Нет сигнала. Ну разумеется, подумала она с горечью. Этого следовало ожидать. Она облизнула губы и закричала в ответ:

— Ясно. Удачи.

И на этом все закончилось.

На поверхности с ним что-то приключилось. Она знала обстановку наверху. Много лет назад, во время тренинга, она была в этих местах. Вспоминались леса, узенькие тропы, зеленые просеки и непроходимые заросли. Наверно, он сильно устал. Возможно, выбравшись из шахты, сел отдохнуть. Легкая добыча для похитителя Марты. А день уже клонится к закату. Большой круг солнечного света, падавшего сквозь вентиляционную шахту, медленно уползал в глубину канала, отбрасывая тени от торчащих веток, пока не превратился в тонкий излом на замшелой стене, этакий рот, растянутый в улыбке. Тени настолько перемешались, что дальние закутки туннеля уже почти не просматривались. Как и Мартина туфелька.

Реакция Проди на нее была неожиданной. Он ведь раньше работал патрульным и первым приезжал на самые страшные аварии. Казалось бы, его ничем не проймешь, а вот поди ж ты, остолбенел от детской туфельки.

Она поднесла руку к лицу. Пальцы в красных и белых пятнах — первый признак гипотермии. Что касается трясучки, то это ненадолго. По мере приближения смерти дрожь будет проходить. Она затолкала в бутылку скомканный целлофан. Хоть так удержать последние отблески света. Если она еще надеется отсюда выбраться, то или сейчас, или никогда. Битый час прорывшись в иле, она выудила старый расточный инструмент — железную рудничную стойку, попавшую в отстойник, — осклизлую, но не безнадежно проржавевшую. Она вставила верхнюю накладку стойки в паз люка. А еще она нашла мощный шестидюймовый гвоздь, который можно было вставить в крутильный механизм расточного инструмента. И вот последние два часа она упорно поворачивала импровизированный рычаг, все глубже ввинчиваясь в паз. Так она рассчитывала сдвинуть лебедку. А что потом? Выползти на поверхность, чтобы тебя тут же скосили, как ринувшегося в атаку солдата на полях Первой мировой? Лучше так, чем окончательно замерзнуть в этих катакомбах.

Ау? Ты хочешь рассмешить Бога? Расскажи ему о своих планах.

Она поднялась, похрустывая больными суставами. Обессиленно спрятала бутылку в сетчатый карман рюкзака и потянулась к гвоздю, чтобы снова покрутить стойку. Гвоздь исчез.

А ведь только что лежал на скамье, под боком. Она в панике шарила руками, отбрасывая какие-то мелкие заклепки вместе со слоем грязи. Чтобы найти этот гвоздь, ей пришлось полчаса возиться в иле, скопившемся в отстойнике баржи. Она порылась в рюкзаке в поисках фонарика-налобника, а когда достала, вместе с ним выпал и гвоздь. Прямо на полку: дзынь.

Она так и застыла, уставившись на гвоздь. Значит, он был в рюкзаке. Но ведь она оставила его на скамье. Хорошо помнит, как приняла это решение. В самом деле? Схватилась за виски, вдруг ощутив головокружение. На скамейку она его, точно, положила. Кажется, у нее начались провалы в памяти. Еще один симптом гипотермии, блокирующей работу организма.

Она подняла гвоздь онемевшими пальцами. Он легко вошел в отверстие расточного инструмента. На ладонях у нее, даже через перчатки, успели образоваться канавки, и теперь в одну из них она уложила гвоздь и, невзирая на боль, всем своим весом налегла на него. Но механизм не поддался. Она крякнула и предприняла новую попытку. И еще одну. Механизм заклинило. Черт бы его подрал. Рывок. Еще рывок. Пустое.

— Блин.

Она опустилась на скамью. Под мышками выступил пот, несмотря на холод. Последний раз гвоздь поворачивался больше часа назад. С тех пор он если и сдвинулся, то на полсантиметра в лучшем случае. Верный знак того, что пора оставить попытки.

Но выбора нет.

Что-то не так с манжетой гидрокостюма. Она опустила руку в воду и осторожно потрогала правую щиколотку. С самой манжетой было все в порядке, но чуть выше неопрен вздулся так, будто внутрь залилась вода. Она обеими руками вытащила ногу из топкой грязи и положила на скамью. Закрепив налобник, включила свет и наклонилась — получше рассмотреть штанину, вздувшуюся пузырем выше щиколотки. Передвигая ногу, слышала, как внутри булькала жидкость. Слегка поддела пальцем манжету и оттянула. Наружу хлынула волна. Теплая и красная в свете фонарика.

