Гуннора удивленно посмотрела на него. Раньше они никогда не заговаривали о том, что она не христианка, а Ричард никак не выказывал, что знает истории Севера.

— Когда я жил в Байе, где должен был научиться датскому, один переселенец из Норвегии часто рассказывал мне о богах, — сказал Ричард, словно прочитав ее мысли. — Больше всего меня потрясла история об Одине, отдавшем глаз, чтобы обрести мудрость.

Гунноре невольно вспомнился день их прибытия в Нормандию, когда мать сказала, что все имеет свою цену, в том числе и познания в магии рун. Гуннора не хотела признавать, как потрясла ее мысль о том, что и Ричард знает об этой цене.

— Я слышала, что в первые годы в Нормандии многие поля стояли не убранными, потому что северяне забрали почти всех молодых людей в рабство, — прошептала она. — Страна, так пострадавшая от рабства, почти погибшая из-за него, не должна обогащаться за счет торговли людьми.

Ричард задумчиво кивнул.

— Это правда, однако нельзя добиться всего сразу. Когда наступит мир, я смогу запретить рабство. Но пока что мне нельзя ссориться с купцами. Торговля приносит деньги, которые мне нужны для ведения войны.

— Войска из Дании, о которых ты просил короля Харальда, прибудут весной, верно?

— Да, и я не знаю, что бы делал без них. Тибо подбивает против меня других правителей, и сейчас его союзником стал не только Жоффруа Анжуйский, но и граф Фландрии Арнульф, и король Лотарь, и граф Ротру дю Перш. Они опять готовят вторжение.

— Но датские войска тебе помогут?

— Да, я могу рассчитывать на их верность, и при этом не могу полагаться на собственные провинции, в особенности на пограничные области, которым больше других угрожает опасность. Если я не сумею защитить их, там вспыхнет восстание.

Они помолчали. Гуннора украдкой наблюдала за Ричардом и вдруг поняла, как он устал. И как ему нужны эти часы с ней. Только тогда он мог отвлечься и отдохнуть, набраться новых сил. Гуннора хотела поговорить с ним об этом союзе его врагов, дать совет, утешить, но с ее губ сорвался совсем другой вопрос:

— Почему ты так привязался ко мне?

Ричард удивленно посмотрел на нее, но ответил.

— Ты всегда сохраняешь спокойствие, — прошептал он. — Все при дворе в панике, они боятся за будущее страны. А ты нет. Нормандия — не твоя родина, и поэтому для тебя неважно, что случится с этой страной. Рядом с тобой я могу позабыть, кто я такой. Могу говорить откровенно. — Словно смутившись после столь пафосных слов, Ричард рассмеялся. — Правда, боюсь, вскоре придется мне отказаться от твоего общества. Как только снег растает, я покину Руан, чтобы укрепить пограничные регионы. — Он подмигнул, будто пытаясь развеять ее впечатление от сказанного.

Но его слова тронули Гуннору. Действительно ли ей нет дела до Нормандии? Станет ли ей легче, когда Ричард уедет? Или она будет тосковать по нему?

Ее тело уж точно будет скучать по его ласкам, решила она, и когда Ричард привлек ее к себе, Гуннора насладилась ими сполна.

Наступила весна, Ричард уехал, двор пробудился к жизни, а Гуннора все больше замыкалась в себе. Она все чаще думала о своем будущем, о том, какую поставить перед собой цель. И как этой цели добиться.

У ее младших сестер все было в порядке, даже от Сейнфреды пришли известия: она просила гонца передать, что у них с Замо все хорошо. Гуннора отправила к ней гонца с посланием, мол, Вивея и Дювелина счастливы в Руане, да и самой ей живется тут лучше, чем в лесу.

Но день ото дня ее беспокойство росло, и даже задания Матильды, которые она раньше исполняла с таким рвением, не позволяли отвлечься от тревожных мыслей.

Теперь, когда земля зазеленела, Гунноре хотелось вновь вдохнуть ароматы леса, послушать шелест листвы, коснуться шершавой коры деревьев. И она начала делать то, чем не занималась уже давно, — вырезать руны. Вначале руны были разными, она не задумывалась об их значении, а потом сосредоточилась только на одной — руне «соулу», руне успеха и победы.

