Никита поморщился, как от зубной боли.

— Мама, — укоризненно сказал он, — прошу тебя… не надо.

Губы матери задрожали.

— Почему — не надо? Это очень важно, — едва не плача, сказала она.

Упоминание об отце вызвало у Никиты раздражение.

— Да при чем здесь это? — возбужденно воскликнул он. — Чуть что — сразу отец, отец! Зачем ты опять все это начинаешь? Ну, нет у меня отца, что ж поделаешь? Я от тебя только и слышу причитания.

— А почему ты злишься? — всхлипнула она. — Ты стал таким нервным…

— Да я не злюсь, — он рубанул рукой воздух. — Как ты не понимаешь? Как что-нибудь серьезное, так ты сразу говоришь какие-то глупые вещи. Ну, нет у меня отца, почему я постоянно должен слышать об этом? Ну, нет, нет у меня отца, и что?

Распалившись, он выскочил из-за стола и отвернулся к окну.

— Почему ты так заводишься? — уже более примирительно сказала Наталья Петровна, — не нервничай. Я лучше пойду… посуду на кухне помою.

Едва сдерживаясь, чтобы не заплакать, она вышла из комнаты. Настя с сожалением наблюдала за этой сценой. Однажды у нее даже появилось желание встать и уйти, чтобы дать возможность Наталье Петровне и Никите самим разобраться в своих взаимоотношениях.

Когда они с Никитой остались наедине, Настя сказала:

— По-моему, ты действительно завелся.

— Ничего подобного, — отрезал он. — Она просто сошла с ума. Знаешь, у нее из-за отца какой-то пунктик появился. Ноет и ноет… до бесконечности.

— Может быть, все-таки не стоит так нервничать?

— Да ну ее, — отмахнулся Никита.

— Пойди поговори с ней, помирись.

— Ни за что!

— Тогда я сделаю это вместо тебя, — сказала она, направляясь на кухню.

Наталья Петровна сидела у окна, неподвижно глядя в одну точку. Услышав за спиной шаги Анастасии, она смахнула слезу и, оглянувшись, даже попыталась улыбнуться.

— Он не хотел вас обидеть, — осторожно сказала Настя.

— Да я не обиделась, — пряча глаза, сказала Наталья Петровна, — совсем не обиделась. Просто я очень… чувствительная, что ли. Не сомневаюсь, что мы с тобой познакомимся поближе, и ты все поймешь.

— Я думаю, что в этом ничего плохого нет, — сказала Настя. — Если у человека обостренные чувства, значит, к нему нужно просто относиться более нежно.

Сквозь слезы Наталья Петровна улыбнулась.

После недолгого разговора на кухне Наталья Петровна и Настя вернулись в комнату.

— Никита, — сказала мать, — я вот что решила. Елена Яковлевна… ну, ты ее знаешь — моя сослуживица… уезжает с мужем на полгода в загранкомандировку. Она просила меня присмотреть за квартирой.

— Отлично, — оживился Никита, — а где это?

— Нет, нет, дослушай меня до конца. Их командировка может затянуться, а Елена Яковлевна попросила меня присмотреть за квартирой. В общем, я возьму кое-что из своих вещей и переберусь туда. А вы можете жить здесь.

На следующий день Настя познакомила Никиту со своими родителями и сообщила им, что они собираются жить вместе в его квартире. Мать, конечно, возражала, но отец поддержал дочь.

— Живите вместе, — сказал он. — Конечно, хорошо было бы расписаться, но вам лучше, наверное, присмотреться друг к другу, а не кидаться в омут очертя голову. Может, вам вместе жить не понравится. Ну, а штамп в паспорте — что ж, когда надо, тогда и получите.

Через неделю Настя переехала жить к Никите. Квартира была небольшой, но уютной. Дом находился на окраине города, в одном из новых микрорайонов, и теперь на дорогу в институт приходилось тратить больше времени.

Но это не смущало молодую пару. Они были счастливы от того, что могут все свободное время посвящать друг другу.

Друг Никиты Сергей Лисичкин решил уехать в Москву. Среди однокурсников он выделялся не только внешностью, но и тем, что ему удалось сняться в кино, где он сыграл роль второго плана. По его глубокому убеждению, после такого успешного начала актерской карьеры оставаться в Питере было нельзя. Летом он успешно перевелся в ГИТИС и стал уговаривать Никиту ехать вместе с ним.

