— Так вот, дамы… — сказала она непринужденно. — Иные, поумнее вас, убедились бы, что они одни, прежде чем затевать подобный разговор.

Леди Дэвис открыла и закрыла рот, сделавшись ужасно похожей на рыбу. Девушка с невзрачным лицом вспыхнула, стиснув перед собой руки. А вот леди Спарроу, тотчас овладев собой, заявила:

— Возможно, мы прекрасно знали о вашем присутствии. — Она презрительно усмехнулась. — Просто не боялись вас оскорбить, вот и все.

В этот момент Марианна выплыла из передней, и послышалось коллективное «ах!» — до сплетниц дошло, что здесь еще и герцогиня Ривингтон.

— Что ж, очень жаль, — сказала она надменным тоном, вполне соответствующим ее титулу. — Поскольку и я считаю себя крайне оскорбленной.

Также гордо и надменно Марианна выплыла из комнаты, а Джулиана мысленно улыбнулась безупречной игре подруги. Затем перевела взгляд на группу женщин и медленно приблизилась к ним, получая удовольствие от их замешательства.

— Не тревожьтесь, дамы, — сказала она. — В отличие от моей подруги я не оскорблена. — Она помолчала и, убедившись, что полностью овладела вниманием женщин, добавила: — Однако вы бросили мне вызов, и я принимаю его с величайшим удовольствием.

Когда она покидала дамский салон, в ней бурлили гнев и отчаяние. Конечно, она с самого начала знала, что о ней будут сплетничать — иначе и быть не могло. Просто она думала, что сплетни уже прекратились.

Но нет, не прекратились.

И не прекратятся.

Потому что это ее крест.

Она носила клеймо своей матери, о которой злословили до сих пор, даже через двадцать пять лет после того, как она бросила мужа, маркиза Ралстона, и своих сыновей-близнецов, сбежав от блестящей аристократической жизни на континент. Она осела в Италии, где околдовала отца Джулианы, простого торговца, который божился, что никогда в жизни ничего больше не желал, чем ее — черноволосую англичанку с яркими глазами и ослепительной улыбкой. Она вышла за него, и Джулиана теперь расплачивалась за столь безрассудное поведение своей матери.

Отец Джулианы сделал все от него зависящее, чтобы вырастить дочь. Он научил ее завязывать отличный узел, определять некачественную партию товаров и торговаться с хитрейшими из торговцев, но, увы, не поделился с ней самым главным… Он никогда не говорил ей, что у нее есть родственники в Англии.

Джулиана узнала о своих сводных братьях по матери, которую почти не знала, после того как отец умер, когда обнаружила, что ее деньги помещены в некий фонд и что ее опекун — какой-то английский маркиз. А затем, в течение нескольких недель, все изменилось…

Ее без церемоний выгрузили на пороге Ралстон-Хауса с тремя сундуками вещей и с горничной.

И все это благодаря матери, у которой не было ни капли материнского инстинкта.

Так стоит ли удивляться тому, что люди сплетничают о дочери такой женщины?

Нет, конечно же. Разумеется, она не такая, как ее мать, но какое это имеет значение? Ведь аристократы, оскорбляя ее, думают лишь о скандальном поведении ее матери, о репутации ее матери. И им нет дела до того, кто она такая. Их заботит лишь то, что она не такая, как они.

Джулиана сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. И ноги словно сами собой понесли ее к дверям, ведущим в сад. Хотя туда идти, конечно же, не следовало…

Внезапно перед ней появилась Марианна — словно из ниоткуда. Положив изящную руку в перчатке на локоть Джулианы, она спросила:

— Ты как?

— Прекрасно. — Джулиана не смотрела на подругу. Не могла встретиться с ней взглядом.

— Они отвратительны.

— И они правы.

Тут Марианна резко остановилась, но Джулиана продолжала идти, сосредоточившись исключительно на открытых французских дверях… и на спасении, которое они сулили.

Однако юная герцогиня быстро догнала ее.

— Нет, они не правы!

— Разве? — Джулиана бросила на подругу мимолетный взгляд, отметив широко раскрытые голубые глаза, делавшие ее безупречным образчиком английской женственности. — Конечно же, они правы. Я не такая, как вы. И никогда такой не стану.

