Теперь же, когда Гуннора думала о сестре, та представала перед ней не с привычной нежной улыбкой на губах. Нет, на ее лице читался страх.

Гуннора все ворочалась с боку на бок, но в какой-то момент все-таки уснула, провалившись в пространство кошмаров, и в этих снах у Сейнфреды вместо лица было белое пятно. Может быть, прошло слишком много времени с их последней встречи и теперь Гуннора не может ее вспомнить? Но если черты Сейнфреды во сне и скрывал туман, голос она услышала: «Мне угрожает опасность… Она угрожает нам всем…»

Гуннора вскинулась ото сна, прислушиваясь. И действительно что-то услышала. Голос Сейнфреды отзвучал. Незнакомца в ее шатре не выдало ни дыхание, ни шаги, ни позвякивание доспеха, но когда он склонился к Гунноре, она услышала, как бьется его сердце. Его рука зажала ей рот.

— Тихо! Никто не должен узнать о том, что я здесь!

996 год

Герцога похоронили, и уже через пару часов после его смерти появились первые легенды о том, как благосклонен был к нему Господь и какое чудо свершилось в тот миг, когда он испустил последний вздох… С каждым днем историй о герцоге становилось все больше. Слыша такие слова, Агнесса сожалела, что не была у одра умирающего и не видела всех этих чудес, а теперь ей приходилось узнавать все из вторых рук. Как бы то ни было, тело усопшего герцога она видела, а ведь и о нем ходили слухи. Роберт, сын герцога и архиепископ Руана, прибыл в город слишком поздно и не успел попрощаться с отцом. Чтобы наверстать упущенное, он приказал выкопать гроб. Присутствовавшие при этом избранные потом в один голос говорили, что тело источало дивный запах: они словно очутились не в склепе, а в саду, поросшем розами. Восславив Господа и прочитав молитвы, они вновь похоронили герцога — в часовне Святого Фомы, постро енной над гротом, в котором бил источник. Они посчитали это подходящим местом, ведь вода очистит герцога от всех грехов, совершенных им при жизни. Агнесса была уверена, что таких грехов было немного, иначе его тело не источало бы запах роз, но вслух это произносить не решалась.

Прошло уже много дней со смерти герцога. Агнесса вместе с Эммой играла с детьми архиепископа. Как и многие церковники, Роберт был женат. Все считали его жену Эрлеву прекрасной женщиной, но Агнессе она не казалась такой уж прекрасной, а его дети — так и вовсе надоедливыми. Ей хотелось узнать побольше о тайне герцогини, но та все еще носила траур по мужу и ни с кем не общалась.

Мать в эти дни оставалась равнодушной, будто та история с рунами нисколько не ужаснула ее. Да и Вивея не выказывала никаких тревог — разве что молилась чаще. В часовне с ней находились и другие монахи, в том числе и брат Реми, и брат Уэн.

Агнесса не знала, о чем ее мать говорила с герцогиней и попросили ли они о помощи капеллана Дудо, чтобы тот позаботился о молчании монахов. Как бы то ни было, герцогиню предупредили, и она могла уничтожить все свитки, представлявшие опас ность для Нормандии. Когда Агнесса видела тех двух монахов, они казались ей беспомощными и запуганными; они уж точно не пытались вновь проникнуть в комнату герцогини.

Иногда Агнессе казалось, что все это ей только приснилось. Однако она ничего не могла поделать со своим любопытством. Ей мучительно хотелось узнать, что же случилось. Но не только. В ней проснулось не просто любопытство, но и желание обрести власть. Она еще не знала, как понять это желание, не смогла бы озвучить его, но оно поселилось в ее душе. Если девочка чему-то и научилась в эти дни, так это тому, что знание дарит власть, что знанием можно разить врагов больнее, чем мечом. Меч был бы слишком тяжелым для нее, но с любым знанием, в этом Агнесса была уверена, она справится. Вот только никто не хотел взваливать груз знаний на ее хрупкие плечи.