— Пойми, — говорил он, — ты — подающий надежды драматург. Здесь же театральная провинция, нужно ехать в столицу. Вот там жизнь, там размах.

— Да не хочу я ехать в Москву, — отвечал Никита, — мне и здесь хорошо.

— Но ведь Москва — это Москва.

— И что в ней особенного? Я люблю Питер, это мой родной город, мне здесь хорошо. У меня есть дом, Настя.

— Как знаешь. Я не думаю, что тебе здесь повезет. Зачахнешь, быт засосет.

— Ладно, — добродушно посмеиваясь, отвечал Никита, — посмотрим. Ты пиши, не пропадай.

— Это ты пиши, и не письма, а пьесы.

— Наверное, осенью начну. Надо создать что-нибудь новенькое. А может, старую переделаю. Кое-что дополню, расширю, подчищу. Честно говоря, мне там кое-какие сцены не нравятся.

— Хорошо, только обещай, что пришлешь мне, как только напишешь. Я там кое-кого в Москве уже знаю, покажу. Может быть, удастся протолкнуть постановку.

— Обязательно пришлю.

Никита и в самом деле после отъезда друга сел за работу. Новую пьесу он так и не смог начать, а потому занялся переделкой старой. На это у него ушел год.

Они с Настей перебрались на другую квартиру, хотя это требовало больших расходов. Но им по-прежнему было хорошо вместе, и на такие мелочи никто не обращал внимания. Родители Насти уже начали задумываться о будущем дочери. Учеба у нее шла нормально, мать стала настойчиво подыскивать ей место в одном из театров, куда бы Анастасия могла устроиться после окончания института.

Однажды — это было уже на третьем курсе института, мать познакомила Анастасию с главным режиссером нового театра-студии, который прославился в Питере постановкой авангардной пьесы одного современного французского автора. Это был молодой тридцатилетний красавец с ямочкой на подбородке; имя и фамилия красавца полностью соответствовали тому миру, в котором он жил. Его звали Авенир Запольский. В одежде он был настоящим франтом, носил дорогие пиджаки и бабочку.

Он сразу же стал проявлять по отношению к Анастасии повышенное внимание, чем вызвал неудовольствие Никиты. Настя, не испытывавшая к Запольскому никаких особенных чувств, только посмеивалась над ревностью Шилова. Она еще не знала, что это может зайти довольно далеко.

Авенир заинтересовался не только актерскими способностями Анастасии, но и ее фотографиями. Он даже пообещал устроить ее выставку в одной из известных галерей. Правда, Настя не испытывала по этому поводу никакого энтузиазма, по-прежнему считая, что у нее обыкновенные любительские работы.

Втайне от Никиты она показала его пьесу Запольскому. Но тот наотрез отказался ставить ее, заявив, что это не входит в сферу его театральных интересов. Возможно, неприязнь, возникшая между Никитой и Авениром, объяснялась еще и этим фактом.

Говоря более откровенно, они просто терпеть не могли друг друга. Настя очень скоро почувствовала на себе все последствия этого нового знакомства.

— … Он сказал, что я просто королева на кухне. Настя, ты слушаешь?

Надежда дергала Анастасию за рукав.

— А? Что? Да, да, конечно, слушаю, — растерянно сказала Глазунова.

Они уже шли по Садово-Спасской, приближаясь к подъезду дома, где располагалась фирма.

— Настя, мне не нравится, как ты выглядишь, — сказала Маргарита, шагавшая рядом. — Как там у вас с Никитой?

— Все нормально.

— Он так и не надумал жениться?

— Нет.

— Почему?

Анастасия вздохнула.

— Лучше не спрашивай.

— А может, у него другая женщина?

— Не думаю.

— А вот я думаю, что тебе нужно серьезно поговорить с ним, — решительно заявила Маргарита. — Хочешь, помогу? Пойдем после работы к тебе, я умею брать быка за рога.

— Нет, я сегодня не могу, — сказала Анастасия.

— А чем ты занята?

— Сначала курсы менеджеров в 6.30. потом я иду в тренажерный зал.

— Да ты что, с ума сошла? — укоризненно покачала головой Маргарита. — Ты посмотри на себя, у тебя такие ноги, что любая манекенщица позавидует. Зачем тебе еще тренажерный зал? Ерунда какая-то.