2. Один из ее сыновей оказался бездельником и мотом. Он почти разорил семью. 

И, наконец, главный малоизвестный факт. 

1. Она была страшной уродиной.

На следующей неделе Сьюзен Бун отменила занятия – в четверг был День Благодарения.

Я решила, что во вторник извинюсь перед Дэвидом. Хотя Катрина настаивала на том, что я ни в чем не виновата, интуиция подсказывала мне обратное. Я даже решила пригласить Дэвида поиграть со мной, Катриной и Полом в боулинг на следующей неделе. Там–то уж точно не будет Джека, и Дэвид поймет, что я позвала его ради него самого.

Не знаю, почему мне так важно было оправдаться перед Дэвидом, сказать ему, что я действительно не похожа на других, что мне вовсе не нужен парень моей сестры, что я сама придумала разрисовать ботинки маргаритками. Я очень хотела, чтобы все вернулось на свои места.

Но Дэвид не пришел, и мне не у кого было спросить, почему. Может, он заболел? Или уехал с родителями за город (от этом говорили в новостях)?

Итак, я одиноко сидела в своем новеньком шлеме и чувствовала себя полной дурой. Дурой потому, что Дэвид не появился как раз тогда, когда я собралась извиниться, потому что чувствовала себя виноватой!

Я уже смирилась с существованием этого непонятного влечения, хотя не собиралась отказываться от Джека! Да, он вел себя как полный придурок, но это не значит, что я его разлюбила! Надеюсь, он меня тоже не разлюбил.

Кстати, если Дэвид пропустил занятия, желая избежать со мной встречи, он попался, как говорит Тереза. Теперь я бываю в Белом доме каждую среду и твердо решила найти Дэвида. Если, конечно, мистер Байт, пресс–секретарь президента, не слишком загрузит меня работой.

По закону подлости именно это он и сделал, потому что наконец начали приходить рисунки на конкурс. Со всей Америки – и с Гавайских островов, и с соседней улицы (например, работа Джека). Мне предстояло выбрать лучшую.

Одни рисунки оказались совсем плохими, другие были необыкновенно хороши, и все – очень интересными.

Больше всего мне понравилась работа Марии Санчес из Сан–Диего. Она изобразила двор, через который протянулись бельевые веревки. На них висели простыни, а вдалеке виднелся забор… и люди. Выломав из забора доски, они пытались бежать от полицейских, а те избивали их дубинками. Мария назвала картину «Свободная страна? ». Именно так, с вопросительным знаком.

Мистер Вайт был в ужасе.

– У нас же не политизированный конкурс!

– Верно, – согласилась я, – но именно это Мария Санчес увидела из своего окна. Она ничего не выдумала. – Мистер Вайт не ответил. Лично ему понравилась работа Анжи Такер из Мэйна. Анжи нарисовала домик на берегу моря и изобразила все очень славно, не спорю. Но от Мэйна до моря – час езды на машине.

Я никак не могла отдать первое место этой работе.

Как и картине Джека.

Да, конечно, она была изумительна, как и все, что делал Джек. Три парня, одетых небрежно и даже неряшливо, стояли на парковке магазина «С семи до одиннадцати», а вокруг валялись разбитые бутылки и окурки. В их глазах читалась полная безысходность, и мысль была ясна – показать отчаяние нашего поколения и тоску городской жизни. Все так, но… Джек не мог увидеть это из своего окна. Во–первых, «С семи до одиннадцати» находится на углу улицы, а во–вторых, двор у Джека засажен огромными деревьями. Возможно, вид из его окна скучноват, но неправды я не могла допустить. Как бы ни была влюблена.

Значит, Джек тоже не победит.

Мистер Вайт устал со мной спорить и замолчал. Воспользовавшись паузой, я спросила:

– Простите, а нельзя мне ненадолго отлучиться? Я хотела зайти в жилую часть и… поздравить Дэвида с Днем Благодарения.

– Нет! – довольно грубо отказал мне мистер Вайт. – У нас еще куча работы. В субботу Фестиваль Детства, и президент хочет, чтобы ты там была.

– А Дэвид придет? – У меня появилась надежда.

Мистер Вайт тяжело вздохнул. По–моему, он проклинал тот день, когда я помешала Лари Вэйну Роджерсу убить его шефа. Однако не потому, что мистер Вайт мечтал о смерти президента. Нет–нет! Он сожалел о том, что в перестрелке не убили меня.

