— Вон она! Вон та девчонка! — воскликнул кто-то.

Агнесса была рада, что можно спрятаться за маму. Брат Реми мчался к ним, за ним следовал запыхавшийся брат Уэн — толстяку было не так-то просто бегать, он весь раскраснелся; черты же брата Реми, казалось, еще больше заострились. Оба монаха были возмущены до предела.

— Воровка! — крикнул брат Реми. — Она воровка! Она проникла в покои герцогини, мы оба видели ее, она была там и украла…

У Агнессы дыхание перехватило от столь наглой лжи. Стражники во дворе с любопытством повернули головы к скандалистам, но злость девочки это не усмирило.

Однако, прежде чем она успела что-либо сказать, ее мать, как всегда, со спокойным выражением лица, подняла руку, показывая, что сама со всем разберется.

— Вот как… — протянула она. — И как же так получилось, что вы увидели ее там?

Хотя монахам очень хотелось поймать нахалку, теперь, когда выяснилось, что Агнесса — не просто де вочка, а дочь одной из влиятельнейших женщин двора, они несколько умерили пыл. По крайней мере брату Уэну было нечего ответить на это. Он лишь возмущенно сопел. А вот брат Реми быстро взял себя в руки.

— Вы же не станете обвинять служителей Церкви во лжи! — фыркнул он.

— Конечно нет, — ответила мать Агнессы. — Если вы говорите, что видели мою дочь в покоях герцогини, значит, так и было. Мне только одно любопытно — как вам удалось увидеть ее там? Я уверена, ваш рассказ вызовет тот же вопрос у герцогини. Вы ведь намерены повторить свои обвинения в ее присутствии, не так ли?

Брат Реми нервно облизнул посиневшие губы.

— Мы могли бы умолчать о случившемся, если девочка вернет то, что она украла.

Мать Агнессы мило улыбнулась.

— Но она уже это сделала. Ее угрызения совести были столь чудовищны, что она доверилась мне, а я спрятала украденное в надежном месте. Конечно же, я накажу дочь за то, что она натворила, но это мое дело, а не ваше. Вам не стоит больше беспокоиться об этом досадном недоразумении.

Лицо брата Реми приняло мрачное выражение, брат Уэн же казался смущенным. Он дернул своего собрата за рукав — похоже, толстяк готов был сдаться.

А вот брат Реми еще подбирал слова, намереваясь бороться за утерянный свиток. Но не успел он ничего сказать, как вдалеке послышался гул и громкие крики.

Агнесса не поняла, что там случилось, но оба мона ха поспешно перекрестились, а ее мать замерла на ме сте.

На мгновение женщина утратила контроль над своим лицом. Агнесса еще никогда не видела ее такой, даже в тот момент, когда мать узнала о свитке. Никогда она не видела в матери столько боли, тоски, печали… И никогда мать не выглядела такой молодой. Да, на мгновение она, казалось, превратилась в молодую девушку, еще не привыкшую брать на себя ответственность, принимать тяжелые реше ния, быть мужу хорошей женой, воспитывать де тей…

— Мама…

Она стала совсем другой, чужой, незнакомой.

— Герцог умер, — ровным голосом произнесла мать Агнессы.

Подбежавшая служанка подтвердила ее слова.

Служанка плакала, оба монаха опять перекрестились, а мать взяла себя в руки. Она больше не казалась юной, словно весь груз старости… дряхлости обрушился на ее плечи.

— Да смилостивится над ним Господь…

Брат Реми и брат Уэн поспешили в замок, Агнесса же замерла на месте. Хотя мать уже и овладела собой, девочка заметила слезы на ее глазах.

966 год

Альруна и сама не знала, нравится ей Сейнфреда или нет. Она почти не помнила женщину, когда-то приехавшую на крещение Гунноры и тут же отправившуюся в обратный путь. Кажется, ее волосы были не черными, как у Гунноры, голос был не таким низким, а осанка не такой гордой.

Как оказалось, Сейнфреда была невероятно худой и хрупкой, совсем еще девчонкой, а не взрослой женщиной. Она вышла навстречу Альруне, улыбнулась и привела ее в свой домик. В ней не было и тени недоброжелательности, только волнение.

