— А если он введен прямо в кровь…

— В таком случае будет действовать намного быстрее и сильнее, особенно если смешан с другими сильными ядами, со змеиным, к примеру, или с трупным ядом животных.

Аврелий сглотнул и глубоко вздохнул, чтобы хирургу не показалось, будто у него слабый желудок.

— Чтобы приготовить такую смесь, нужны, наверное, какие-то особые условия, — предположил сенатор.

— Да, но самое главное — хорошее знание ботаники, — уточнил хирург.

— Спасибо, Хрисипп, ты оказал мне большую услугу, — с уважением произнес Аврелий. — И извини меня, если я как-то тебя обидел.

— Кто твой врач? — спросил Хрисипп, словно не слыша сказанного, но все же было видно, что слова сенатора ему приятны.

— Гиппарх из Цезарии.

— Знаю, мой ученик. Посоветую ему полечить тебе печень! — улыбнулся Хрисипп, окончательно подобрев.

Кастор с нетерпением ожидал хозяина у выхода из санария.

— Мы должны двигаться дальше. Что нам известно об этих людях? Что Хрисипп пожелал рассказать тебе? Нужно копать глубже…

— Ты прав, Кастор. Начнем с британки.

Когда они вошли в ее комнатушку, Ардуина снимала поножи. На самом виду с сундука для одежды свисал уже засохший венок из роз, словно труп распятого раба, которому отказано в захоронении.

— Эй, красавец, а что это у тебя с глазом? — весело спросила гладиаторша, обращаясь к секретарю.

— Ничего особенного, — предпочел уйти от ответа александриец. — Просто некоторое расхождение во мнениях…

— Покажи, — попросила британка. — А, ничего страшного, компресс с хорошим куском мяса — и все пройдет.

— Послушай, Ардуина… — прервал Аврелий неожиданную консультацию. — Ты знакома с Чумазым?

— Не думаю… — ответила женщина, помедлив. — Хотя минуту… Может, ты имеешь в виду того толстого, вечно грязного раба, который чистит оружие?

— Попробуй вспомнить, не видела ли ты его в подземелье амфитеатра перед сражением, — спросил патриций.

— Мне кажется, он стоял там в коридоре, — не очень уверенно сказала Ардуина.

Аврелий помолчал. Подземный коридор освещался зарешеченным окном, выходившим прямо на арену.

— Но, по правде говоря, я не совсем уверена, — продолжала британка. — Его прислали сюда примерно тогда же, когда и я появилась здесь, но у меня никогда не было с ним ничего общего.

— Кстати, мне сказали, что тебя взяли в плен во время битвы и что ты родственница вождя восставших британцев…

Грубое, пышущее здоровьем лицо Ардуины, всегда готовой посмеяться, потемнело. Она вскинула голову.

— Ну а если и так? Карактак — достойный человек, и ваш Цезарь так и не сумел победить его!

— Но почему же ты, родственница вождя, унижаешься, развлекая врагов своего народа?

Британка неожиданно расхохоталась:

— Ты в самом деле думаешь, сенатор, будто я скучаю по моему далекому Альбиону и утраченному положению? Деирдре, царевне иценов,[61] пришлось стать гладиаторшей Ардуиной… Так мне же повезло, скажу я тебе! Не думаю, благородный Аврелий, чтобы ты когда-нибудь бывал в моей стране! Поэтому позволь, я тебе кое-что объясню. Королевский дворец Карактака — это лачуга, в сравнении с которой дом даже самого скромного римского управляющего фермой кажется дворцом какого-нибудь богача. Там у нас круглый год стоит плотный туман, восемь месяцев в году мы терпим собачий холод, и у нас нет, сенатор, гипокаустов.[62] У нас даже бань-то самих нет. Ни терм, ни водопровода, ни вилл, ни мощеных улиц, нет даже поселений, которые можно было бы назвать городом. Если человек голоден, он отправляется на охоту и зажаривает добычу на костре. А заболевает — так соберет какой-нибудь травы в лесу и молится в надежде, что все обойдется. А кроме того… Ну ты же понимаешь, что при моей-то распрекрасной внешности на своем острове я не нашла бы мужа даже среди великанов с усами, измазанными в жире. А драться я любила с самого детства, поэтому и решила стать воительницей. У иценов женщины часто становятся воительницами. Жизнью я рисковала и прежде, когда устраивала засады вашим легионерам. Ночью спала на морозе, завернувшись в овечью шкуру, и нередко просто голодала. А теперь еды у меня сколько угодно, сплю в тепле, сражаюсь под аплодисменты публики и хорошо зарабатываю, не говоря уже о том, что через несколько лет обрету свободу… Но я, конечно, не вернусь в Британию, можешь не сомневаться! Хочешь, скажу, чего я больше всего испугалась, когда попала в плен и поняла, что меня не убьют? Я испугалась только одного — что меня оставят на моем острове, с соотечественниками, раскрашенными в синий цвет!

