Альруна беспокойно расхаживала по двору. Прошло уже два дня с тех пор, как Ричард заблудился в лесу, и за эти два дня она глаз не сомкнула от тревоги. Она была не в состоянии спать и есть… Теперь страх сменился усталостью.

«Я так больше не могу, я так больше не хочу, почему мне приходится все время бояться за него, в то время как он никогда не тревожится обо мне? Почему мне постоянно приходится идти на сделку с Богом: “Верни мне его, я откажусь от его любви, пусть он не любит меня, пусть просто останется жив”, — за что мне это?» Альруна не сомневалась, что Бог согласится на такую сделку, но ее удивляло, зачем Всемогущему ее страдания. Почему он готов принять ее несчастья? Ее слезы ведь не из золота, а из разбитого сердца не сделаешь роскошный сосуд, украшенный драгоценными камнями.

Когда к ней подошел Арфаст, Альруна не сумела скрыть свое отчаяние.

— Сколько людей ищут его? — воскликнула она.

— Две дюжины.

— Но почему они не могут найти его? Что, если враг…

— Герцог силен, он сможет за себя постоять, — утешил ее юноша. — Я не волнуюсь за него. Я волнуюсь за тебя.

Альруна взглянула на него и увидела в его глазах ту же усталость, те же мучения. Все его мысли в последние часы были о ней, как ее мысли — о Ричарде.

— Со мной все в порядке, — упрямо ответила Альруна.

Его глаза были ясными, как горный ручей. Они выдавали его чувства, но способны были узреть и ее. Арфаст был человеком открытым и беспечным, но не глупым.

— С тобой не все в порядке, — тихо сказал он. — И не будет в порядке, пока ты любишь его.

Альруна могла бы поклясться, что весь Руан знает о ее чувствах, но одно дело — видеть сострадание на лицах знакомых, и совсем другое — услышать такое самой.

— Он не ответит на твою любовь, — все так же тихо, но решительно сказал Арфаст.

И Альруне стало горько.

— Я знаю. Он не может любить.

В ее голосе слышался триумф, как будто легче отказаться от чего-то, если никто не может этого получить.

Но Арфаст, казалось, понимал, что эти слова могут унять лишь ее уязвленную гордость, но не разбитое сердце.

Он вздохнул.

— Ричард не видит тебя, ты не видишь меня, я же вижу вас обоих, но не в силах вам помочь.

В его голосе слышалась печаль, и Альруна даже предположить не могла, что и на столь светлое сердце может опуститься тьма. Ей вдруг вспомнилось, что в то утро, когда Арфаст вбежал в часовню, залитый кровью, она даже не спросила его, тяжело ли он ранен. Тогда ее интересовало только то, выжил ли Ричард. Она не задумалась, как скоро заживут его раны, какие останутся шрамы и болят ли иногда его сломанные кости. Альруна почувствовала свою вину перед ним, но признавать этого не хотела.

— Не говори, что любишь меня, — строго сказала она. — Если любишь, то нет у тебя права отговаривать меня от любви к Ричарду, ведь тогда и твоя любовь лишена смысла.

— Но если бы я не любил тебя и тогда мог бы винить тебя в глупости, ты прислушалась бы ко мне?

Альруне подумалось, что он принес такую же жертву, как она в ту долгую ночь, — он готов был отказаться от своего счастья, если она обретет свое. В глубине души Альруна понимала, что Бог не смилостивится над нею, если она не отнесется к любви Арфаста с уважением, и все же было так сладостно растоптать его сердце, причинить боль другому, чтобы не чувствовать ее самой.

— Я никогда не прислушаюсь к тебе, — холодно сказала она. — Для этого ты недостаточно важен.

Он вздрогнул, но сдержался.

— Нас, мужчин, с детства учат скрывать свою боль. Но учат также и тому, как защитить свою честь, если ее пытаются растоптать.

В его голубых глазах Альруна видела и обиду, и надежду; она понимала, что он предан ей так же, как она предана Ричарду, печется о ней с той же страстью, как и она о Ричарде. Да, над Ричардом у нее не было власти — зато была власть над Арфастом, и Альруна наслаждалась этим.

