— Однако ретиарии не так уж высоко ценятся, — заметил Аврелий.

— Но только не Хелидон, — сказал император. — Этот гладиатор давал десять очков вперед каждому. Уверен, Аврелий, от тебя не ускользнули последствия. С его смертью целые состояния перешли в другие руки. Я сам заработал кругленькую сумму!

Игра, вино и женщины — три порока, в которых моралисты упрекали Клавдия Цезаря, забывая о кровожадности его предшественников.

— До чего я дошел, Аврелий! Должен добиваться благосклонности толпы, словно какой-то бесстыжий демагог! Прежде у меня были совсем другие идеалы. Помнишь? Мне хотелось восстановить республику…

— В твоем положении, Цезарь, идеалы становятся роскошью, какую можно позволить себе крайне редко, — возразил патриций.

— Завидую тебе, друг мой: тебе никто не нужен, даже Цезарь. А вот мне, напротив, нужен ты. — Голос Клавдия звучал искренно. — Не стыдно попросить о помощи, даже если ты живой бог. Зевс разве не созывал на помощь других богов, чтобы побороть титанов? — хитро напомнил император. — Так что перейдем к главному. Мне стало известно, что ты блестяще раскрыл несколько загадочных убийств…

— Я думал, это совершенно частные дела, — изумился патриций.

— Друг мой, ты шутишь. В Риме даже у стен есть уши. И потом, император я, в конце концов, или нет? Найдутся и у меня свои шпионы, где надо…

Аврелий с трудом сдержал улыбку. Он не сомневался, что божественному Цезарю известно немало секретов, возможно, даже больше, чем его приятельнице матроне Помпонии, самой осведомленной сплетнице в столице.

— Пришло время оплатить мне те уроки этрусского языка, сенатор Стаций! Найди того, кто убил Хелидона, отдай его на растерзание черни — и тем поможешь мне спасти империю!

— Попробую, Клавдий. При одном условии, однако.

— Что? — добродушно нахмурился старик. — Кто ты такой, чтобы ставить условия Клавдию — богу?

— Сенатор Публий Аврелий Стаций, рожденный свободным, римский гражданин, — с улыбкой ответил друг.

— Так что же это за условие?

— Я буду проводить расследование по-своему, совершенно самостоятельно и с самыми широкими полномочиями. Хочу, чтобы никто — никто! — не вмешивался в мою работу.

— Сенатор Стаций, — заговорил Клавдий, — тебе не кажется это условие несколько обременительным?..

— Позволю себе настаивать, божественный Цезарь, — прервал его Аврелий, пренебрегая этикетом. — Если тебе нужен убийца, позволь мне спокойно вести расследование.

— Ладно, пусть будет так, — сдался Цезарь. — С этого момента ты — мой прокуратор, и твое слово — мое слово. Vale,[14] Аврелий!

— Vale, Цезарь, — ответил сенатор и направился к выходу.

— И повтори этрусские глаголы! — услышал он вдогонку. — У тебя всегда были нелады с грамматикой!

— Какой ужас, какое жуткое несчастье, какая страшная беда! — без конца твердила Помпония.

— Ну ладно, дорогая моя, ты ведь даже не знала его! — возразил Публий Аврелий, удивившись отчаянию матроны при известии о смерти Хелидона, лучшего римского гладиатора.

— Я присутствовала на всех его боях, на всех! И он… — Голос Помпонии зазвучал громче. — И он погиб именно тогда, когда меня не было! И я узнала об этом от Домитиллы, представь себе!

— Нет, меня не разжалобишь, — не без иронии возразил Аврелий. — Я уверен, о Хелидоне тебе известно куда больше любой Домитиллы, — подзадорил он ее, не сомневаясь, что Помпония готова поделиться с ним любыми сведениями, какими располагает, чтобы загладить свое непростительное отсутствие.

— Как раз в тот день мне понадобилось уехать из Рима! Такая неудача… Ты спрашивал, знаю ли я что-нибудь о Хелидоне? Конечно! Эта несчастная Нисса…

— Нисса? — переспросил сенатор. Он не сомневался, что уже слышал где-то это имя: какая-нибудь гетера, может быть, танцовщица…

Тит Сервилий, до сих пор молчавший, подавленный бесконечной болтовней своей жены Помпонии, вдруг оживился:

— Актриса, лучшая актриса мимического театра! Они с Хелидоном были неравнодушны друг к другу… Весь город знал это. Аврелий, где ты живешь, в каком мире? — удивился он.

