Она собиралась начать разговор, уютно расположившись на одеяле у озера, но терпение ей отказывало.

— Нет, Питер, ты ни в чем не виноват, я сама довела тебя до этого.

Питер молчал. Красный свет сменился зеленым, и они поехали дальше.

— Я все тебе наврала. — Пи Джей взглянула на него и увидела, что его лицо болезненно скривилось. — Нет, ты не понял. Ты мне нравишься, очень, но я сейчас нахожусь в таком положении, когда мне не может нравиться никто. — Она набрала побольше воздуха и, переведя взгляд на приборную доску, закончила:

— Питер, никакой больной тетушки у меня нет, я живу в Ларчвуд-Холле, у меня будет ребенок.

Вот она и сказала.

Питер как ни в чем не бывало продолжал вести машину, даже головы не повернул в ее сторону. Вдруг Пи Джей почувствовала теплое прикосновение его руки.

— Я знаю.

Не веря своим ушам, Пи Джей резко повернулась к нему.

— Что?!

— Городок наш маленький, Пи Джей. Со дня нашего знакомства я знал, кто ты и где живешь.

Несколько минут в машине царила гробовая тишина.

Пи Джей не могла прийти в себя. Значит, он знал… Но почему ни словом, ни полусловом не обмолвился? Пи Джей почувствовала, как в ней закипает злость. Что он вообразил? Что уговорить ее будет проще, потому что она из тех девушек, которые всем доступны? Внезапно ей пришло в голову, что ее просто одурачили. Она считала, что использует Питера, а на самом деле эта роль принадлежала ему.

— Останови машину! — приказала она.

Съехав на обочину, Питер коснулся ее руки.

— Подожди минутку, пожалуйста.

— Зачем? Чтобы ты мне посочувствовал, сказал: «Не переживай, любой может сделать ошибку»? Чтобы снова залезть ко мне под юбку? Не трудись, Питер, не выйдет!

Открыв дверцу, Пи Джей хотела выпрыгнуть на обочину, но не успела — Питер схватил ее за руку.

— Пи Джей, послушай, я люблю тебя.

— Прибереги для кого-нибудь другого!

— Я хочу жениться на тебе.

Она тут же представила остывающие на подоконнике пироги, полки в кладовке, заставленные всевозможными соленьями и маринадами. И дети… Крохотные создания, путающиеся под ногами… Потрескивающие поленья в камине и вкусный запах тушеного рагу.

— Хочу заботиться о тебе и твоем ребенке, — продолжал Питер. — Это будет наш ребенок.

Пи Джей взглянула в его красивое лицо: в бирюзовых глазах ни намека на вожделение, только любовь и нежность, а также наивность восемнадцатилетнего мальчишки, перед которым вся жизнь впереди, которую не стоит пока обременять семьей, а тем более чужим ребенком.

— Питер, — ласково сказала она. — Я не могу позволить тебе жениться на мне. После того как родится ребенок, я собираюсь вернуться в колледж, я хочу стать дизайнером — это мечта всей моей жизни. Из меня выйдет никудышная жена, да и мать, как я подозреваю, тоже.

Пи Джей, конечно, кривила душой, чтобы Питеру было не так больно. А впрочем, может, вовсе и не кривила. Ведь если она и вправду собиралась посвятить свою жизнь карьере, ей будет не до Фрэнков, которые так и норовят попользоваться ею и бросить, и не до Питеров, с которыми точно так же поступает она.

С тех пор как погиб котенок, миссис Хайнс была к Джесс очень добра, если эта ворчливая особа вообще была способна на подобное чувство. Она разрешила Джесс пользоваться своей старенькой швейной машинкой в любое время, а поэтому сегодня Джесс отправилась в город и купила материи себе на платье. Во-первых, шитье отвлечет ее от мрачных мыслей о Ричарде, а во-вторых, она заслуживает подарка — ведь сегодня, 25 августа, ей исполнилось шестнадцать лет.

Сидя на голом полу в домике четы Хайнсов, примыкающем к гаражу, она аккуратно прикалывала булавками шерсть терракотового цвета к выкройке, думая об отце и зная, что ему наплевать на ее такой знаменательный день.