— С чего ты взял, что я снизойду до того, чтобы растоптать твою честь? — рассмеялась она. — Ты не стоишь таких усилий. Проще плюнуть на нее.

Его черты исказились от боли, словно она уколола его раскаленной иглой. Но Альруна не успела насладиться его болью, слишком дорогую цену пришлось ей заплатить за эту усладу, за чувство, что страдает кто-то другой, а не она. Арфаст, поджав губы, отвернулся и вышел вон.

В душе Альруны сражались сожаления и упрямство.

«Почему я так холодна с ним?»

«Почему ему должно быть лучше, чем мне?»

Ей хотелось побежать за ним, смягчить жестокие слова, но девушка осталась на месте и сбросила оцепенение только тогда, когда стражник у врат огласил прибытие Ричарда и Рауля д’Иври. И не только.

Альруна сразу ее увидела. Немногие воины при дворе герцога были выше ее. Как для женщины, ее рост казался необычайно высоким. К тому же она была грязна. Волосы, доходившие девушке до бедер, были не гладкими и блестящими, а спутанными, всклокоченными, руки — красными и мозолистыми, а лохмотья, покрывавшие ее тело, походили на одежды нищих. Но стоило взглянуть в ее пронзительные синие глаза, и ты забывал и о грязи, и о космах, и о тряпье. То были глаза королевы, гордой и насмешливой.

Альруне хотелось броситься к Ричарду, но она наткнулась на взгляд незнакомки, опасливый и недоверчивый, точно это Альруна должна была оправдываться, что тут делает, а не наоборот. И то, что эта незнакомка сидела на коне Ричарда, удержало Альруну. Герцог подал ей руку! Он довольно улыбался. Она — нет. Она казалась серьезной и строгой, не было в ней ничего милого и жизнерадостного. Она была так непохожа на его многочисленных наложниц, которые только и знали, что хихикать да краснеть! И все же Альруна сразу поняла, что и эта женщина уже возлегла с Ричардом. А значит, ее лицо будет являться к ней в снах, врежется ей в память, распалит ее ярость.

«Его влечет не только к глупеньким ветреным красоткам, — подумалось Альруне. — Но и к таким женщинам, сильным и умным. Не только розы прельщают его, но и шипы, если оно того стоит».

— Кто это? — тихо выдохнула она.

Удивительно, что ее вообще кто-то услышал. Досадно, что услышала ее сама незнакомка. Должно быть, черноволосая красавица почуяла ее ненависть и зависть.

— Гуннора. Меня зовут Гуннора.

Она говорила с сильным датским акцентом, и голос ее был столь резким, что им можно было ранить, как клинком. Датчанка смотрела на Альруну с презрением, и девушка не знала, что может ей противопоставить. Разум нашептывал ей: «Не связывайся с ней!»

— Кто она и что ей тут нужно? — спросила Альруна у Рауля.

Как и всегда, Рауль был в восторге от любовных похождений брата, ведь его жена Эрментруда никогда бы такого не позволила.

— Не знаю, — прыснул он. — По-моему, она золовка какого-то лесника, может, крестьянка.

Альруна втянула воздух сквозь стиснутые зубы.

— С каких это пор Ричарду хочется валяться в грязи, когда он может возлежать на роскошном меховом покрывале?

Девушку охватила та же ярость, что повелевала ею в тот момент, когда она оскорбила Арфаста. Вот и теперь она оказалась направлена не на того человека. Рауль только засмеялся, Ричард ее вообще не услышал, но от Гунноры ни слова не укрылось. Впрочем, непохоже было, чтобы женщина обиделась. Она задумчиво посмотрела на Альруну.

— Считаешь меня грязной — так дай мне воды помыться. Тебе кажутся лохмотьями мои наряды — поделись со мной своими. У меня ничего другого нет.

Она говорила с Альруной точно со служанкой, и в ее взгляде было столько власти, что Альруне захотелось убежать отсюда подальше, иначе еще немного — и она на глазах всех придворных снимет свою накидку и отдаст этой незнакомке из леса.

Опустив глаза, девушка поспешно удалилась в свои покои. Взгляд незнакомки преследовал ее даже тогда, когда Альруна села за свою прялку.

996 год