От этой картины у него пересохло в горле. Он был пристегнут наручниками к изголовью железной рамы кровати. Старик потянулся к решетке. Наручники на лодыжках держались крепко. Он распластался на кровати, заключенный в чувственную сеть Рейчел, но в голове билось только одно слово: извращение.

Впервые за все семьдесят два года своей жизни Ван Нест был связан. Как мерзко. Как прекрасно. Странно. Он не знал, что сказать, но решил выйти из положения наилучшим образом.

– Эй, Рейчел, я сотру запястья.

– Не волнуйся, наручники мягкие, – пояснила она, занимаясь его бедрами. – Я знаю, что делаю.

Ван Нест был согласен на все сто, пока Рейчел не оборвала массаж и не зашуршала пакетом.

– Что там?

– Девушка никогда не бывает слишком осторожной, – ответила она и показала презерватив, уже вытащенный из упаковки.

– Да ты шутишь. Я пятьдесят лет не надевал такую штуку.

– Это как кататься на велосипеде, – мурлыкнула она, разворачивая резинку.

– Тебе придется сделать это самой, – сопротивлялся Ван Нест.

– Я взяла твой размер, – ответила она, не обращая внимания на его протесты. – Самый большой.

– Меня еще никогда в этом не обвиняли.

– Доверься мне. Я знаю, о чем говорю.

Рейчел коснулась кончика его носа указательным пальцем – жест вышел чем-то средним между озорством и провокацией.

– Эй, что у тебя с рукой? – спросил он, заметив припухший белый шрам.

Шрам походил на последствия какого-то несчастного случая в детстве, приметный вздувшийся ожог.

Рейчел резко отпрянула и помрачнела. Она ненавидела, когда люди интересовались этим маленьким подарком от папочки; опасность, о которой не предупреждают на пачках сигарет.

Ван Нест заметил, как ее передернуло, и немедля отступил:

– Но я все еще не соображу, что ты делаешь.

Его замешательство – подлинное или дань вежливости – длилось недолго. Полуголая Рейчел стремительно скользнула по его животу к груди.

– Ты готов?

– К твоим услугам.

Она на секунду расслабилась и всем весом придавила его астматические легкие. Потом начала крутиться из стороны в сторону, работая задницей, как скалкой, и выдавливая остатки воздуха.

– Поднимись, – хрипло выдохнул он. – Мне нечем дышать.

Рейчел двигалась, как молния: шквал поворотов и изгибов. Несколькими рывками она натянула презерватив на лысину старика, потом на уши, нос и, наконец, рот. Полностью перекрыв астматику воздух.

Он не мог ни вздохнуть, ни понять, почему его удача так быстро сошла на нет. Руки связаны, ноги тоже, легким не хватает кислорода. И он не может сорвать резинку. Старик с трудом различал свой ингалятор сквозь девять сотых миллиметра темно-красного «Трояна».

– Презервативы, Гарольд, способны растягиваться в восемь раз, – пояснила Рейчел, равнодушно разглядывая свои ногти, пока старик корчился на кровати.

Ужас Ван Неста быстро сменился полноценным приступом астмы. Бронхи сузились. Спазмы, дарованные Природой, и резина, сделанная человеком, перекрыли легким кислород. Приступ развивался быстро. Суженные дыхательные пути заполняла слизь. А мягкие наручники, не оставляющие следов, игрушка для развлечений, не давали освободиться.

– Просто расслабься, сладенький. Так будет легче, – заметила она с прорезавшимся гнусавым техасским акцентом.

Рейчел ждала, когда Ван Нест прекратит барахтаться. Она проверила макияж, глядя в складное зеркальце, и поправила прическу. Потом полюбовалась своими полными губами. Док хорошо поработал.

Стрелка часов, стоящих на тумбочке, отсчитывала секунды и минуты, равнодушная к бесполезным усилиям Ван Неста. Много времени не потребовалось. Он отошел, и Рейчел стянула презерватив. На всякий случай проверила пульс, но все было в порядке. Он умер, без вопросов.

Рейчел посмотрела на выпученные глаза Ван Неста. В глазах читалось «да пошла ты!», настолько ясно, насколько мертвец вообще мог говорить. Опытная медсестра, она прикрыла его веки. Уложила четыре комплекта наручников в сумочку и поймала какую-то музыку. Единственный способ все стереть.

