Люси с одним из мальчиков свалились у самого подножия холма. Он оказался сверху, и они довольно долго лежали так — нет, не целовались, а просто лежали вместе в снегу. А когда встали, лицо у Люси было пунцовым. По пути домой нам казалось, что этот день уже далеко позади.

Думаю, что у мамы были романы даже во время замужества. Она всегда подтрунивала надо мной, спрашивая, когда же я наконец обзаведусь парнем. Я говорила ей, что на танцевальных вечерах никто не интересуется мной. Парни любят танцевать с девочками вроде Люси — блондинками с прозрачными глазами.

— В ней есть что-то пассивное. Ее как будто и нет, — сказала мама о ней однажды. — А ты — настоящая красавица с темными волосами и чудесной кожей. Однажды мальчики вырастут и вдруг заметят, как ты прекрасна.

Эти ее разговоры меня смущали.

К тому же мне совершенно не хочется иметь бойфренда. В прошлом году на Майском танцевальном вечере Линда Кейтс свела меня и Кэрол со своим младшим братом и его другом. Мне достался друг. Я удивилась, что Линда пригласила именно меня. Просто терялась в догадках. Другое дело Кэрол — пышные темно-русые волосы, так естественно завивающиеся на концах, маленький, чуть вздернутый нос. Полагая, что парни будут под стать утонченной Линде, я две недели провела в восторженном ожидании. В одном модном магазинчике мы с Люси подобрали мне платье из зеленого шелка с крупными желтыми и розовыми цветами. До этого я никогда не носила длинных платьев. Мальчики приехали в пятницу вечером — мы встречали их на станции. У моего партнера оказалось лоснящееся красное лицо, сплошь усеянное прыщами. Меня тошнило от одного его вида. И нам абсолютно не о чем было говорить. Всю дорогу от станции до гостиницы, а это примерно миля, он нес свой чемодан на голове, как африканские женщины носят корзины с фруктами. Мы с Кэрол переглядывались и корчили рожи за их спинами. Когда они пошли в номер оставить вещи, мы чуть не лопнули со смеху. Мы хохотали, чтобы не расплакаться при мысли, что нам придется провести в их обществе целых два дня.

В девятом классе, только поступив в школу, я с нетерпением ждала танцевального вечера с мальчиками из школы Поттерсвиль. Тогда меня еще интересовали мальчики. Я надела синее клетчатое платье, которое мы с мамой купили в «Саксе». Помню, как тогда отказывалась от него, обидевшись на маму за то, что она отсылала меня из дому в пансион. Но зато теперь я надела его с удовольствием. Кучка девятиклассниц, среди которых была и я, нетерпеливо выглядывала, когда же прибудет автобус с мальчиками. Вскоре мальчики прошествовали в столовую и выстроились в ряд у противоположной стены, так что мы могли рассматривать друг друга, пока зачитывали наши имена. Мальчики и девочки должны были выходить на «нейтральную полосу», разделенные на пары по росту. Судя по всему, взрослые считали, что нам очень важно во время танцев смотреть друг другу в глаза. Есть неписаное правило, по которому все должны танцевать с назначенным партнером первые полчаса. После этого каждый свободен в своем выборе. Я услышала, как назвали мое имя и имя мальчика: «Мэтью такой-то». Когда я направилась к нему, по залу пронесся негромкий ропот, и все девчонки уставились на меня. Мэтью был старше — года на два, не меньше, и очень симпатичный. Я не понимала, почему на меня все косо смотрят, пока Чарли не удалось прошептать мне на ухо: «Берегись, это парень Джилл Экли!»

Даже я, проучившись в школе всего две недели, знала, кто такая Джилл Экли. А была она старшеклассницей с вытравленными блондинистыми волосами и пышной грудью — именно такой портрет рисовало мне воображение, когда я слышала словосочетание «сногсшибательная блондинка». Я огляделась, ища глазами Джилл, но ее нигде не было видно. Так вот почему у меня сегодня такой партнер. Я поверить не могла, что мне так повезло в первый же вечер танцев! Тем более что всем остальным моим одноклассницам достались сосунки.

И все смотрели на меня так, будто я совершаю нечто чудовищное, но мне было наплевать.

