— Согласен, — ответил сенатор. — Но помни — Ардуина все-таки гладиатор, а не гетера.

— Вот уж поистине свершится чудо, если вернусь живым! — вздохнул грек, ловко пряча в карман чаевые. — А погибну, так смерть моя будет на твоей совести!

В театре Помпея спектакль имел огромный успех.

По окончании пантомимы публика толпилась у выхода, напевая мотивчики, которые музыканты исполняли на авлах и цитрах. Некоторые задерживались у статуй великих актрис — эти статуи Аттик[35] сам лично выбрал для великого Помпея, когда тот решил подарить римлянам первый постоянный театр, и ныне каждый посетитель театра сравнивал мраморные формы прославленных актрис прошлого с фигуркой очаровательной Ниссы — в пользу актрисы, разумеется.

Далеко ушли те времена, когда появление женщины на сцене вызывало громкий скандал. И хотя ныне актрисы получали огромные деньги, по закону они все еще считались «низкими людьми», как и проститутки. А уж сколько патрициев из старинных родов отдали полученные от предков состояния в ласковые руки актрис мимического театра — не сосчитать!

— Ты уверен, что она согласится принять нас? — волновался Сервилий.

— Конечно, — успокоил его сенатор. — Я отправил ей записку.

— Могу себе представить, сколько таких записок она получает! — вздохнул Сервилий. — В сущности, ей ведь в общем-то ни жарко ни холодно оттого, что ты член курии.

— Не исключено, Тит. Однако мое послание сопровождалось массивным золотым браслетом. Поверь, друг мой, — продолжал Аврелий, — в Риме деньги открывают двери даже во дворец Цезаря. Неужели они не откроют дверь в гримерную какой-то актрисы!

Тит Сервилий в возбуждении следовал за другом, без конца нервно поправляя прядку редких седых волос в тщетной попытке прикрыть начинающуюся лысину.

Тит действительно очень волновался — в этот вечер Нисса поистине превзошла себя. В только что закончившемся спектакле никто не мог с ней сравниться: она воспламеняла публику бесстыдными жестами, чувственными и соблазнительными движениями, доводя ее до крайнего возбуждения.

Несколько раз даже казалось, что распаленные зрители вот-вот устремятся на сцену либо представление остановит какой-нибудь слишком усердный судья-моралист, сочтя его чересчур сладострастным.

— Ах, эта сцена Ареса и Афродиты, только Нисса могла так сыграть! Какое мастерство, какая красота, какой темперамент! Думаешь, если бы я пригласил ее… — рискнул заговорить Сервилий.

— Тебе надо бы посоветоваться с Помпонией, — заметил Аврелий, подчеркнуто изображая равнодушие к вызывающе чувственному искусству актрисы.

Тем временем толпа, собравшаяся возле гримерной, постепенно расходилась. Огорченные, что Нисса не приняла их, самые истовые поклонники неохотно удалялись, не преминув послать воздушный поцелуй в сторону столь безжалостно закрытой двери.

Когда зрители разошлись, раб-привратник со слащаво-угодливым видом заговорщика приблизился к Аврелию и Сервилию:

— Нисса ждет вас. Сюда, благородные господа.

— О, Эрос, Потос и Химерос![36] — воскликнул Сервилий, с трудом сдерживая волнение.

Гримерная оказалась небольшой. Нисса, переодевшись в довольно скромную тунику, сидела у зеркала в окружении служанок, хлопотавших вокруг нее. Прикрыв веки, с томным выражением лица, она ждала, пока закончат массаж, и неторопливо поглаживала мягкий шерстяной комочек, лежавший у нее на коленях.

— Ave, благородный сенатор Стаций! — приветствовала она его легким поклоном головы, чуть приоткрыв живые зеленые глаза.

Тут шкурка, лежавшая у нее на коленях, вдруг ожила, обнаружив любопытную и внимательную мордочку.

— Благодарю тебя за ошейник. Пушку он очень понравился, — небрежно заметила мима, указывая на драгоценность, подаренную Аврелием, которая украшала шею хорька.

Сервилию не терпелось сыграть свою роль, и он энергично подтолкнул друга локтем, чтобы тот представил его.

