«Красота преходяща, — думал Агнарр. — И пусть славящая ее песня сладкоголоса, но она возвещает миру о смерти, ожидающей все живое, а не о величии человеческого».

Смерть забрала Берит, и черноволосая датчанка распадется в прах, когда Агнарр убьет ее. Только слава и власть неподвластны могильным червям. Слова о славе людской и подвигах высекут в камне, а камень способен воспротивиться времени.

— Герцог Ричард прибудет завтра. — Один из воинов прервал размышления Агнарра. — Его люди предупредили датчан о предстоящей встрече на берегу реки. Вначале с датчанами поговорят священники, потом сам герцог.

Агнарр презрительно улыбнулся. Теперь в его ушах звенела не песня угасающего дня, а буйная кровь.

— Мы давно уже распускаем слухи о том, что Ричард коварно убивает датчан, а его обещания столь же ничтожны, как соблазны, что сулит нам старуха, чье дыхание гнилостно, груди обвисли, а лоно иссохло! — воскликнул он. — Когда он заговорит, люди не станут слушать его, как не стали бы прислушиваться к блеянию козы или мяуканью мартовского кота. Ричарду не уговорить воинов последовать за ним, служить ему, отказаться от набегов на земли соседей.

Солнце устало бороться с луной. Ослабев, оно скатилось с небосклона, величественно, но обессиленно.

— А ты? Что ты будешь делать завтра?

— Ничего. — Агнарр предвкушал предстоящую победу. — Я останусь в стороне, послушаю его речь, зальюсь смехом, когда Ричард умолкнет. А когда он уедет, не добившись своего, я объединю датчан под своими знаменами.

По дороге в Жефосс Гуннора больше не воспринимала Нормандию как страну врагов, страну, где она потеряла родителей, где ее преследовал Агнарр. Она старалась увидеть тут рай, о котором ей рассказывал отец, когда они, голодные и уставшие, сидели у домашнего очага.

Светило солнце, природа потрясала великолепием красок, малыш толкался, и Гунноре легко было поверить в слова Вальрама. Багрянец леса радовал душу, плеск реки ублажал слух, а осенние цветы, обрамлявшие убранные поля, ласкали взор.

«Это твой дом, твоя страна, — говорила она ребенку в своем чреве. — Или станет твоим, если мне удастся помириться с Ричардом».

Она не знала, удастся ли ей это. Не знали этого и ее спутники. Матильде трудно было переубедить Гуннору, и хотя в конце концов датчанка согласилась, сомнения остались.

«Ричард не злопамятен, по природе своей он доверчив, но его слишком часто предавали, чтобы он мог сохранить миролюбивые взгляды», — говорил Арвид.

Брат Ричарда, Рауль д’Иври, был слишком легкомысленным, он не мог проникнуться мрачными настроениями — герцога или Гунноры, но и в нем чувствовалась тревога. Рауль хотел поскорее встретиться с Ричардом, а путешествие с беременной женщиной его задерживало.

«Ты отправишься с нами, только если поскачешь верхом. Мы не сможем тащиться туда на карете. Ты вообще умеешь ездить на лошади?» — спросил он, когда они собирались в путь.

«Мой отец разводил коней. Я выросла в седле».

Увидев, что Гуннора не солгала ему, Рауль заметно повеселел. Он все еще торопился, но теперь в его взгляде читалось уважение.

А вот Арвид по-прежнему тревожился: «Если бы мы только знали, что ждет нас там…»

Там — на берегу Сены, реки, по которой датчане переправлялись, приехав в Нормандию. Они становились все упрямее и своевольнее, их жестокость не знала границ. Ричард понимал, что должен завоевать их доверие, заставить их подчиниться себе. Он знал, что датчане соберутся на тинг в Жефоссе, и хотел поговорить с ними.

«Это решающий шаг для сохранения его власти», — говорила Матильда.

Что ж, это станет решающим шагом и для Гунноры.

В дороге она вспоминала слова Эглы о том, что любая жертва, любая боль, любое горе не должно быть напрасным. Когда-то эти слова придали ей сил и она сумела перехитрить Агнарра, теперь же этот совет больше не мог помочь ей.

«Нет, — думала она. — Иногда нужно смириться с тем, что что-то произошло зря. Иногда исхоженный путь ведет в западню, и только глупец пойдет той же дорогой. Иногда пролитая кровь остается неотмщенной. Иногда нужно предать себя. Иногда сильные погибают и побеждают слабые. Иногда и сильный должен проявить слабость».