— Расскажи мне все-все о моих сестрах! Как у них дела, как выросли Дювелина и Вивея? Они меня еще помнят? И мой племянник, Ричард, расскажи мне о нем! Я так хотела увидеть его, но я не могу оставить мужа одного, а уговорить Замо съездить в Руан еще сложнее, чем вытащить упрямого осла, завязшего в болоте!

Альруна недовольно отстранилась. Сейнфреда грязными пальцами выпачкала ей рукав платья. Конечно, жизнь тут была непростой, Альруна знала это, даже поговорила об этом с Арфастом, но теперь, оглянувшись, с ужасом подумала: «Как же мне это вынести? Что мне делать тут?»

Похоже, Сейнфреда как раз знала, что Альруне делать.

— Рассказывай! — не унималась она. — Герцог Ричард хорошо относится к моей сестре, правда? — Женщина вздохнула. — Будь это не так, Гуннора мне ни за что бы не открылась. Мне не на что жаловаться, герцог очень щедр к нам, но часто я спрашиваю себя, какую цену пришлось заплатить за это моей сестре.

Сейнфреда явно была очень взволнована, и ее волнение передалось Альруне. «Очень щедр? О господи! Как же выглядела эта хижина до того, как герцог начал помогать семье лесника? Ну ладно, меха на кровати кажутся мягкими и теплыми, но тут дует, крыша едва ли защитит от проливных дождей, да и в комнате воняет подгоревшей едой». Действительно, в доме стояли густые клубы дыма, и потому Альруна только сейчас заметила, что тут есть кто-то еще. Из угла на нее опасливо смотрела какая-то старуха.

— Это Гильда, моя свекровь. С Замо ты познакомишься сегодня вечером, он еще в лесу, — объяснила Сейнфреда и вновь напустилась на Альруну с расспросами: какие платья носят ее сестры, какие сказки рассказывают Дювелине, на каком языке девочки говорят, какие украшения есть у Вивеи…

— Оставь ее в покое, — проворчала Гильда.

Альруне она сразу понравилась своим зловредным нравом. Перед этой женщиной не придется притворяться, не нужно будет улыбаться, рассказывать, как счастлива Гуннора, как счастливы ее младшие сестры. С ней можно будет перекинуться едким словцом, всласть поругаться, ответить оскорблением на оскорбление, отплатить той же монетой.

— Пахнет горелым, — сказала Альруна.

Это были ее первые слова после встречи с Сейнфредой.

Гильда повернулась к горшку в печи и неторопливо перемешала варево.

— Есть захочешь — и так все съешь. А не захочешь — нам больше достанется, — грубо заявила она.

Сейнфреда виновато улыбнулась.

— Гильда, не будь такой злой. Гуннора прислала нам письмо, чтобы мы приняли Альруну в гости, заботились о ней, были добры к ней.

— А ты не задумывалась о том, почему Гуннора не может принять ее при дворе в Руане? Почему отправляет в этот лес?

— Если бы она хотела, чтобы мы это знали, она бы сказала, — поспешно ответила Сейнфреда.

— Она не сказала — значит, я скажу. — Альруна смерила Гильду насмешливым взглядом.

У нее саднило горло от дыма, варево не просто пригорело, оно мерзко воняло.

— Я пыталась убить сына Гунноры.

Улыбка сползла с лица Сейнфреды, а вот Гильда расхохоталась. Альруна больше не могла выносить эту вонь и выбежала из домика.

Больше Сейнфреда вопросов не задавала. Она вообще не разговаривала с Альруной, не улыбалась, не смотрела ей в глаза.

Альруна была этому только рада, по крайней мере в первые дни. Но потом, привыкнув к жизни в глуши и утратив желание ругаться с Гильдой, женщина почувствовала, что ей стало скучно. Она ходила на долгие прогулки в лес, но это не помогало. Любовь она растратила впустую, но силы остались. Раньше, когда боль становилась терпимой, Альруна ткала гобелены или болтала с другими женщинами в замке. Тут нечего было обсуждать, нечем было занять руки.

Она запомнила каждое деревце вокруг дома, знала ближайшие окрестности как свои пять пальцев, но гулять одной было скучно. Обычно во время прогулки Альруна добиралась до небольшого ручейка и останавливалась. Да и зачем ей было идти дальше? Деревья же не поговорят с ней, птицы не напоют, как найти смысл жизни, шелест листвы не придаст вдохновение.