— Благодари Бога за это, — сказала Марианна. — Хватит и тех, что есть. Я, например, счастлива, что в моей жизни наконец появилось… нечто необычное, уникальное.

Приостановившись на краю танцевального круга, Джулиана повернулась к подруге.

— Спасибо. — Она постаралась улыбнуться.

Марианна тоже улыбнулась.

— Не за что.

— А теперь найди своего красавца мужа и потанцуй с ним. Ты же не хочешь, чтобы сплетники трепали языками о ваших отношениях.

— Пусть себе треплют.

Губы Джулианы изогнулись в усмешке.

— Говоришь как герцогиня.

Марианна снова улыбнулась.

— Мое положение все же имеет некоторые плюсы…

— Иди же, — сказала Джулиана.

— Ты уверена, что с тобой все хорошо?

— Абсолютно. Просто хочу немножко подышать свежим воздухом. Ты же знаешь, как я не выношу жары и духоты в этих бальных залах.

— Будь осторожна, — посоветовала Марианна, бросив нервный взгляд на двери. — Не заблудись.

— Мне оставить след из камушков?

— Неплохая идея.

— Пока, Мари.

Марианна упорхнула, и ее мерцающее голубое платье почти сразу же исчезло в толпе гостей.

Джулиана несколько минут понаблюдала за танцующими парами, кружившими и приседавшими в быстром контрдансе. Она не могла удержаться, чтобы не сравнить себя с женщинами, мелькающими перед ней в своих прелестных платьях пастельных цветов; у всех у них были идеально прямые спины и невыразительные лица, и все они являлись результатом английского воспитания.

Внезапно она заметила девушку из дамского салона, причем румянец у нее на щеках делал ее более живой, чем Джулиане показалось вначале. Уголки губ ее были приподняты в натренированной, судя по всему, улыбке — не слишком сияющей, так как не следовало казаться развязной, но и не слишком тусклой, так как следовало все же понравиться кавалерам. Эта девушка выглядела сочной виноградинкой, созревшей для того, чтобы ее сорвали. И танцевала Виноградинка… с герцогом Лейтоном. Кружа и лавируя, они приближались к Джулиане, а та раз за разом мысленно повторяла: «Они не подходят друг другу, не подходят…»

И дело не только в том, как они выглядели. Просто у них не было ничего общего, кроме похожих золотистых волос. Она была несколько простовата: лицо чересчур круглое, глаза слишком светлые, а губы совсем не идеальной формы. Разница же в росте и телосложении казалась разительной: он был выше шести футов, а она — маленькая и хрупкая, едва достающая макушкой ему до груди. Хотя ему, вероятно, нравилось иметь рядом такую маленькую женщину, которую можно привести в движение щелчком пальца…

Но они не подходили друг другу и в другом отношении. Виноградинка получала удовольствие от танца — это было заметно по веселым искоркам в ее глазах, а Лейтон не улыбался — явно не испытывал ни малейшего удовольствия. Да, он не получал удовольствия от контрданса, он вообще не из тех мужчин, которые умеют чем-либо наслаждаться. Просто удивительно, что он опустился до такого вульгарного времяпрепровождения, как танец.

Они уже находились в нескольких шагах от Джулианы, когда Лейтон встретился с ней взглядом. Это длилось секунду-другую, но все же Джулиана, заглянув в его медово-карие глаза, вдруг почувствовала, как сердце подпрыгнуло у нее в груди. К этому ощущению ей бы уже следовало привыкнуть, но оно не переставало удивлять ее. Ведь она всегда надеялась, что ее чувства к нему мимолетны, что когда-нибудь эти краткие мгновения прошлого станут именно прошлым, ничем иным.

Тихонько вздохнув, Джулиана отвернулась от танцующих и решительно направилась к широким стеклянным дверям и темноте ночи. Без колебаний она вышла на каменный балкон, хотя и понимала, что этого делать не следовало. Она знала: брат и весь остальной Лондон осудят ее за этот поступок, потому что балконы в их глазах — рассадник греха.

Что, разумеется, нелепо. Действительно, почему бы не постоять минутку-другую на балконе? А вот чего ей обязательно надо избегать — так это садов.