— Благородный Тит Сервилий, — произнес патриций, но молодая женщина даже не удостоила Тита взглядом.

Имея опыт общения с самыми разными людьми, она сразу же поняла, кто из собеседников главный.

— Не возражаешь, если я продолжу свой туалет? — спросила она Аврелия и, располагаясь поудобнее в кресле, постаралась, чтобы туника как бы случайно обнажила ноги.

— Пожалуйста, пожалуйста, конечно, продолжай, — согласился Сервилий, перехватывая у друга ответ и нервно глотая слюну.

— Хелидон… — заговорил было Аврелий.

— Его смерть оказалась тяжелейшим ударом для меня. Разговор о ней стоит мне танталовых мук! — с театральной экзальтацией воскликнула актриса, поднося руку к виску.

— Во время выступления ты не выглядела такой уж страдалицей, — заметил сенатор, который терпеть не мог притворство комедиантов вне сцены.

— Ошибаешься, благородный Стаций! — недовольным тоном возразила молодая женщина. — Я — актриса, и это моя работа. Она не имеет никакого отношения к моей личной жизни! Представь себе, ведь я должна притворяться перед тысячами зрителей, которые восхищаются мною и пускают слюни от вожделения, — я уж не говорю о том, что происходит с их детородными органами, — а сердце мое при этом обливается кровью из-за потери замечательного друга, незаменимого Хелидона!

— Бедняжка… — сочувственно вздохнул Сервилий, с обожанием глядя на актрису.

Аврелий начал терять терпение. Ясно, что друг не даст ему серьезно поговорить с этой женщиной!

— Тит! — решительно обратился он к нему. — Нисса хочет пить. Сбегай и принеси ей вина.

— Здесь на углу есть таверна, я мигом — туда и обратно!

— Не станешь ведь ты предлагать этой утонченной девушке какое-то дешевое вино? Возьми паланкин и поспеши в термополий[37] на Номентанской дороге.

— Так далеко? На это же уйдет столько времени! — возразил Сервилий, которому очень не хотелось отказываться от участия в беседе.

— Вот именно. Чем раньше отправишься, тем быстрее вернешься, — поставил точку Аврелий. — И вы тоже уйдите отсюда, — приказал он служанкам.

Нисса не стала возражать. Уютно устроившись на подушках, она по-детски приласкала своего зверька и неуверенно посмотрела на патриция.

— Ну вот, когда мы наконец-то остались одни, прекрасная Нисса, можешь больше не изображать из себя женщину с разбитым сердцем, — решительно заговорил Аврелий. — Прежде всего расскажи мне, с кем ты встречалась, кроме ретиария.

— Но я… — начала было актриса.

— Послушай, дорогая, — прервал ее сенатор, потеряв терпение, — я, между прочим, еще и магистрат. А это означает, что в любую минуту имею право запретить твой прелестный спектакль и выпороть тебя на сцене без всякого грима перед твоей любимейшей публикой!

— Ты не посмеешь… — заговорила Нисса уже не так уверенно.

Положение актрисы в Риме было довольно шатким, и женщина хорошо понимала, что Публий Аврелий, угрожая ей, мог легко перейти от слов к делу.

— То есть как это — не посмею? Ты очень убедительна на сцене, когда бичуешь себя кнутом. А он настоящий или ты в самом деле получаешь удовольствие? — наступал патриций, не слишком ласково взяв ее за руку.

— Что тебе нужно? — спросила Нисса, резким движением высвобождая руку.

Тон ее изменился — не осталось ни жеманства, ни притворства. Теперь с Аврелием была деловая женщина, обсуждавшая условия договора.

— Рассказывают о каких-то празднествах, которые ты посещала вместе с Хелидоном. Мне нужны имена гостей, и конечно же не жалких актеришек или шутов…

— Это известные люди, Стаций. Надеюсь, у тебя хватит такта… Я часто бывала на праздниках у Сергия Маврика.

— Адвоката? — уточнил Аврелий, поморщившись, и, когда женщина кивнула, спросил: — Сколько же он платит тебе за выступления перед гостями?

— Сенатор, я не стану мелочиться! — раздраженно ответила Нисса. — Знаешь, сколько я получаю в театре? Двести сестерциев, это больше, чем годовой доход многих людей твоего ранга!