– Вы подруги? – спросила Рейчел, ее обаяние могло расплавить кусок железа.

– Мы с Лиз обедаем каждую пятницу, – ответила Генриетта. – И, кстати, мне пора начинать мои круги. Иначе я не успею закончить вовремя.

– Мне тоже нужно кое-что закончить.

Генриетта поплыла спокойным брассом, который, в отличие от вольного стиля, не требовал переворотов. Она обожала воду. Бассейн вселял в нее энергию, отгонял боль, неизбежную, если тебе семьдесят шесть и у тебя одно искусственное бедро. В бассейне, пусть и ненадолго, ей снова шестнадцать. Генриетта плыла и думала, что эта молодая женщина все же какая-то странная.

Рейчел наблюдала за Генриеттой. Когда пожилая женщина преодолела треть бассейна, Рейчел бросилась следом. Кроль нес ее вперед, как молнию. Она обогнала Генриетту, сделала переворот и ушла в сторону, как акула, которая почувствовала кровь.

Гребок ногой. Скольжение. Охота. Рейчел вонзила иглу шприца в тощее бедро старухи. Большой палец надавил на поршень, и в тело Генриетты Хеджкок – сорок девять килограмм и полное отсутствие диабета – вошло сто единиц инсулина.

Рейчел, как медсестра, в подобных случаях предпочитала ручки «Апидра». По ее мнению, «Апидра» работала быстрее конкурирующих брендов, которым для достижения эффекта требовалось минут пятнадцать. Многие диабетики пользовались «Апидрой» вообще без задержек. Они рассчитывали дозу – единица на десять углеводов или пять единиц на сладкий йогурт с мюсли – и делали укол прямо перед едой.

Рейчел не считала углеводы. Сто единиц «Апидры» – тяжелая артиллерия. Скоро начнется гипогликемия: учащенное сердцебиение, расстройство зрения, раздражительность, а потом – потеря сознания. Хорошее решение, «резервированная система», как говорят военные. Если старуха не умрет от диабетической комы, она попросту утонет в бассейне.

– Ой, – вскрикнула Генриетта и схватилась за бедро, из глаз потекли слезы.

– С вами все в порядке? – спросила Рейчел, пряча в ладони ручку.

– Что случилось?

– Без очков, Генриетта, я слепа как летучая мышь.

– Мне показалось, вы меня ущипнули. А откуда вы знаете мое имя?

– Я сломала ноготь, – успокаивающим тоном ответила Рейчел, не обращая внимания на вопрос. – Плывите к бортику.

Когда они добрались до края бассейна, Генриетта сказала:

– Очень больно. Я вас знаю?

– Мы никогда не встречались.

– Мне плохо.

Голос Генриетты уже звучал так, будто ее язык распух и не помещается во рту. Полупрозрачная от возраста кожа становилась желто-серой. Над бровями виднелись капельки влаги: следы то ли воды, то ли работы надпочечников, которые выбрасывали адреналин в отчаянной попытке справиться с резким падением сахара.

– Откуда вы знаете мое имя? – невнятно произнесла Генриетта.

– Мне очень жаль, – ответила Рейчел; успокаивающий голос и демонический блеск глаз. – Ваше отсутствие расстроит Уолтера. Но мне кажется, для вас он слишком молод.

– Послушайте, – попыталась выговорить Генриетта; казалось, у нее во рту два языка, и они борются за свободное место. – Мне плохо.

Она попыталась выбраться из воды. От напряжения руки дрожали, но силы в них уже не было, и Генриетта рухнула, повиснув на краю бассейна.

– Сердцебиение учащенное?

– Послушайте, – снова прокаркала Генриетта, голова тряслась, глаза дергались.

– Вы чувствуете голод?

– Послушайте.

– Знаете, Генриетта, низкий сахар странно влияет на людей. Я как-то слышала о парне, который выбежал на улицу, запрыгнул на капот машины своего босса и мочился на ветровое стекло.

Рейчел любила эту часть своей работы. Она казалась себе уличным котом, играющим в переулке с пойманной мышью.

– Вы же не будете мочиться в бассейн?

Рейчел не замечала, как трет шрам у себя на руке.

– Девочки из Клуба очень огорчатся, если узнают об этом.

– Послушайте, – в последний раз произнесла Генриетта.

Она опустила голову, сильно ударившись лбом о край бассейна. Потом тело с посеревшим лицом соскользнуло вниз, в воду.