— Но в таком случае Карактак… — в недоумении произнес Аврелий.

— Это славный человек и храбрый воин. В тот день, когда этот ваш хромоногий император наконец одолеет его, мы станем друзьями, вот увидишь! И, пожив несколько месяцев в Риме, Карактак не будет знать, что ему делать со своей британской короной. Впрочем, все никак не пойму, зачем это вы, римляне, так стараетесь завладеть нашими глиняными хижинами?

— И я этого не понимаю, — сказал Аврелий, еще раз благодаря богов, что родился свободным человеком и римлянином.

— Как жаль, хозяин, — огорчился Кастор, когда они вышли. — Я придумал себе такую красивую сказку о знатной девушке, которая стала рабыней и готова на все, лишь бы отвоевать утраченную свободу. А тут… Ну, по крайней мере, можем на этом и закончить.

— Ничего подобного! Вот теперь-то и начнется самое интересное. К Ауфидию! — заявил сенатор и с воинственным видом отправился на поиски ланисты.

Ланиста встретил Аврелия чрезвычайно холодно. Этот патриций, что расхаживает тут и сует всюду свой нос, — вдруг в конце концов до чего-нибудь и докопается; вдобавок он нервировал атлетов. Накануне те едва не устроили в столовой бунт. Никто не желал ничего есть из опасения, что еда отравлена, а ведь до боев оставалось всего несколько дней!

— Я уже говорил вам — оружие здесь хранится под строгим контролем, — сухо заявил ланиста. — Только перед самым боем гладиаторам выдают то, с чем они выйдут на арену. А по окончании все немедленно сдается обратно. Ни у кого нет доступа к мечам. Я отобрал даже кортик и кинжал, которые вы с Кастором подарили Ардуине. А в день смерти Хелидона контроль был особенно строгий. Атлеты пришли в крайнее возбуждение, потому что прошел слух, будто Клавдий Цезарь недоволен их выступлениями и на этот раз никого не собирается миловать…

— Как? Этого ты мне не говорил… — заметил патриций и тотчас принял решение. — Значит, так, Ауфидий, беру тебя под стражу. Совершенно ясно, что ты воспользовался своим положением для мошенничества со ставками.

— Меня… под стражу? — задрожал тренер. — Но это невозможно. У тебя нет никаких оснований!

— Прошло много времени с тех пор, как ты выходил на арену, — с презрением ответил Аврелий. — Уже давно не угрожал тебе меч, и ты отвык от этого. Отправлять других навстречу смерти легче, чем идти самому. Посмотрим, как ты выдержишь пытки…

— Но подожди, все совсем не так, как ты думаешь!

— Ну, если хочешь сообщить мне, что все устроил Маврик, так не трудись, мне прекрасно известно это. К сожалению, вот только улик недостаточно, чтобы подать на него в суд… И придется довольствоваться тобой.

— Сенатор, я все тебе расскажу! — застонал перепуганный Ауфидий. — Это всего лишь второй раз… И Хелидон должен был не умереть, а только проиграть бой, и император конечно же помиловал бы его!

— В самом деле? Кастор!

— Слушаю, хозяин!

— Пусть императорская гвардия уведет его. Ему придется ответить за обман, а возможно, и за убийство.

— Но я никогда не стал бы убивать Хелидона. Это же был мой лучший атлет, источник всех моих доходов… — в отчаянии закричал Ауфидий.

— А Турия кто убил?

— Я даже не был в тот день в казарме! Десятки людей могут подтвердить это!