Аврелий, не располагавший столь важными сведениями, поспешил выяснить другие подробности.

— Нисса — самая известная актриса мимического театра Помпея. На каждом её спектакле творится что-то невообразимое. Она такая соблазнительная, что… — начал было Сервилий, незаметным жестом давая понять, что хотел бы развить эту тему вдали от нескромных ушей.

— А ты откуда это знаешь? — тоном следователя заговорила супруга, как всегда с подозрением. — Надеюсь, не ходил смотреть на нее без меня!

Сервилий недовольно поморщился и подмигнул Аврелию.

— Да Нисса просто бесстыдна, — тут же пояснила всеведущая матрона. — Она так изображает любовные сцены, что уже ничего не остается для воображения. И ни одну картину не завершает в одежде. Нет, тебе не понравилось бы, — продолжала она, обращаясь к мужу. — Это так вульгарно, что становится просто скучно. Не говоря уже о том, что у нее кривые ноги.

— А вот откуда все это знаешь ты? — поинтересовался Сервилий, слегка задетый.

— Я была на одном представлении вместе с Домитиллой, когда ты ездил по каким-то делам в Пренесту.[16] Поверь мне, ничего особенного в этой вашей Ниссе нет. Конечно, не могу отрицать — она вызывает живейший интерес публики: в зале собралось двадцать тысяч человек. Слышал бы ты, как они свистели!

— Актриса, главная знаменитость непристойного мимического театра, и победитель гладиаторских боев… — задумчиво проговорил Аврелий. — В самом деле, красивая пара.

— Любовь есть любовь, — защитила их Помпония.

— Боги создали их, боги и соединили, — философски заметил Сервилий.

Тут в комнату робко заглянула одна из служанок и сообщила хозяйке, что ее ждет примерка нового наряда. Помпония тотчас исчезла следом за рабыней, и Сервилий облегченно вздохнул.

— Боги небесные, я едва не проговорился! — воскликнул верный супруг, отирая пот со лба. — Видишь ли, в ту ночь я вовсе не ездил ни в какую Пренесту, а только придумал предлог, чтобы не огорчать Помпонию… Короче, — признался он, — среди тех двадцати тысяч зрителей находился и я. Слава богу, что мы не встретились…

Аврелий от души посмеялся над тем, как непросто оказалось другу попасть на запретное представление, в то время как его жена спокойно смотрела спектакль, сидя в первом ряду.

— При чем тут кривые ноги, ты бы только видел, как она грациозна! Я даже хотел попросить тебя… — Сервилий понизил голос и с видом заговорщика продолжал: — Может, мы с тобой на днях… Придумай какое-нибудь судебное дело, над которым нужно как следует поработать… И сходим вместе посмотреть на нее, на эту маленькую актрису мимического театра.

— Можешь рассчитывать на меня, Тит Сервилий, — пообещал сенатор. — Только смотри, чтобы Помпония не узнала, иначе она убьет меня.

— Нисса будет выступать как раз через два дня.

— Прекрасно! — ответил Аврелий. — Теперь главное не забыть, а места у меня есть, — добавил он, доставая бронзовое удостоверение.

— У вас, сенаторов, столько привилегий! — шутливо возмутился Тит.

— Какие там привилегии, — покачал головой Аврелий. — Сегодня приходится благодарить Олимп, если найдется скамья позади императорских вольноотпущенников! — пошутил он, прощаясь.

Когда он шел по вестибюлю, Помпония поманила его из-за шторы.

— Эй, Публий, — тихо позвала она. — Советую сходить и посмотреть на эту актрису, — шепнула она. — Прекрасное зрелище, тебе понравится! Хотела сказать тебе так, чтобы Сервилий не слышал. Знаешь, какой он, боюсь, как бы она не вскружила ему голову, он ведь уже не молод… — Она вздохнула. — Я делаю это для его же блага, понимаешь?