Тем не менее, мать-природа напомнила о себе. Точнее, о том, что за ужином я ела хлеб с мясом и пила ягодный отвар. Осторожно, стараясь никого не разбудить, я выскользнула из-под одеяла — бррр, холодина! — накинула куртку поверх дорожного костюма системы «рубаха-штаны» и выползла под открытое небо. Небо мне явно не обрадовалось: низкие тучки, сочившиеся мельчайшей моросью — то, чего я терпеть не могу. Жалея об отсутствии зонта, я тихонечко пошла между фургонов к заветному деревянному заведению общественного пользования… Да, да, местный маг и об этом тоже позаботился. Конечно, выгребная яма с устроенным над ней помостом, и грубо сколоченный барак с перегородками, между которыми располагались условные посадочные места — дыры в полу — могла обеспечить потребности нескольких сотен человек, но очень ненадолго. Мы тут две недели — семидневные недели моего мира, а не десятидневки — и за это время «общественную уборную» переносили дважды, попросту закапывая наполнившиеся ямы и выкапывая новые. А ведь таковых заведений тут было много, с расчётом на всех… Одно радовало: утречко ещё раннее, едва небо посерело, так что очереди не будет.

Означенное заведение было расположено за полоской густого кустарника, уже безлистного, но достаточно плотного, чтобы вид отхожего места не оскорблял благородные взоры ведьмаков и ведьм, но и слишком далеко бежать не приходилось. Ёжась от промозглой сырости, я шмыгнула через кусты, по узкой, но хорошо утоптанной тропинке… и мгновенно была остановлена цепким захватом.

Если я не заорала, то только потому, что вообще не склонна орать в таких ситуациях. А кроме того, мне в бок упёрся твёрдый пистолетный ствол. Звать на помощь при таких обстоятельствах… ну, я бы сказала, немного опрометчиво.

— Спокойно, — я узнала негромкий, чуточку насмешливый голос земляка — сотника Сандера, он же Александр Как-Его-Там-По-Отчеству. — Без шума.

— А если бы я обделалась с перепугу? — сказано «без шума» — не будем шуметь. Сердечко тук-тук от адреналинового выброса, но разумом я понимала, что стрелять ему тоже невыгодно. Просто привык решать все вопросы при помощи пистолета.

— Твои проблемы, землячка, — ответил он.

— Что вам нужно?

— Прояснить пару моментов.

— Для этого пистолет не обязателен.

— Это так, гарантия твоей честности, — земляк чуть-чуть разорвал дистанцию, но с прицела меня не спускал. Теперь он стоял сбоку, в тени большого куста, и со стороны казалось, что я здесь одна. — Я уезжаю сегодня, потому хочу уладить все дела здесь. Раз уж ты со своим хахалем влезла не в своё дело, советую уяснить одну вещь. У меня есть цель, и я её добьюсь. Любой ценой. Я — хочу вернуться домой.

— Можно подумать, я не хочу, — чего мне стоила эта аристократическая, холодная улыбка — бог весть. — Вот только маг ваш может переменить планы. В последний момент. Зачем ему отпускать от себя такого ценного специалиста?

— То, что мой маг думает обо мне — это тоже его проблемы, — ответил сотник. Ни единый мускул на лице не дрогнул, но рисунок его Дара — я видела его как языки пламени — на секунду потерял чёткость. — Я ждал тебя, чтобы сказать: если вы провалите операцию, я вас обоих под землёй найду. И обратно зарою. По частям.

— Саша, вот не надо угрожать, хорошо? — приходилось буквально силой заставлять себя не смотреть в мёртвый зрачок пистолетного ствола. — До сих пор у нас всё было великолепно. Если бы не ваша паранойя…

— Паранойя? — сотник улыбнулся — одними кончиками губ. — Вы умудрились засветиться при первом же применении огнестрела, дилетанты.

— Не первом.

— Что?

— Не первом, — повторила я. — Нам уже приходилось стрелять.

— Даже так? — хмыкнул Александр. — Ладно, поверю на слово. Но если попытаетесь дёргаться и пороть отсебятину, маг вам быстро хвосты прищемит. Не больно-то вы ему нужны.

— Маг так не думает.

— Уверена?

— Спросите у него, когда встретитесь… Счастливого пути, Саша, — я вежливо напомнила, что ему вообще пора в дорогу собираться. — Увидимся в столице.

— Я тебя предупредил, — проговорил он, отступая в кусты. Профессионал: ни одна веточка не хрустнула под ногой, ничего не зашуршало, не загремело.

Ещё примерно с минуту я пыталась выровнять дыхание и унять сердце, бившееся с нездоровой частотой… Вот зачем ему было нужно наскакивать с пистолетом, запугивать? Не может иначе с людьми разговаривать? Тормоза полетели, или он так боится за исход операции? В любом случае, он высказался открыто. Хочет домой и уроет любого, кто ему помешает это сделать. Готова его в этом поддержать. Но ведь нужно же меру какую-то знать. Совсем не обязательно размахивать шашкой там, где можно просто договориться.