Только теперь она поняла, как ей хочется помочь Ричарду, добиться его победы над вражеским союзом. Разозлившись от осознания того, насколько важна для нее его победа, Гуннора бросила талисман в огонь. Когда от него остался лишь пепел, она подняла голову и увидела, что на нее смотрит какая-то девушка. Гуннора попыталась вспомнить, откуда она ее знает. Рыжеватые волосы девушка заплела в две толстые косы, ее лицо усыпали веснушки, а руки покраснели от тяжелой работы; значит, она была служанкой, а не любовницей Ричарда.

— Почему ты так на меня смотришь? — неприязненно осведомилась Гуннора.

— Ты мастерица рун.

Гуннора замерла. Девушка говорила с ней по-датски, и в ее голосе слышалось… благоговение. Повернувшись, незнакомка вышла из комнаты.

Гуннора разрывалась между любопытством и нежеланием общаться с кем-либо, но любопытство победило, и она последовала за рыжей в соседнюю комнату, где стояли прялки и ткацкий станок. Незнакомка ловко орудовала рамой с натянутыми нитями основы. Не глядя на Гуннору, она дала ей челнок, которым протягивала поперечную нить. На челноке была вырезана руна.

— Это «йера», руна, приносящая богатый урожай и облегчающая труд, — сказала Гуннора.

Девушка промолчала, но на ее лице читалось то же благоговение, что и прежде.

— Как тебя зовут? — спросила Гуннора. — И кто ты такая?

— Гирид, — ответила рыжая. — Мои родители были датчанами. Их убили, едва они ступили на земли Нормандии.

Гуннора сделала вид, что эти слова ее ничуть не задели, но на самом деле это было не так.

— Ты не спросила у меня, чего я хочу, — поспешно продолжила Гирид. — Но я тебе все равно скажу. Я хочу отомстить за смерть своих родителей. А потом вернуться в Данию. Ты ведь этого тоже хочешь, верно?

— Мои родители действительно погибли, как и твои, но…

— Я знаю, мне Вивея рассказала.

Гунноре очень не понравилась мысль о том, что эта девушка говорила с ее сестрами. И хотя она никак не выказала свое недовольство, Гирид, казалось, почувствовала его.

— Ты можешь мне доверять. Мы ведь с тобой как сестры. Наши родители погибли, потому что норманны не захотели пускать их на свою землю, и я не думаю, что в будущем что-то изменится. Теперь, когда предстоит война, датчан приветствуют здесь как спасителей, но потом их прогонят прочь, а плодородные земли отдадут христианам.

— Ты знаешь, кто эти христиане, которые убивают переселенцев из Дании? И кто их предводитель?

— Я не знаю их имен, но можешь быть уверена, что это герцог Ричард приказал им убить наших родителей. — Благоговение на лице девушки сменилось ненавистью.

У Гунноры закружилась голова. Вначале она тоже испытывала эту ненависть, но потом ей удалось убедить себя, что Ричард никак не связан со смертью ее отца и матери. Только сейчас она осознала свою ошибку. Как глупо было думать, что она привязалась к нему только оттого, что ее тело так жаждало его ласки! Как глупо надеяться, что тут она обретет счастье!

— Нам нужна твоя помощь! — решительно заявила Гирид.

— Нам? — переспросила Гуннора.

— В этой стране много людей, потерявших родителей, братьев, детей. Эти люди жаждут мести, они хотят сохранить наши традиции и обычаи, хотят извести христианскую веру. А чтобы добиться этого, недостаточно прятаться в лесу и вырезать руны.

— И что же нужно делать?

Гирид посмотрела ей в глаза. Столько гордости, столько холода, столько гнева плескалось в них!

— Герцог Ричард… — прошептала рыжеволосая датчанка. — Герцог Ричард должен умереть.

Гуннора повернулась и вышла из комнаты, так и не дав Гирид понять, что же она думает об этом.

Гирид дала ей время, но однажды вернулась. Незадолго до этого в Руан прибыли гонцы, сообщившие добрую весть: войска датчан, высадившиеся в Жефоссе, маленьком селении на берегу Сены, отпугнули врагов Ричарда. Вместо того чтобы продолжать вторжение, противники герцога пошли на переговоры.

— Герцог полагает, что силен, как никогда, — торжествующе заявила Гирид. — На самом же деле он слаб. Сейчас в Нормандии столько датчан… И они примут не его сторону, а сторону нашего предводителя. — Ее глаза лихорадочно блестели.