— Мы с Беллой многое пережили вместе, говорили о разном, всегда общались. Думаю, я знаю мою сестру. Леопард не меняет своих пятен. Помни об этом, — сказал он, давая ей ясное предупреждение.

— Но страдает не только моя репутация, но и Джека.

У него на лице появилась тень улыбки, и Айрис ощутила, как от Синклера дохнуло цинизмом.

— Плечи у Джека достаточно широки. Кроме того, он привык к таким вещам.

— Что ж, я не обладаю широкими плечами, Нед Синклер, и отказываюсь принимать даже один бросок грязью. — Теперь она тяжело дышала.

Гнев девушки был неподдельным, но чувство вины давило на нее тяжелым грузом.

— Айрис, мы больше не будем спорить. — На лице Неда появилось такое выражение, словно он со всем согласился. — Это, как ты сказала, безобразно. Слово одного человека против слова другого. У меня нет никакого желания продолжать в том же духе. Я поговорю с Беллой. Если это ничего не изменит, она вернется домой. Возможно, мне удастся сделать так, чтобы сестра приехала на свадьбу… если она состоится.

Айрис, до этого момента слушавшая Неда со склоненной головой, гневно посмотрела на него и спросила:

— Что все это означает?

— Очень просто, Айрис. Носи мое кольцо. Докажи, что выбрала меня. А если нет, то прекрати колебаться и прими решение. Больше я ничего не могу сделать. Я люблю тебя. Я говорил это тебе, доказывал всеми возможными способами с того дня, как ты приехала. Я не герой, Айрис, а самый обыкновенный человек. Не особенно красивый, высокий, сильный или богатый. Кроме того, я не дурак, но и не слишком терпелив. Решай!

Его слова, напитанные осуждением, ужалили ее. Айрис решила, что Нед все знает, но дает ей возможность выйти из положения и при этом не роняет собственного достоинства.

Развернувшись на каблуках, он вышел. Она не делала попыток его остановить.

Из холла до нее донеслись голоса сестры и брата, потом шаги, новые разговоры, шумное движение. Айрис поняла, что сейчас ей надо быть сильной, осушила слезы и вышла в коридор.

— До свиданья, Белла, — произнесла она, наблюдая, как Джозеф выносит наружу сундук девушки. — Мне очень жаль, что твое путешествие завершилось так неудачно.

Тут Айрис заметила, что по лицу Неда скользнуло выражение благодарности. На него хотя бы произвело впечатление ее великодушие, чем его сестра в данный момент отнюдь не блистала.

— Мне не нравится, когда меня называют лгуньей. — Белла шмыгнула носом.

Флора заламывала руки, но молчала, что было на нее абсолютно непохоже.

— Возникло недоразумение, вот и все, — произнесла Айрис. — Но мне опять же очень жаль, что это тебя настолько огорчило и ты уезжаешь.

— Извиняться надо не передо мной, а перед моим братом.

Белла покинула дом, не оглядываясь. В репертуаре Айрис просто не хватало уничижительных слов, которые она внутренне швыряла вслед избалованной девице. Белла не сказала Флоре ни одного доброго слова, даже элементарного «спасибо» за гостеприимство.

Нед замялся, бросил извиняющийся взгляд на Флору, потом заговорил с Айрис:

— Белла отправляется ко мне. Думаю, так будет лучше всего. Она в самом деле хочет поехать домой. Так что я отправлюсь с ней в Бангалор и найду для нее попутчика в Мадрас. Не хочу, чтобы сестра ехала в такую даль одна.

Не рискуя что-нибудь сказать, Айрис ограничилась кивком.

В следующий момент Синклер тоже исчез, оставив ей ультиматум. Точно так же поступил и Брайант. Айрис почувствовала себя опустошенной. Решение уже было принято. Это произошло в Бангалоре, на веранде пустого дома, где она не нашла в себе сил противиться Джеку. Ничего похожего на удовлетворение осознание этого, однако, не принесло. Мысль о том, что Айрис упадет в глазах собственной семьи, казалась ей невыносимой и не позволяла отказаться от Неда.