Все переживания перекрыл могучий зов природы, и я потрусила к деревянному бараку, источавшему характерный запах.

Разумеется, Дойлену я ничего не сказала об этой встрече. Он, как и я, человек совсем не злопамятный. Забывает плохое сразу после того, как отомстит. Не хватало ещё грызни внутри нашего…гм…побоюсь назвать это отрядом, слишком громкое слово для разношерстной кучки людей, объединённых пока ещё весьма эфемерной целью. Пускай земляк тащит обоз до столицы, там встретимся…и договорим.

Тонкой своей рукой она нервно теребила изящный кулон — гладко отполированный кусочек янтаря неправильной формы на золотой цепочке.

— Что-то не так, любимая?

Жёлтые мерцающие топазы её глаз излучали тревогу.

— У Врат скопилось слишком много людей, — произнесла она — глухим, уставшим голосом. — Артефакту не хватит мощности, чтобы перебросить сюда всех. Нужно было с самого начала ограничить величину свиты каждого Одарённого.

— Ещё не поздно это исправить, — он с невыразимой нежностью коснулся её руки. — Совсем без слуг они не обойдутся, ты права. Мы дали им слишком много воли, и они обленились. Но никогда не поздно показать, кто здесь…хозяева.

Они оба чувствовали, как рядом с ними пульсирует, бьётся нездешней жизнью Великий Артефакт. Тот самый, который они заставили служить себе в далёкие времена и не в этом мире… Обычный человек, оглянувшись на пройденный путь, быть может, покачал бы головой и отметил, что наделал массу ошибок, но ведь боги не могут ошибаться, верно? Это люди. Жалкие, смертные, грязные существа со своими мелкими желаньицами и мыслишками. Они не способны уразуметь и тысячной доли великого замысла, вознося своё личное несовершенство до небес и молясь на него. Привязываются душой к мимолётному, оплакивают то, что при всём желании не могут удержать. Смех берёт, когда видишь, что они именуют любовью! Ничтожества. Любовь имеет смысл только для бессмертных богов. Этим же достаточно скотской случки ради произведения потомства, такого же ничтожного и смертного, как их родители.

Совсем другое дело — она. Лишь она, прекраснейшая из прекраснейших, богиня, достойна быть любимой. За свою долгую жизнь он боялся только одного: растратить хоть каплю этой божественной любви на кого-то ещё… Дети? Какие ещё дети? Зачем бессмертным дети, если они и так будут жить вечно? Воры, крадущие часть великой любви — вот кто такие эти дети.

Только он и она. Только они двое. Вот величайшая мудрость, обретённая на тропах вечности. Только это имеет смысл. Всё прочее — призраки.

Новость благородные ведьмаки и ведьмы встретили весьма неоднозначно.

До открытия Врат оставались считанные дни. Вместо обычных для этих мест декабрьских снегопадов пришла солнечная, сухая и холодная погода. Стойкий северный ветер властно разогнал все тучки, оставив лишь непорочную синеву перевёрнутой чаши неба и золото солнца. Все щеголяли в мехах. Лошади мёрзли, для них приходилось сооружать временные конюшни. Дрова и хворост сразу подскочили в цене. Жечь индивидуальные костерки у каждого фургона оказалось мало и накладно, соседи, несмотря на «братскую любовь», царившую в колдовском сословии, волей-неволей объединялись и устраивали большие костры. Пожаров удавалось избегать только благодаря нашему ведьмачьему умению. Не будь наколдованных амулетов, горели бы фургоны, как спички. Колдуны приплясывали у костров, хлопали себя по рукам и кутались в шубы. И всё равно никто не мог согреться. У нас в таких случаях люди сбиваются в плотные семейные кучки, стараясь согреть друг друга. Точно так же поступили и мы с Дойленом — грели детей как могли. Чем заслужили массу косых взглядов и кривых ухмылок. Я всё понимаю. И браки в девяноста девяти случаях из ста по сговору или расчёту, и дети как чужие, а то и вовсе будущие враги-соперники-конкуренты, и братья-сёстры знаться не желают, но чтобы вот так откровенно жалеть крошечку собственного тепла для ближнего… Во всех смыслах, ведь мы с другом моим драгоценным не просто кутали мальчишек в собственные шубы, но и старались подарить им частичку душевного тепла, без которого не согрет никакой костёр. Дойлену было плевать на мнение соседей, он всегда отличался здоровым пофигизмом в этом отношении. А я, чувствуя ответное тепло маленькой души Ингена, в который раз просящего «тётю Стану» рассказать ему интересную историю, только улыбалась в ответ на презрение соседушек. Не без злорадства улыбалась, скажу честно. У меня в руках было богатство, недоступное людям с убитыми душами.