Преследовать Хеджкок, обдумывать планы на будущее и укрываться за фасадом клиники – все это требовало от Рейчел соблюдения жесткого графика. И удавалось только благодаря одному неопровержимому факту. Док был ее «шестеркой».

И перепихоны на столе ничего не значат. Не Док, а она выбирала время. Когда они роняли дезинфектант или разбрасывали карточки пациентов, именно Док прибирал кабинет. Временами ее передергивало от горячих реплик Дока вроде: «Детка, ты великолепна». На ее вкус, в них было слишком много от «Менс Хелз» и мужчин с безволосой мускулистой грудью. Но что поделаешь. Потрахаться время от времени – честная цена за возможность работы по совместительству.

Рейчел ценила свою дневную занятость в качестве медсестры. Ей нравился стабильный доход. Его не приходилось прятать от формы 1040 или регулярных налоговых платежей. Он стряхивал с хвоста федералов. Прикрытие позволяло ей спасать мир от семидесятилетних, от одного за другим.

Джимми спешил в свой гараж на Гудзоне. Его мысли занимало предстоящее интервью: станет ли Лизер запугивать? В Хеджистане привыкли к стрельбе по самооценке человека. Фонды устраивали охоту на глупость, нерешительность и прочую крупную дичь просто ради развлечения.

Нет большего удовольствия, чем унижение соискателя. Заставь его заикаться, потеть, а потом вышиби с позором – что может быть прекрасней для интервьюера? Это искусство требует практики. Но единожды освоенное, оно приносит такое же удовлетворение, как хруст жуков под подошвами туфель от «Феррагамо». А потом – кружечка холодного пива, и день сделан.

На прошлой неделе в Гринвиче один биржевой аналитик выпалил пачку ученых степеней своих коллег. Все это прозвучало как «МТИ[8] в квадрате». А затем, закончив выпендриваться, задал Кьюсаку логическую задачу:

– Предположим, у вас есть девять шаров и весы. Все шары, кроме одного, весят одинаково. Один тяжелее. Сколько вам потребуется взвешиваний, чтобы найти тяжелый шар?

– Два, – ответил Кьюсак.

– Можете пояснить?

– Делим шары на три кучки по три. Кладем на чашки весов две кучки. Если весы в равновесии, значит, шар в третьей кучке. Если нет, значит, тяжелый шар на той чашке, которая перевесила. Теперь у нас остается три шара. Взвешиваем два из них и следуем прежней логике. Если весы в равновесии, тяжелый – третий. Если нет, весы покажут, какой из двух тяжелее.

Он без труда справлялся с логическими задачами. И на прошлой неделе, и сегодня. Но сейчас Джимми старательно подбирал слова, чтобы объяснить бегство из его фонда восьми инвесторов и последующий крах фирмы.

Его «облом» – как он иногда характеризовал «Кьюсак Кэпитал» – сам по себе еще не представлял проблемы. Хедж-фонды с пониманием относились к таким катастрофам. Они постоянно разваливались. Главная проблема – как обосновать этот крах. Его объяснение должно прозвучать разумно и уверенно. Даже чуточку гордо. Финансовые парни вынюхивали малейшие признаки нервозности с той же определенностью, с какой гильотина отрубает голову.

Мобильник Кьюсака зазвонил, когда он пересекал мост Уиллис-авеню.

– Это Алекс Краузе. Из «Чейз Авто Файнэнс».

«О нет».

Джимми подумал о матери. Хелен Кьюсак, со всей энергией своих шестидесяти шести, водила «Кадиллак Эскалэйд Платинум», до отказа увешанный всякими огнями и фарами. Сейчас, когда отец Джимми умер, его мать больше всего любила с грохотом выехать из Сомервилля, волоча на буксире свой бридж-клуб, и помчаться в Глостер. Там дамы ели роллы из лобстеров в ресторанчиках, специализирующихся на дарах моря, пили белое вино, хвастались внуками, которые все как на подбор были вундеркиндами, и старательно дышали морским воздухом. Все это напоминало «Тельму и Луизу»[9], только в высшей лиге.

– Все хотят со мной ездить, – говорила Хелен. – Я чувствую себя таким пижоном…

– Ма, твоя машина похожа на «Бэтмобиль», – поддразнивал ее Кьюсак, но втайне радовался. Однако сейчас, когда с деньгами стало туго и на линии возник «Чейз Авто Файнэнс», вся радость выдохлась.