Вместо этого придется лишиться Джека. Слов не потребуется. Айрис станет его избегать, и он поймет, какое решение она приняла. Это единственный способ — избегать всякого контакта, не давать ходу предательским мыслям, залавливать их в ту минуту, когда они зарождаются. Смыть с кожи следы его ласк и никогда не надевать то бледно-голубое платье, чтобы не вспоминать, как он одну за одной расстегивал на нем пуговицы, а потом снимал его.

Джек хандрил. Он поменял смены на ночные — нарочно, чтобы днем ни с кем не встречаться. Так Гангаи будет иметь основания говорить визитерам, что господин спит. Но разве это был сон! Одно название. Джек пытался забыться, но никак не мог. Закрыв ставни и задернув занавески, он смотрел в темный потолок. Чтобы не мешать ему отдыхать, слуги соблюдали тишину, и если бы не тиканье больших часов на камине, то вообще можно было бы подумать, что в доме не осталось ни одной живой души.

Заводила эти часы Наматеви. Для этого она каждый день приходила в одно и то же время, и он узнавал о ее появлении по легкому звону. Как и старшая сестра, она носила на щиколотках золотые браслеты с колокольчиками. У нее была солнечная улыбка и приятный певучий голос, но обаянием сестры девчонка не обладала.

Элизабет была им недовольна. Он видел это, но не реагировал. Ей не нравилось, что он ходит небритым и неопрятным, работает по ночам и почти не прикасается к приготовленным ею блюдам. Но она ничего не говорила. Обо всем как нельзя эмоциональнее сообщали ее выразительные серые глаза.

Раньше у него в спальне распоряжался только Гангаи, теперь же во всем ощущалась рука женщины. В вазах стояли свежие цветы, которые менялись каждые несколько дней. Вещи, нуждающиеся в штопке и ремонте, таинственным образом исчезали и появлялись уже починенными. Джек заметил, что дхоби стал являться за бельем для стирки не раз в неделю, как прежде, а дважды или трижды. В воздухе плавал аромат сандалового масла. Это вполне могло быть сделано и ради того, чтобы заглушить запах пота, алкоголя и тоника, но Брайант был убежден, что Элизабет таким образом хотела облегчить его состояние. Местные жители растирали кору сандалового дерева с какой-то пастой и мазали этой смесью лоб и виски обращенного, чтобы помочь ему преодолеть страх.

Было что-то смутно трогательное в том, что при всем своем осуждении она не переставала заботиться о его здоровье. Джек задавался вопросом, известна ли ей причина его плохого настроения. Почему-то ему казалось, что Элизабет видит и понимает все.

Все приятные чувства, связанные с приобретением дома, даже с известием о том, что на днях будет доставлен мотоцикл, поблекли перед отчаянием из-за Айрис. Он уже две недели не приближался к ее дому и был даже рад, что теперь его и Неда смены не совпадают, хотя для Брайанта это значило полную неизвестность. Он лелеял надежду на то, что она каким-то образом вступит с ним в контакт, хотя бы пришлет письмо. Но молчание было ужасно.

Он не соблазнял, не принуждал ее. Она отдалась ему по собственной воле. Брайант знал, что Айрис была бы его, если бы не Нед. Но по мере того как дни проходили, а известий от нее все не было, он падал духом.

Джек не в силах был больше лежать и в сотый раз передумывать эти мрачные мысли, поэтому встал. Слишком рано, учитывая, что он всего лишь несколько часов как вернулся со смены, но, может быть, удастся доспать позже. Сейчас Брайант был бодр как никогда и так злился, что не мог даже задремать. Распахнув ставни, он прищурился, прикрывая глаза от яркого утреннего солнца, и заметил чашу со свежей смесью ароматных лепестков. Он не мог понять, раздражен или тронут таким вторжением Элизабет в его частную жизнь.

Джек отправился по коридору в поисках Гангаи. Ему хотелось чаю. В кухне он обнаружил Элизабет. Скрестив ноги, она сидела на полу перед гранитной плитой. На ней лежали какие-то кусочки, чувствовался запах чеснока, лука, имбиря. Она приготовляла зеленую пасту, наверное, из кориандра. Вторым, маленьким и гораздо более гладким, куском гранита она водила по первому, и в результате этих ритмичных движений трава очень быстро превращалась в ароматную массу.

Ошеломленная девушка подняла на него глаза. Джек редко заглядывал в кухню. Сейчас, прокравшись незаметно, он стоял в дверном проеме, полураздетый, небритый, с мутными глазами.