Вот черт. Она прислонилась к переборке и сделала несколько медленных глубоких вдохов, чтобы справиться с головокружением. Рана на ноге открылась, и из нее вытекло бог знает сколько крови. Если бы кто другой так истекал, она бы отправила его в больницу без промедления.

Хорошего мало. Мягко говоря.

Если надо было разрушить чьи-то предрассудки, Дамьен Грэм не останавливался ни перед чем. Когда Кэффри, сразу после шести вечера, подъехал к его крошечному дому с террасой, Дамьен встретил гостя на пороге, мечтательно глядя окрест. В зубах сигарилла, солнцезащитные очки Diesel в пол-лица и пижонское долгополое верблюжье пальто. Не хватало только красной фетровой шляпы. В глубине души Кэффри испытывал жалость к этому человеку.

Когда он приблизился, Дамьен вытащил сигариллу изо рта и кивнул в знак приветствия.

— Не возражаете, если я покурю?

— А вы не возражаете, если я поем?

— Без проблем. Будьте как дома.

Утром, бреясь перед зеркалом на работе, Кэффри ужаснулся тому, какой у него загнанный вид. И сделал еще одну зарубку в памяти: нужно хоть что-нибудь поесть. Сейчас заднее сиденье в машине было завалено бутербродами и шоколадками — «Марс», «Сникерс», «Дайм», — купленными на станции техобслуживания. Вот оно, мужское решение проблемы. Не забыть бы припрятать это добро в безопасное место, подальше от Мирта. Он достал карамельный батончик, снял обертку и, отломив два кусочка, положил за щеку, чтобы таяли постепенно. Стоя на крыльце, они с Дамьеном какое-то время молча смотрели на припаркованные перед домом машины. Фургон ПРА. Чудной «ретро-воксхолл» Кью.

— Может, вы мне скажете, что происходит? — спросил Дамьен. — Ваши люди переворачивают все вверх дном. Говорят, что мой дом нашпигован скрытыми камерами.

— Так и есть.

Дамьен был не одинок. Дом Симоны Блант тоже оказался под прицелом, и в эти минуты Тернер как раз беседовал с хозяевами. Все службы были полностью задействованы. Не хватало только Проди. Кэффри так и не сумел связаться с ним по телефону. А неплохо было бы выяснить, где он и что ему удалось разузнать о местонахождении Фли. Убедиться в том, что он занимается порученным ему делом, а не подбирается в очередной раз к досье Китсон.

— Дамьен, по поводу этих камер, — начал Кэффри. — У вас нет никаких соображений насчет того, как они к вам попали?

Дамьен презрительно хмыкнул.

— Вы думаете, это я их установил?

— Нет. Я думаю, что кто-то проник к вам в дом и установил их. А вот при каких обстоятельствах он это сделал, мне непонятно. А вам?

Дамьен немного помолчал. Потом швырнул окурок на не самую опрятную лужайку перед домом.

— Пожалуй, — признал он, теснее запахиваясь в пальто. — Я уже об этом думал.

— И?

— Взлом. Давняя история. Задолго до угонщика. Тогда мне казалось, что это как-то связано с моей благоверной — вокруг нее крутились сомнительные друзья. Мы сообщили в полицию. Дело было странное — ничего не украли. А теперь, когда я вспоминаю… скажу так… возникают вопросы.

Кэффри отправил в рот остатки карамельного батончика. И заглянул Дамьену через плечо — в прихожей на стене висели фотографии: черно-белые, в рамочке, студийные снимки Алиши с распущенными волосами, перехваченными широкой лентой на манер кэрролловской Алисы. На него вдруг накатило тошнотворное состояние дезориентации, когда дело в считанные часы перевернулось на сто восемьдесят градусов. Вся команда сменила курс: вместо того чтобы заниматься Тедом Муном, они переключились на его жертв, ведь Мун заранее выбирал девочек, а это в корне меняло характер расследования. Мало того, у всех было неприятное ощущение, что им недолго ждать очередной неприятности. Что где-то живет очередная семья, и в их доме уже работают скрытые камеры видеонаблюдения. Задача ПРА — вычислить эту семью, и Кэффри уже не сомневался, что ключом к разгадке станет ответ на вопрос: почему угонщик выбрал именно Алишу, Эмили, Клио и Марту.