Наушники вставлены, айпод пристегнут к лифчику, в ушах ревет Satisfaction – Рейчел с клинической беспристрастностью изучала Ван Неста. Посеревшее лицо застыло в последнем вдохе, губы измазаны ее помадой. Рейчел достала из сумочки салфетку и стерла с его губ остатки красного. Потом вытащила другую салфетку, смочила ее в бордо и снова протерла губы старика.

– Гарольд, где же ты держишь пылесос?

Часом позже Рейчел в последний раз обследовала квартиру Ван Неста. Она подозревала, что следы ДНК есть повсюду, невзирая на всю осторожность и уборку. Неизбежная проблема, если ты срываешь с себя одежду и прыгаешь на костях мужчины на сорок лет тебя старше. Костюм общей защиты не предусмотрен.

Рейчел наверняка что-то пропустила – волосы, отпечатки пальцев, капельки жидкости; они только и ждут, когда их отыщут. Рейчел знала, что федералы превращали воду в вино, а микроскопические частички – в пожизненное заключение. Она как-то читала о женщине из Нью-Гемпшира, которая отправилась в тюрьму даже после того, как измельчила кости своего дружка молотком и попыталась сжечь их. Следователи нашли обгоревшие осколки, и ДНК в них хватило, чтобы посадить ее за решетку на долгие годы.

Смерть Ван Неста выглядела вполне естественно: приступ застал пожилого астматика врасплох без ингалятора. Но на всякий случай Рейчел залезла в сумочку и достала пластиковый пакет с каштановым волоском Дэвида Санчеса. План Б.

Санчес, живущий на Западной Двадцать третьей улице, был зарегистрированным – «уровень 3» – сексуальным преступником. Он красовался на веб-сайте нью-йоркского отделения криминальной полиции. Рейчел планировала стянуть его волосок из парикмахерской, но этого не потребовалось. Санчес, постаревший и облысевший, обронил несколько на демо-клавиатуру в магазине «Эппл» на Восточной Пятидесятой.

Сейчас Рейчел достала волосок из пакета и положила рядом со стойкой, на которой Гарольд держал бокалы. Феды найдут его, если потрудятся проверить помещение. А ДНК Санчеса запустит в федеральной базе данных тревогу высшей категории. Рейчел ухмыльнулась, подумав о том, во что превратится жизнь мужика. Это пойдет на пользу борьбе за права педофилов.

Рейчел вышла из квартиры, выронила ингалятор и сняла резиновые перчатки. Затем направилась к лифтам и наружу, в декабрьскую ночь. Ей хотелось заказать китайской еды и потягивать вино под музыку Эдит Пиаф. Еще несколько заказов, немного удачи со сбережениями, и она распрощается с клиникой и уедет в Париж. А там – будет курить сигареты, покупать вещи в модных магазинах и флиртовать в уличных кафе с симпатичными европейскими студентами.

Может, ей удастся найти еще какую-нибудь халтурку. Все эти семидесятилетние мужчины и женщины эпохи Гарольда Ван Неста были скучны. Пришло время для серьезной задачи: добавить немного денег на карманные расходы.

Кьюсак смотрел на конверт на своем столе. Он знал, что внутри: ипотечный платеж, ежемесячный счет на семнадцать тысяч пятьсот семь долларов девятнадцать центов. На это уйдут его последние двадцать тысяч, хотя банк такие подробности не волнуют. Если они не получат свои деньги, в его кредитной истории появится сообщение о просроченном платеже, они даже могут позвонить – обычные наезды со стороны кредитора.

Его хедж-фонд сгорел. Пока еще не официально. Но это только вопрос времени. Никто не вкладывал новые деньги. Последние две недели Кьюсак улыбался и названивал всем и каждому, пытаясь найти замену ста двадцати миллионам, которые вышли за дверь по указанию Калеба. Почти все советовали: «Позвоните в следующем году, когда прояснится ситуация».

Кьюсак мог разобраться со своими финансами. Он видывал тяжелые времена, когда его отец изо всех сил боролся с падением спроса на сантехнические работы. Рано или поздно работа появится. Вопрос только, как скоро. На Уолл-стрит не нанимали никого. Вообще никого. За четырнадцать торговых дней, прошедших с Нового года, Доу[6] упал на 9,7 %. Скачки рынка сводили с ума всех финансистов.