– Саманта, – вздохнул он. – Я не знаю, кто там будет еще, но послы восьмидесяти стран там будут точно. И я очень прошу тебя – постарайся выглядеть как юная леди, а не как диск–жокей.

Я оглядела свой наряд. На мне были черные гетры, черный (когда–то в красную клетку, как и все шотландские юбки) килт и любимая черная водолазка.

– Я что, правда похожа на диджея? – спросила я, восприняв его слова как комплимент.

Мистер Вайт возвел глаза к потолку и спросил, можно ли как–нибудь прикрыть мой гипс. Я уже рассказала Дэвиду, что собираюсь изобразить там патриотические символы – орла, Статую Свободы и, возможно, небольшой портрет Долли Мэдисон. Уже человек двадцать попросили меня отдать им гипс, когда я его сниму, но Тереза предложила устроить аукцион в Интернете.

«За него можно получить несколько тысяч долларов! – проявила она меркантильность. – Продают же люди куски Берлинской стены. А тут гипсовая повязка девочки, которая спасла свободный мир».

Я еще не решила, что буду делать с гипсом. В любом случае, снимать его еще очень нескоро. Но я прекрасно понимала, что волновало мистера Вайта: марлевая повязка истрепалась и с нее во все стороны торчали нитки.

– Может, твоя мама что–нибудь придумает. – Он просительно взглянул на меня. – Ну, какой–нибудь платок.

Увы, мистер Вайт ровным счетом ничего не смыслит в искусстве. Когда он закончил давать мне указания, было уже пять часов. Времени на поиски Дэвида не оставалось – я опять его упустила.

Настроение у меня было совсем не праздничное, даже несмотря на то, что на ближайшие четыре дня отменили немецкий. Если Дэвид не появится на Фестивале Детства, мы не увидимся пять дней, а звонить ему я не хотела.

* * *

Тереза пекла тыквенные оладьи, но не нам, а своим родственникам: мама не возражала, потому что в День Благодарения мы всегда уезжали к бабушке.

– Что с тобой? – спросила Тереза, когда я вошла на кухню и начала грызть крекеры, вместо того чтобы как обычно заныть: «Почему ты готовишь всякую вкуснятину, только когда приходит Джек!»

– Ничего. – Я сидела за столом и разглядывала обложку книги, которую читала Ребекка. Слава богу, это оказался не женский роман, а научная фантастика.

– Тогда перестань вздыхать, – проворчала Тереза. Она всегда была не в духе перед праздниками.

Я снова вздохнула, и Ребекка отложила книгу.

– Ты грустишь, потому что нет Джека, – констатировала она. – Не стоит. Они с Люси пошли в видеопрокат, чтобы взять папе фильмы на праздники, и скоро вернутся.

Я фыркнула:

– Почему это я должна грустить без Джека? – Ребекка закатила глаза, а я не унималась: – Он мне не нравится, Ребекка. Ты знаешь, о чем я.

– Конечно, не нравится, – без всякого энтузиазма подтвердила сестра, продолжая читать.

– Именно что нет. Он парень Люси!

– И что? – Ребекка медленно перевернула страницу.

– То, что он мне не нравится!!! – Я вышла из себя.

Боже, неужели мне придется всю оставшуюся жизнь скрывать свои чувства? В школе только и говорят, что о нас с Дэвидом, более того, даже в новостях показали небольшой сюжет, который начинался фразой: «В городе атмосфера не только праздника, но и юной любви».

Неудивительно, что Дэвид не появился у Сьюзен Бун. Вокруг студии снова толпились репортеры: «Сэм, расскажи, что у вас с Дэвидом?»

И тут я кое–что вспомнила:

– Кстати, если мне так нравится Джек, то о каком притяжении между мной и Дэвидом может идти речь? – ехидно спросила я.

– Просто ты не видишь очевидного, – мгновенно отреагировала Ребекка.

Что она имела в виду? Благодаря Сьюзен Бун я научилась видеть так, как не умела никогда раньше. В прошлый раз мы рисовали грейпфруты, и мои грейпфруты оказались самыми лучшими. Прямо–таки королями грейпфрутов. Даже Сьюзен сказала: «Сэм, ты делаешь невероятные успехи*.