– Вы арендуете «Кадиллак» для Хелен Кьюсак? – жестяным голосом поинтересовался Краузе.

Вопрос грохнул как литавры. Джимми знал, чего хочет Краузе.

– Чем могу помочь?

– Вы просрочили платеж за два месяца. Есть какие-то трудности?

– Нет, – криво улыбнулся Кьюсак, направляя в телефон волну обаяния. – Могу я называть вас Алекс?

– Я предпочитаю «мистер Краузе».

– Моя мама знает о просроченных платежах?

– Насколько мне известно, нет.

– Мы можем оставить это как есть?

– Полагаю, – ответил Краузе, – все зависит от вас.

Он уже унюхал слабость Кьюсака.

– Я задавлен работой.

– Позвоните своему врачу. Когда я получу платеж?

– Мистер Краузе, если чек не придет до пятницы, я вам позвоню.

– В какое время?

– В десять утра.

– Хорошо бы. Мы держим ситуацию под контролем. Надеюсь, мы найдем общий язык, – и Краузе отключился.

Аренда машины была одной проблемой. Трехквартирный дом Хелен – бездонная дыра, высасывающая деньги, – был другой. Два года назад – кухня. На следующий год – крыша. Или крыльцо. Или электропроводка. Рассохшиеся старые окна не открывались, деревянному дому отчаянно требовалась новая система отопления. Все три квартиры обогревал котел, которому уже исполнилось сорок лет. Он пыхтел и лязгал всю зиму, а когда горелки раскалялись, изрыгал клубы зловещего дыма. Отопление может сдохнуть в любой момент.

Семья договорилась о взаимных финансовых обязательствах на много лет вперед. Ничего формального, никаких длинных диспутов, но все всё понимали.

– Мы оплатим твое обучение, – сказал папа Кьюсак. – Но, Джимми, позаботься о матери. И о братьях, если им потребуется помощь.

– Договорились.

Шесть лет колледжа, бизнес-школа, чудовищная плата за обучение. И все эти годы Кьюсак смотрел, как его родители обходятся без удобной мебели или надежной бытовой техники. Без ресторанов и отпусков. Без таких благ цивилизации, как новая одежда или приличная машина. И сейчас, когда его мать рано овдовела, Кьюсак прилагал все силы, чтобы финансовые трудности ее не заботили.

Когда он работал в «Голдмане», проблем с деньгами не было. Кьюсак ненавидел эту контору 364 дня в году, но на 365-й день он получал жирную семизначную премию, которая превращала ГУЛАГ в курорт. Работа в инвестиционном банке позволяла ему выполнять любые просьбы семьи.

Сейчас все изменилось. Лавина набирала ход, а тот человек, которого она затрагивала больше всего – его жена, – знал о ней меньше всех.

Предки Эмили Эми Фелпс проживали в Бикон-Хилл уже пять поколений. Благодаря все новым и новым волнам детей Фелпсы из Бостона обменивались ДНК с наиболее известными семьями Новой Англии. Они заключали браки с теми, кто носил фамилии вроде Салтонстолл, Торндайк и Блоджет. Они по меньшей мере трижды составляли пары с Гарднерами, прежде чем обратить внимание на «всевидящее око» – Гардинеров, прозванных так из-за буковки «i», и сыграть еще две свадьбы.

С каждой новой партией Фелпсов и новыми патрицианскими браками семья призывала себе на службу все новые имена. Ее прадедушку звали Лоуэлл Крокер Фелпс. Это добавляло в копилку Лоуэлла, Крокера и собственно Фелпса. Ее дед внес свой вклад – пять имен. Его звали Куинси Чоут Пибоди Фелпс, но друзья называли его Скутер, хотя никто не помнил почему.

Среди скопища истинных янки с «Мэйфлауер» ни разу не встречались Кьюсаки. Не говоря уже о сыновьях сантехников. Фелпсы не были склонны к бракам с беженцами из трущоб.

«До сих пор».

Джимми, выруливая по I-95 на север, к «ЛиУэлл Кэпитал», настроился на канал Блумберга и взъерошил свои темно-русые, коротко стриженные волосы. Затем бессознательно потянулся к лацкану пиджака и потер значок в форме флага, подарок матери, с которым Джимми никогда не расставался.