— Я бы хотел поужинать с тобой… в твоей комнате. Поужинать и поговорить наедине, без лишних глаз и ушей. О будущем и о нас с тобой, — он сказал это с очень серьёзным лицом. — Сейчас ни о чём говорить не стану. Мне ещё свору старых пердунов… то есть, господ городских старшин уламывать, чтобы выставили от себя в Совет не самых безнадёжных маразматиков. Потому просто спрошу: могу я рассчитывать на откровенный разговор за ужином?

— Конечно, — сказала я. — Для меня этот разговор тоже очень важен.

— Тогда до вечера, милая, — он усмехнулся — очень и очень невесело.

— До вечера, дорогой.

До вечера… Да, Дойлен, ты прав. Мне есть что обдумать до ужина. Ты знаешь, что мне не нужно объяснять всё на пальцах, достаточно намекнуть. И я пойму.

Вот только времени на размышления мне не дали.

Ближе к вечеру приплёлся Инген, подозрительно хлюпающий носом. Я подумала, было, что малый с кем-то неудачно подрался, но синяков не наблюдалось, а вот лоб оказался горячим.

— Чёрт! — взвыла я, с ужасом вспомнив жутковатую статистику детской смертности в Средневековье. — А ну быстро — переодеваться в сухое, и в постель!

Озадачила прислугу насчёт снадобий, горячего питья и тёплых одеял, и потащила помрачневшего мелкого в его комнату. А там…

— Дуры! — орала я на ошалевших служанок. — Холодрыга в комнате! Почему камин плохо протоплен? А ну дров натаскать, и чтоб как… в печке жарко было! Почему окно, идиотки вы, палкой деланные, распялено? По комнате ветер гуляет, как у вас между ушами, скоро сугроб наметёт! Закрыть и занавесить! Постель сменить! Одежду ребёнку выстирать и высушить, утром проверю! Чистую тащите!.. Совсем страх потеряли, да? Так я вас научу на «раз — два» по струнке ходить!

Служанки, привыкшие к вежливой обходительной госпоже, никогда ни на кого голоса не повышавшей, перепугались до полусмерти и носились, как наскипидаренные. А я, дав волю вполне понятной злобе, стянула с малыша промокшие сапожки и, пока несли тазик с горячей водой, принялась растирать ему ноги сухим полотенцем.

— Как умудрился-то, герой? — спросила я.

— В снежки играли, — Инген шмыгнул носом, а я подала ему чистый кусочек полотна — чтобы через пальцы не сморкался. — Я ж как в прошлом году, и оделся тепло, и амулет нацепил… Тётя Стана, а это правда, что магии больше нет? А то пацаны не верят, что папа магию убил.

— Правда, — подтвердила я. — Потому хорошие тёплые сапоги и шерстяные носки будут лучше любого амулета. Вот только гулять ты выйдешь не раньше, чем через десять дней.

— Это я столько болеть буду? — удручённо вздохнул мальчишка. — Не хочу болеть!

— Придётся, раз ноги промочил. И горькие отвары тоже пить придётся.

— Не хочу!

— Заболел — терпи, — припечатала я.

После пропаривания ног, похода, пардон, на горшок, съедания горьких порошков, питья не менее горьких отваров и укутывания в три одеяла герой снежных баталий выглядел поскучневшим, но уже не таким гриппозным. Я строго велела ему ни в коем случае не сбрасывать одеяла, как бы ни было жарко.

— С потом болезнь начнёт из тебя выходить, понял? — я подоткнула одеяла и поправила подушку под вихрастой головой. — Ночь попотеешь, утром легче будет. Я тебе к завтраку приготовлю лечебный отвар с мёдом, хорошо?

— Мёд мне нравится, — улыбнулся мелкий. — Особенно цветочный. Вку-у-усно.

Чёрт… До чего он на отца похож, и улыбка та же. Обезоруживающая.

Тебя, малыш, я действительно люблю. Потому сама улыбаюсь в ответ, так же искренне, как и ты. Теперь — можно. Теперь любовь к тебе и твоему вредному старшему братцу — мой спасательный круг.

И вот тут Инген меня добил. Выстрелил, понимаешь, в самое сердце.

— Тётя Стана, — сказал он, уже почти засыпая. — А когда вы с папой поженитесь, можно я буду называть тебя мамой?

Я застыла, как статуя. Ах, ты ж, дипломат сопливый…

— Это тебе папа такое сказал? — вкрадчиво добродушным тоном спросила я.

— Не-а, — мальчишка улыбнулся и отрицательно мотнул головой. — Сам придумал. Так можно будет, правда?

— Я об этом с…папой ещё поговорю, хорошо?

— Хорошо-о-о…

Малыш заснул, а я, накрутив служанок — мол, следить, чтоб не раскрывался во сне, и чтоб в комнате тепло было, а то поубиваю — вышла за дверь. Будь здесь Дойлен, он бы услышал много чего интересного о своей персоне. Вряд ли нового, потому что слово, аналогичное нашему «манипулятор», здесь тоже знали. Засранец. Политик чёртов. Действует не только напрямую, но и через окружение. Не знаю, что он такого наговорил малышу, но тот явно не свою мысль в итоге озвучивал. Ему только кажется, что сам придумал. Дети очень легко поддаются манипуляциям родителей, особенно когда их любят.