Лишь один раз в своей короткой жизни Джесс почувствовала, что они с отцом близки, что он любит ее. Это случилось, когда ей было шесть лет и она собиралась танцевать на сцене какой-то танец (в это время она занималась балетом). Отец никогда не ходил ни на концерты, ни на репетиции, говоря, что слишком занят, но Джесс чувствовала, что дело тут не в занятости. Просто отец считал танцы абсолютно никчемным и пустым занятием. Но в тот вечер, когда мама пришивала к ее розовому костюмчику тесьму, украшенную сверкающими искусственными бриллиантиками, папа зашел в туалетную комнату. «А отцов пускают на представления?» — спросил он, ласково улыбаясь.

Джесс почувствовала тогда всю любовь и нежность отца.

Хотелось крикнуть: «А ты придешь? Правда придешь?», но вместо этого она, опустив глаза, чуть слышно прошептала:

«Да, папа».

Обычное для нее представление превратилось в волшебную сказку. Она изо всех сил старалась танцевать как можно лучше, она все время улыбалась публике, как ее учили, — ведь в зале сидел отец, и ей хотелось блеснуть перед ним своим искусством во что бы то ни стало, чтобы он гордился своей дочерью.

Позже Джесс случайно услышала, как мама рассказывала служанке, что отец оказался на концерте по одной-единственной причине — его любовница куда-то уехала из города. Тогда Джесс не поняла смысла услышанного, но это ей было не важно. Чувство близости к отцу было таким восхитительным, что ничто не могло его омрачить.

К сожалению, такого в ее жизни больше никогда не повторилось…

— Ох! — воскликнула Джесс и взглянула на свою руку — на указательном пальце показалась капелька крови.

Джесс горько разрыдалась, словно иголка пронзила не палец, а сердце. Она понимала, что навсегда потеряла любовь отца в тот день, когда, наплевав на него, отдалась Ричарду и забеременела. А теперь и Ричард, ради которого она отказалась от отцовской любви, испарился. Но ведь отец-то никуда не исчез! И Джесс почувствовала, что ей просто необходимо его увидеть.

На следующее утро Джесс быстро позавтракала, то и дело посматривая на свои золотые часики. Ровно в девять часов она обратилась к мисс Тейлор:

— Мисс Тейлор, разрешите мне, пожалуйста, позвонить по телефону отцу.

— Ну конечно, дорогая, можешь звонить из моего кабинета.

— Спасибо, — поспешно проговорила Джесс и, извинившись, выскочила из-за стола, радуясь, что сегодня не ее очередь убирать посуду.

Зайдя в библиотеку, она плотно прикрыла за собой двери и огляделась. У них в Манхэттене библиотека была не такая. Хотя у стен тоже стояли стеллажи с книгами, но в комнате витал запах табака — отец любил покурить в библиотеке трубку, просматривая газеты или читая какую-нибудь книгу. Джесс всегда чувствовала себя в библиотеке уютно, когда бывала одна. Но едва в холле раздавались шаги отца, как она тут же исчезала, чтобы он ее не застал. Она ничего предосудительного не делала, нет, но… Но чем реже она будет встречаться с холодным взглядом отца, считала Джесс, тем лучше.

Она подошла к столу, села и задумчиво взглянула на черный телефонный аппарат. Да, она поступает правильно. Сейчас снимет телефонную трубку, наберет номер и, услышав голос отца, попросит у него прощения и пообещает никогда больше не встречаться с Ричардом. Медленно сняв трубку, Джесс набрала «О».

— Дежурная, — раздался женский голос.

— Дайте мне, пожалуйста, Нью-Йорк, — попросила Джесс и продиктовала номер телефона конторы отца.

Сколько раз диктовала она его из Лондона, когда звонила домой, чтобы поговорить с мамой. Звонила ли она когда-нибудь отцу? Ну конечно, звонила, общалась с его секретаршей, и разговор их всегда носил деловой характер:

«Пожалуйста, попросите папу положить на мой счет еще пятьсот долларов»; «Пожалуйста, попросите отца прислать шофера в аэропорт Кеннеди. Самолет прибывает в семь тридцать»; «Попросите отца открыть у Хэрродса счет на мое имя». Она звонила только по делу и никогда — как дочь отцу: «Здравствуй, папа, это я. Как поживаешь?»

— Фирма «Торнуолд и Маккратчеон», — раздался бойкий голос секретарши.