Они прибыли на закате. Листья казались коричневыми в полумраке, над рекой поднялся туман, запустив липкие серые пальцы в прибрежный кустарник.

И хотя приближалась ночь, люди на берегу и не думали спать. Гуннора услышала чьи-то голоса, крики. Тут собрались в основном простые люди, крестьяне в длинных рубахах и грубых башмаках, но были среди них и воины в кольчугах и при оружии.

«Может быть, среди них и Агнарр, — подумала Гуннора. — Он не упустит такую возможность навредить Ричарду».

Агнарр прибыл сюда со своим войском, но большинство составляли простые датчане, пришедшие на тинг с женами и детьми.

— Что случилось? — спросила она Арвида.

Гам усилился, толпа была настолько плотной, что они не сумели подъехать к шатру Ричарда и пришлось идти пешком.

Арвид устало пожал плечами. Он явно жалел о том, что вновь ему приходится волноваться за Ричарда.

— Понятия не имею…

Рауль потерял терпение. Кулаками прокладывая себе путь к Ричарду, он жестом приказал Гунноре следовать за ним, но неподалеку от шатра остановился, завидев брата.

— Лучше, чтобы он тебя пока что не заметил.

Гуннора пригнулась. Впрочем, в этом не было особой необходимости, Ричарду сейчас было не до нее: его окружили церковники, не скрывавшие своего недовольства. Из услышанного Гуннора поняла, что когда священники начали проповедовать толпе, их забросали объедками.

Гуннора видела злость на лицах церковников, их страх и тревогу — но Ричард оставался спокоен. Он пытался утихомирить клир, но когда его слова вызвали лишь очередную гневную тираду, в нем вспыхнуло то же раздражение, что и в Рауле. Отослав священников прочь, он больше не обращал внимания на их протесты и запрыгнул на помост, откуда те проповедовали. Оттуда можно было увидеть всю толпу.

Заметив герцога, люди поутихли, и его голос звонко разлетелся по округе.

— Я сын норманна и бретонки, — начал Ричард. — Я внук язычника и христианки. Мои предки — из Норвегии, Дании, земель франков. Они плавали на Гебридские острова и в Ирландию. Вы считаете меня врагом, потому что я живу здесь, принял здешние обычаи, крестился. Вы не хотите услышать меня. Но заверяю вас — вы не найдете в этой стране предводителя лучше, чем я. Эти земли могут стать домом любому. Любому, кто готов строить, а не разрушать. Любому, кто похоронит павших и начнет обрабатывать поля, вместо того чтобы проливать новую кровь. Любому, кто готов обогатиться честным трудом, а не грабежом и убийствами. Любому, кто хочет сохранить старое и принять новое.

Гуннора всегда восхищалась статностью Ричарда, он производил неизгладимое впечатление на людей своей внешностью, но она даже не предполагала, что он может быть таким хорошим оратором. Герцог вкладывал жар сердца в каждое свое слово.

— Меня обвиняли в том, что я предал богов, не чту их имена, но я люб богам. Боги Севера отважны и хитры, отважен и хитер и я. Боги Севера идут в бой с врагами, но они могут и лгать, и предавать, и обманывать, если это пойдет им на пользу. Они остаются верны себе, а не привычкам и устоям. Они поступают не так, как было бы правильно и хорошо, а так, как им выгодно. Вот и вы должны спросить себя: «Что принесет нам выгоду? Какой путь ведет нас в будущее?»

Гуннора обвела взглядом толпу. Люди явно не ожидали таких слов. Их настраивали против Ричарда, а теперь им нравилась его речь, и это сбивало с толку.

— Я отвечу вам, — продолжил Ричард. — Присоединитесь ко мне, и вы будете в безопасности. Вы сможете вести размеренную жизнь, возделывать поля, на которых предстоит работать и вашим правнукам. Не верьте тем, кто говорит, будто отвагу нужно подтверждать жестокостью. Храбр тот, кто ищет брод, а не бросается в бурные воды, где ему суждено утонуть. Храбр тот, кто опускает паруса в шторм, вместо того чтобы сражаться с ветром, который сломает мачту судна. Храбр тот, кто обойдет войско врага и вернется с подкреплением, чтобы обрести победу, а не тот, кто несется в бой, чтобы пасть от удара меча.