Но вместо Дойлена в коридоре меня встретил Энгит.

— Тётя Стана, не обращай внимания, — чёрт, и этот тоже улыбается, как отец. — Мелкий нафантазировал, а ты переживаешь.

— Ты слышал? — почему-то меня это совсем не удивило.

— Тут внутренние стены никуда не годятся. Ты не переживай. Просто матушка нас с ним годами не видела, а он… ему ещё мама нужна.

— А тебе нет? — ну, с этим-то уже можно говорить по-взрослому.

— И мне нужна, — вынужден был признать парень. — Хотя мне в конце зимы пятнадцать будет. Только это ваше с отцом дело, хотите вы быть вместе, или нет. Я не лезу. Если решите… Я разве против? Мамой тебя, может, и не назову, но ты хороший друг.

— Спасибо, — почему-то разговор с Энгитом меня взволновал.

— За что?

— За искренность.

И протянула ему руку — для дружеского рукопожатия.

Толстая свеча медленно оплывала горячими восковыми слезами, создавая причудливый натёк на своём круглом боку.

Только что слуги сервировали стол к ужину и ушли, а я сидела, заворожено глядя на танцующий огонёк свечи, и, не спеша, раскладывала по виртуальным полочкам все полученные данные.

Итак, что получилось?

А получилась не слишком привлекательная картина.

Во-первых, наспех созданное государство, осколок угасавшего на глазах княжества. Даже при условии наличия сильной власти в лице государя и его единомышленников, очень тяжело будет переломить веками насаждавшуюся инерцию мышления. Вон, Энгит бурлит планами, уже собирается клепать медную модель парового движка. А кто будет делать большой движок? Перепуганные криворукие кузнецы?.. Во-вторых, сейчас зима и затишье. Мы пока живём на старых запасах, да Дойлен прикарманил неслабую часть княжеского обоза. Но зима пройдёт, и, когда подсохнут дороги, у потенциальных мятежников начнётся весеннее обострение. Показательная расправа над бунтовщиками из города Беро поумерит пыл самых здравомыслящих или самых трусливых, но процент невменяемых среди бывших колдунов очень уж высок. С этим нужно будет что-то делать, и делать быстро, потому что затяжной мятеж в ещё не устоявшемся государстве наверняка перерастёт в гражданскую войну, и все усилия пойдут прахом. А сеять-снимать урожай кто в таких условиях будет?.. В-третьих, вести из-за пока ещё нестойкой границы приходят неутешительные. Мало кто из местных старшин сумел быстро взять волость-другую под контроль. В подавляющем большинстве случаев то тут, то там вспыхивали дикие, необузданные погромы с невероятным по своей жестокости истреблением бывших колдунов, имевших глупость вернуться в свои владения. Не могу сказать, что колдуны не заслужили, но сам факт… Бывшее княжество быстро погружается в хаос самоуничтожения, оставив на поверхности лишь редкие островки здравомыслия. И те едва держатся, если честно. А с севера подступают беловолосые.

Вот тут у меня наблюдался некий когнитивный диссонанс. С одной стороны, они варвары без всяких скидок. Набежать, побить, пограбить и убежать — для них это как бы доблесть, истинно мужское дело. С другой стороны, эти самые доблестные — отщепенцы. Всё больше беловолосых начинает постепенно перенимать от южных соседей земледелие и животноводство. С землёй у них проблемы: в холодном лесу много не вспашешь и большое стадо не прокормишь. Потому, прослышав про неурядицы в некогда могучем государстве, сперва на юг подадутся «викинги». А когда всласть пограбят и порезвятся на охваченных хаосом землях и сунутся дальше, им крепко вломит по зубам государь Дойлен. Потому что выучка погранцов и строй, как говорят у нас, вполне «рулят» против варварской толпы с каменными топорами. История Рима тому пример. И вот тогда к нам пожалуют блондины-земледельцы. Благо, вокруг новой страны к тому времени образуется масса свободных земель. Только селись и паши. С этими есть шансы не просто договориться, а через поколение-другое полностью включить их в структуру государства. Свежая кровь, опять же. Ведь тысячи лет отрицательного отбора почти начисто вымыли из генофонда южан какие-либо проблески того, что у нас называется «пассионарностью». Разве что бывшие ведьмаки что-то сберегли, но эти погоды не сделают. Выход один: не просто допустить сюда блондинов, но чтобы они активно «окучивали» местных женщин. Здешних ни на что не годных мужичков суровые северные красавицы к себе на пушечный выстрел не подпустят, разве что воинов… Но это уже как сложится. И я не о «розовых соплях» думаю, а о будущем. Тесто не поднимется, если не добавить дрожжей. Государство не поднимется, если люди, его населяющие, будут жить с отключенными мозгами и тупо ждать приказа «сверху». Государству, как это ни парадоксально, нужны бунтари. Но не «бессмысленные и беспощадные», а бунтари по складу души. Учёные, воины, поэты. Даже политики. Откуда им взяться, если не с помощью «проезжих молодцов» с севера?