Шел дождь. В тот день все были заняты приготов лениями к возвращению в Руан. Воспользовавшись этой возможностью, Агнесса прокралась в покои герцогини: та, насколько девочка знала, впервые за долгое время покинула свою комнату и отправилась на богослужение.

Агнесса, конечно, не думала, что свиток с рунами, который ее мать отдала герцогине, хранится здесь; едва ли ей удастся наткнуться тут на документ, привлекший внимание монахов, документ, хранивший другую тайну герцогини. Но девочка не могла удержаться. От одного взгляда на пергамент и чернила на столе у нее холодок побежал по коже.

Может быть, герцогиня писала те руны этим же пером?

Она сама раньше нечасто держала в руках перья — Агнесса только училась писать, используя доску и грифель. Рука сама потянулась к письменным принадлежностям. Когда Агнесса что-то писала, буквы у нее получались маленькими и кривоватыми, не то что у Эммы. Хотя почему-то она была уверена, что Эмме ни за что не запомнить руны. Но самой ей хотелось что-нибудь написать… Агнесса вспомнила одну из рун, увиденных на свитке.

Она осторожно взяла перо, но не успела дорисовать руну, когда сзади кто-то тихонько кашлянул. Оглянувшись, девочка увидела герцогиню — строгую, величественную, прекрасную. Скорбь не сломила ее, но состарила. И не только морщинки на ее лице стали глубже. Она почти поседела.

Герцогиня с упреком смотрела на Агнессу, но, едва завидев руну на пергаменте, побледнела.

— Что ты делаешь, дитя?

Агнесса никогда не слышала, чтобы герцогиня говорила так резко.

— Мне уже десять, я не ребенок, — упрямо заявила она.

Раньше она никогда не отважилась бы говорить с герцогиней в таком тоне.

— Ты не страдала от голода, не видела смерть, не спала под открытым небом в холодную ночь. Поверь мне, ты еще дитя. Радуйся же этому, — мягко сказала герцогиня.

Агнесса вынуждена была признать ее правоту, но не собиралась сдаваться.

— Ребенок не спас бы вас от коварства двух подлых монахов! — воскликнула она. — Это я их задержала, когда они проникли в ваши покои.

— Как сегодня проникла сюда ты, — улыбнулась женщина. — Но ты права. Твоя мать рассказала мне о твоем мужестве, о том, как ты спасла мои свитки. Раньше у меня не было возможности поблагодарить тебя за это, но я ценю твою помощь.

Всего несколько недель назад эти слова наполнили бы душу Агнессы гордостью, но сегодня этого ей было недостаточно.

— Ребенок ничего не узнал бы о ваших тайнах, — решительно заявила она.

Герцогиня больше не улыбалась.

— О чем ты говоришь? И почему ты написала эту… руну?

Агнесса вздохнула. Она слышала, что герцогиню все считали очень умной женщиной, но сейчас почему- то подумала, что сможет провести ее.

— Моя мать мне все рассказала. О том, что вы тогда сделали. И почему.

Она испугалась, что герцогиня раскроет ее наглую ложь, и тогда ей уж точно не получить ответа. Женщина покраснела. Похоже, она смутилась.

— Твоя мать тебе все рассказала? — крикнула она.

Нет, это было не смущение. А гнев.

Агнесса испугалась. «Я зашла слишком далеко», — подумала она.

И все же девочка кивнула. Герцогиня схватила ее за руку. Было так больно, что Агнессе захотелось признаться во лжи, сказать, что мать сохранила тайну герцогини. Но она сдержалась, отогнав угрызения совести.

— Ты никому не должна об этом рассказывать, никому! — Герцогиня все еще кричала. Она принялась расхаживать по комнате, успокаиваясь с каждым шагом. — А руны? Твоя мать умеет читать руны? Она научила тебя?

Удовольствие от того, что ей удалось вывести герцогиню из себя, сменилось смущением.

Женщина внезапно достала из-под накидки свиток и протянула его Агнессе. Руны, казалось, пустились в пляс на пергаменте.

— Ты знаешь, как называется каждая из этих рун? Знаешь, что тут написано?

Агнесса покраснела.