Для ровного счета Рейчел вытолкнула старуху в центр бассейна.

– Спокойной ночи, Генриетта, – прошептала она, убедившись, что они по-прежнему одни в огромной комнате. – Я еще могу присоединиться за обедом к Уолтеру.

Рейчел выбралась из бассейна и заметила на соседнем стуле сумочку Генриетты. Улыбнулась и быстро просмотрела содержимое, рассчитывая на флакончик «Шанель».

– О, именно то, что нужно, – сказала она вслух, удивившись модному розовому тазеру.

Рейчел поспешила в раздевалку. Быстро оделась, напялив плащ, гигантские солнечные очки и шляпу. Вышла из здания, не привлекая особых взглядов. Как хорошо работать в общественных местах. Намного меньше уборки.

Снаружи, под апрельской моросью, Рейчел влилась в поток пешеходов и громко вздохнула; ньюйоркцы привыкли к звуковым эффектам и не обращали на них внимания. Утренний заплыв в бассейне оказался хорошим бонусом. Возбуждение убийцы, приправленное эндорфинами от тренировки, намного сильнее всего опиума Индокитая. Она посмотрела на часы в мобильнике. Пора возвращаться в клинику.

– Я тебя уничтожу, Лизер. Я накажу тебя. Публично. Ты будешь стоять на задних лапках, пока весь мир не узнает, кто ты на самом деле. Бесцветный человечишка с крошечным хедж-фондом и вялыми мозгами, которым даже лоботомия прибавит десяток пунктов «ай-кью».

Олавюр, сидя в одиночестве в своем Рейкьявикском офисе, просматривал котировки акций и разговаривал сам с собой. «Хафнарбанки» сейчас не проблема. Акции шли по 907 крон. Не очень хорошо, но со времени встречи с председателем Гвюдйонсеном они поднялись на 6,7 процента. Катарцы уже покупали, и первые результаты налицо.

Проблема заключалась в «Бентвинге», и проблемой было терпение. Его терпение. Акции «Бентвинга» тоже росли, и в пятницу они продавались по самой высокой цене за год. Учитывая высокие цены на электроэнергию, сегодня они скорее всего дойдут до 62,31 доллара. Этот рост приемлем только в свете обещания, которое банкир дал Гвюдйонсену: «Мы выберем момент, чтобы сыграть на понижение с «Бентвингом». Мы сделаем все как следует».

Олавюр хотел атаковать «Бентвинг» прямо сейчас. Но благоразумие диктовало иной шаг. Блицкриг – ад и разрушения – начнется, как только Олавюр завербует Сигги и превратит тихого владельца галереи в шпиона. До минуты, когда «Хафнарбанки» и катарцы откроют огонь по «Бентвингу», остались недели, а то и дни. Не больше. А потом они обрушат акции компании, как камень со скалы.

На выходных лучший источник Олавюра сообщил, что в «ЛиУэлл Кэпитал» пришел новый парень, Джимми Кьюсак. Элитное образование. Воспитан в «Голдман Сакс». Завтра его первый рабочий день.

Олавюр припомнил свой первый день в «Хафнарбанки», тринадцать лет назад. Все обещания и ожидания. Он покачал головой и с легчайшим уколом совести произнес: «Поздравляю, Кьюсак. Добро пожаловать в наш мир, хакарл».

Он имел в виду тухлую акулу. Исландская кухня отличалась не столько деликатесами, сколько испытаниями, которые надо пережить. Традиционный рецепт приготовления хакарла предусматривал потрошение акулы и закапывание обезглавленной туши в песок. Там она тухла в течение двенадцати недель. Потом рыбу доставали, нарезали полосками и вешали сушиться. Через несколько месяцев с полосок счищали коричневую корочку, нарезали их кубиками и предлагали каждому, кто осмелится попробовать. Хакарл пах, как средство для дезинфекции туалетов, да и на вкус был примерно таким же.

По мнению Олавюра, эта процедура прекрасно подходила для сотрудников «ЛиУэлл Кэпитал» и прочих хедж-фондов.

В пяти часах от Рейкьявика Джимми въехал на парковку под зданиями «Гринвич Плаза». Он поставил свой потрепанный синий «БМВ» – двести пятьдесят тысяч миль пробега – между новейшей моделью «Мерседеса» и двухцветным «Мазератти». Потом вернулся к въезду и пошел мимо такси, стоящих слева у платформы «Метро Норт».