Мэтью весь вечер танцевал только со мной. Мы вместе пили пунш и угощались пирожными. И хотя у него имелась девушка, он увлек меня в один из укромных уголков на террасе, куда парочки под неодобрительными взорами соглядатаев уединялись для поцелуев, и там поцеловал меня.

Не знаю, то ли в восторге от того, каким чудесным был мой первый танцевальный вечер, то ли от сознания, что стоит его девушке вернуться, и он тут же забудет о моем существовании, но я поступила очень странно. Он поцеловал меня, но продолжал держать в своих объятьях, и тогда я укусила его за щеку, чуть пониже глаза. Щека выдержала — зубы не прокусили кожу, лишь оставили красноватые отметины. Ошарашенный, он отшатнулся от меня:

— Эй! Ты зачем это сделала?

Сконфуженная до крайности, я не могла и слова вымолвить. Мне хотелось только одного — убежать.

— Я не знаю, я правда не знаю!

Я не знаю, зачем я это сделала.

Однажды, когда я была маленькой, я подбежала к маме, сидевшей на диване, и впилась зубами ей в бедро. Укус был так силен, что даже выступила кровь, и долгие месяцы на этом месте темнел синяк. Когда я, смеясь, подняла голову, то была потрясена, увидев, как слезы текут у мамы по щекам. Я не собиралась обижать маму. Просто я была так сильно возбуждена, что не осознавала, что делаю. Тот же импульс я ощутила и в случае с Мэтью.

Больше у меня никогда не было хороших партнеров на танцах. Все вечеринки на протяжении последующих лет были сплошным разочарованием. Больше всего я ненавидела танцы в мужских школах, где все мальчики ждали, пока приедет автобус и мы войдем в зал, терзаемые их пристальными взглядами.

В прошлом году у Люси был действительно отличный парень по имени Хуан, с которым она познакомилась на танцах в школе Сент-Эндрю. Они были только друзьями — Люси ни на что большее не отважилась бы, но у нее всегда был партнер для совместных балов. Он окончил школу, и с тех пор мы с ней на танцы не ходим.

Однажды Люси пригласила меня к себе домой на выходные, и там я пережила настоящий шок.

Мы приехали поздно вечером, и отца Люси не было дома. Мама у нее тихая, очень похожа на свою дочь. Послушав, как они разговаривают по пути к дому, я пожалела, что она не моя мама. Она на редкость проста и чистосердечна. Люси может рассказать ей о чем угодно. Ее мама не критикует дочку, не поднимает на смех, как моя мама, от которой никогда не знаешь, чего ждать.

И вот появился отец Люси. Когда мы наутро спустились завтракать, ее отец уже сидел за столом в трусах и в майке. Лицо у него было толстое и красное, капельки пота усыпали лоб. На столе — между кувшином с молоком и коробками хлопьев — лежала винтовка!

Я никогда прежде не видела настоящего ружья.

Он глянул на меня и не произнес ни слова. Потом сграбастал Люси и долго тискал, требуя поцелуя. Как ей только не противно целовать эту потную красную рожу. После этого он повернулся к собаке — маленькому белому пуделю, сидевшему на соседнем стуле, и стал скармливать ему кусочки бекона. И все время сопел, было слышно каждый вдох и выдох. Я начала их считать. Он втягивал воздух, а затем после паузы выпускал его — отработанный и загрязненный. Сбросив выхлоп, начинал снова. Он использовал весь воздух в помещении, и для нас его уже не оставалось. Наконец он тяжело встал, кряхтя, взял со стола винтовку и вышел. Я была так смущена, что не решалась ни посмотреть на Люси, ни тем более заговорить с ней. Мне надо было сказать ей, что мне все равно, какой у нее отец, но я не могла, потому что она больше не была обычной, если, конечно, такой отец не считается обычным. Я ощутила невыносимую тоску по своему папе: будь он жив, я могла бы показать Люси, каким должен быть настоящий отец. И мне было искренне жаль ее.

После этого мы только мельком видели его. Во время прогулки по лесу недалеко от дома Люси рассказала мне, что у ее отца в городе есть любовница, что он проводит с ней большую часть времени. И маму это вполне устраивает. Проблема только в том, что он не дает матери развода. А когда она заикнулась об этом, он направил дуло винтовки ей в голову и пригрозил убить. Люси стояла в это время рядом с ней и не сводила глаз со ствола, прижатого к виску матери.