов». – Папа в недоумении посмотрел на меня: – А почему Киану и Джош стоят дороже, чем Джастин?

– Ну как же! – поразилась я. – Потому что Джастин уже лысеет.

Папа задумчиво кивнул и вернулся к списку.

– «С Киану Ривзом на яхте – 20 долларов. С Джеймсом Ван Дер Биком – 15 долларов. С Джеймсом Ван Дер Биком на водных лыжах – 20 долларов».

Мама умоляюще посмотрела на папу и, откашлявшись, произнесла громко и четко:

– Совершенно очевидно, что Саманте (моя мама адвокат, и точно так она говорит, когда выступает на процессах) сложно сосредоточиться на уроках немецкого. Причина, по–видимому, кроется в том, что у нее нет возможности для творческого самовыражения. Так предоставим ей эту возможность! – патетически закончила мама свою вроде бы оправдательную, но бессмысленную на мой взгляд речь.

А на следующий день она просто поставила меня перед фактом:

– Теперь, мисс, по вторникам и четвергам вы будете ходить в художественную школу.

М–да. Наверное, маме не пришло в голову, что я И ТАК хорошо рисую и что занятия в художественной школе не только не откроют для меня какие–то необыкновенные перспективы для творческого самовыражения, но, напротив, лишат индивидуальности. Сильно сомневаюсь, что у Ван Гога кто–то стоял над душой и указывал, что делать.

– Большое спасибо, – преувеличенно вежливо поблагодарила я Люси, когда мы пересеклись в ванной. Сестра сосредоточенно разделяла ресницы кончиком булавки, хотя наша экономка Тереза уже раз сто рассказывала про свою родственницу Розу, которая таким образом выколола себе глаз.

– Ну что такое? – томно спросила Люси, Я пришла в ярость:

– Как что?! Ты… ты… настучала на меня!

– Вообще–то я оказала тебе неоценимую услугу. – Люси принялась за нижние ресницы.

– Неоценимую? – взорвалась я. – Медвежью! Ведь из–за тебя мне придется два раза в неделю по два часа торчать в какой–то художественной школе, вместо того чтобы… не знаю, ну хотя бы смотреть телевизор!